Люди изнемогали, боцман это видел и ничем не мог им помочь. Напрягая последние усилия и стараясь не сорваться с ритма, не «выловить краба» или хуже — «щуку»[17], Нагорный в это время думал: «Если бы Света могла увидеть меня сейчас здесь, в этой шлюпке, она бы сказала:…» Но вся сила его воображения не могла подсказать ему то, что сказала бы Света. Вот мама, наверное, спросила бы: «Андрюша, ты не забыл надеть теплую фуфайку?» — подумал он, улыбнулся и встретился взглядом с Ясачным.

Увидев улыбку на лице Нагорного, ярко освещенного в это время прожектором с «Вьюги», боцман крикнул:

— А ну, матросы, песню! — и запел сам. Голос у него был сильный и красивый:

И матросы подхватили:

В машинном отделении сейнера Юколов снова осматривал всю систему, подающую топливо. И вдруг у соединительного флянца он обнаружил небольшую лужицу дизельного топлива. Очевидно, именно здесь насос засасывал воздух.

Сменив прокладку фланца и нагнетая топливо к форсунке, Юколов услышал знакомый щелчок, один, другой…

Волнуясь, он нажал стартер. Несколько раз чихнув, сначала несмело, двигатель заворчал и уже через несколько секунд, все ритмичнее, заработал в полную силу.

Услышав работу двигателя, Щелкунов поднялся в ходовую рубку и, прижав Вергуна в угол своим животиком и дыша спиртом, шепотком зачастил:

— Михайло Григорьевич, я тебя знаю, добрая душа: смотри не отвали пограничникам свежей рыбки! Их шоколадом кормят, а у нас и без того всего ничего…

— Сквалыга! — с презрением бросил ему Вергун. — Скажу команде — бороденку твою иностранческую по волоску повыдергивают! Скат ты! — выругался он и пошел к люку, остановился, подумал и вернулся назад: — Я бы весь улов не пожалел, да не возьмут, обидятся… Человеки! — закончил он, спустился на палубу, пошел навстречу поднимавшемуся из машинного люка механику «Вьюги», обнял его и сказал:

— Передайте вашему командиру… Мы знали… Мы были уверены в том, что вы не оставите нас в беде… Мы этого никогда не забудем, товарищи!

Во всей своей большой, полной всяких событий жизни капитан Вергун еще никогда не произносил таких длинных и прочувствованных речей.

Шлюпка благополучно сняла пограничников с сейнера и доставила на «Вьюгу».

Подняв на фале флаг приветствия, «Вайгач» развернулся носом против волны и пошел в залив Тихий.

Ранний час. В деловых кварталах Гамбурга тихо и безлюдно. К подъезду дома по набережной Внутреннего Альстера бесшумно подъехал темно-синий «Роллс» и вспугнул тишину низким, протяжным звуком клаксона. В ответ на сигнал тяжелая, обитая кованой медью дверь открылась, и к машине спустился человек без головного убора, в легком пальто, с внушительным портфелем в руке.

Все увеличивая скорость, «Ролле» миновал Белльвердер-Аусшлаг и свернул на мост, пересекающий Эльбу. Высоко на стене одного из корпусов верфи бросалась в глаза надпись:

«Снова, как в тридцать пятом, „Блом-Фосс“ выпускает броневые плиты для танков! Немцы, будьте бдительны!»

Несколько пожарных частей и отряд полиции, работая шлангами и скребками, торопливо уничтожали этот призыв к здравому смыслу.

Оставив позади громоздкие корпуса верфи, «Ролле» вырвался на асфальтированное шоссе Гамбург — Куксхафен.

Когда-то авангавань Гамбурга, Куксхафен, славилась морскими купаньями, теперь это была база английского военно-морского флота.

Пользуясь зеркалом, шофер украдкой разглядывал своего пассажира — правильные черты лица, гладкие седые волосы, очки в золотой оправе, тонкие губы маленького рта, застывшие в холодной иронической улыбке. Правая рука пассажира лежала на портфеле, кисть левой с алмазным перстнем на безымянном пальце была продета сквозь петлю поручня. Накануне, на пирсе Американо-Германской трансатлантической компании, шофер встречал этого пассажира. Большой и нарядный лайнер доставил его в Гамбург. Кто он, этот человек из-за океана, — преуспевающий коммерсант или удачливый дипломат? Встречная автоцистерна с прицепом приковала к себе внимание водителя «Роллса».

Минуя Куксхафен, машина, не снижая скорости, мчалась по набережной. Слева простирались торфяные болота, справа — серые воды Гельголандской бухты и в предутренней дымке на горизонте — Фризские острова.

Вскоре показалась высокая, унизанная остриями шипов кирпичная стена. «Ролле» остановился возле глухих ворот.

Сверкающие золотом накладные буквы вывески доводили до сведения всех тех, кого это могло интересовать, что здесь помещается «Институт лекарственных трав».

Человек с портфелем вышел из машины. Железная калитка беззвучно открылась.

В конце узкой гравийной дорожки, усаженной по обеим сторонам подстриженными кустами терновника, виднелся красный кирпичный дом, построенный в духе тяжелого немецкого классицизма, мрачный и неприветливый. Приехавшего молча встретил атлетического сложения человек с апоплексической шеей. Он был одет в серый костюм полувоенного покроя, грудь его украшали ленточки офицерских орденов времен третьего рейха.

— Шраммюллер! — представился он вошедшему, помог снять пальто и добавил: — Доктор Лерман ждет вас. Прошу!

Сидя за столом, доктор Лерман казался крупным, представительным человеком, но стоило ему подняться с кресла, и непропорциональные туловищу короткие ноги делали его смешным. Лысый, отполированный, точно бильярдный шар, череп, маленькие стальные буравчики-глаза и подкрашенные пышные усы, скрывавшие тонкую линию рта, делали его лицо особенно неприятным.

Получив сигнал о прибытии гостя — дважды вспыхнула лампочка у входа, — доктор открыл сейф, выдвинул ящик на букву «М», быстро пробежал пальцами по картотеке, достал нужную ему карточку и прочел:

Вложив карточку в картотеку, Лерман запер сейф и шагнул навстречу гостю:

— Если не ошибаюсь, Фрэнк Мэрфи!

Гость вошел в кабинет. Доставив портфель на стол, он протянул руки к электрическому камину и, приветливо улыбаясь, сказал:

— Чертовски хорошо, доктор, что мы с вами встретились! Наше знакомство состоялось двадцать с лишним лет назад, правда заочно, но на прочной деловой основе. Соглашение «Стандарт-ойл» и «ИГ Фарбениндустри» было самой значительной коммерческой операцией нашего времени. Я рад, доктор, что мы с вами представляли стороны этого соглашения.

— Бокал рейнского? — предложил Лерман.

— Предпочитаю что-нибудь крепче — утро сырое.

Доктор подтолкнул столик-сервант к креслу, где сидел Мэрфи, и предложил выбрать напиток по вкусу.

Мэрфи взял английское виски и налил две рюмки:

— За нашу старую, проверенную временем дружбу!

Лерман поднял рюмку.

Долгое время беседа носила общий характер. Собеседники, как бы прощупывая друг друга, избегали вопросов, ради которых встретились. Затем Мэрфи спросил:

— Приступим к делу?

— Прошу вас! — любезно согласился доктор и, нажав кнопку под крышкой письменного стола, включил магнитофон.