— Куда вы в такую вьюгу?

— За пенсией, — услышал он в ответ.

— А сколько вам получать этой пенсии?

— Пять рублей.

Котовский тут же достал деньги и наделил ими удивленных женщин, которые не знали, как его благодарить, а возчику Дубоссарскому приказал повернуть подводу и развезти женщин по домам.

…Крестьянка Наталия Лясковская тоже не забыла свою встречу с Котовским.

— Я и мой муж работали в то время у помещика Сарацика, — вспоминает Лясковская. — Мой муж Игнат — садовником, я — прислугой в доме. Как-то помещик получил письмо и сообщил нам, что ждет к себе именитых гостей. Весь дом был поднят на ноги: чистили, варили, пекли. На другой день вечером подъехали два фаэтона с разодетыми «господами». Вошли в дом. Помещик, кланяясь, пригласил всех в столовую. Сели ужинать. А я как раз прислуживала за столом. Только начался ужин, вдруг я вижу, Сарацик, сильно побледнев, поднялся и вышел, пошатываясь, с одним из гостей, высоким и здоровым мужчиной, в свой кабинет. Скоро они вернулись. Гость этот был Котовский. Уходя, он сказал помещику: «Если вы и дальше будете мучить народ, я пущу вас по миру». Григорий Иванович с своими людьми направился к выходу. В передней он увидел меня и подозвал к себе. «Я знаю, что ты и муж твой люди бедные, — сказал мне Котовский. — Вот вам немного денег, купите корову, лошадь, заведите себе хозяйство. Бери, не бойся». Он протянул мне несколько бумажек. Я хотела их взять, но в это время показался помещик, и я, испугавшись его, отказалась от денег, хотя они нам были очень нужны. Котовский уехал, но через два дня к нам пришел какой-то неизвестный человек. Разыскал моего мужа и вручил ему конверт, в котором было тридцать рублей.

Котовский давал беднякам деньги на покупку волов, батраку помогал справить свадьбу, погорельцу — построить хату. Не забывал он и о своих давнишних «знакомых», которых запомнил с детства. Ганчештский богач Гершкович во время неурожайного года без зазрения совести грабил и разорял крестьян. Котовский нашел способ предупредить Гершковича, что, если он будет и дальше грабить бедных, все его добро будет сожжено. Вспомнил Котовский и о Семиградове, которого когда-то просил об устройстве на работу. Угроза Котовского подействовала на столбового дворянина, и ему пришлось отдать крупную сумму денег для раздачи беднякам. Не забыл Котовский и разбогатевшего Артема Назарова, который взял в аренду ганчештский винокуренный завод и другие угодья Манук-Бея».

По утверждению писателя Ананьева, «политический характер борьбы отряда Г. И. Котовского вынуждены были признать даже чиновники Кишиневского окружного суда и департамента полиции. Когда Григорий Иванович бежал из кишиневской тюрьмы, департамент полиции в секретной телеграмме сообщал: «Бежал опасный политический преступник»».

Оглядываясь в то далекое прошлое, трудно не заметить, что мы не только безжалостно отреклись от него, мы не только стали высмеивать героев той эпохи, но мы уже не хотим знать и правды, а уж тем более правдиво разобраться в доставшихся нам в наследство исторических нагромождениях. Проще высмеять то, что когда-то хвалили, лишь потому, что это было тогда, в «совке». Но не слишком ли это подло по отношению к нашим предкам? Да, они были недовольны многим, но не все они мазали черной краской. В их жизни были свои идеалы, свои понятия добра и зла. И это при том, что тогда людей духовно чистых было превеликое множество…

Полиция очень долго не могла взять неуловимого Котовского, но, как говорится, и «на старуху бывает проруха». «Однажды помощник пристава 3 участка Зильберг узнал, где скрывался Котовский, — читаем у Шмерлинга. — Но он не успел донести об этом, так как сам был арестован Котовским. Зильберт молил о пощаде, обещая быть полезным. Котовский отпустил его.

Зильберг и другие лица предупреждали Котовского о засадах и других мерах, предпринимавшихся полицией. Выслуживаясь же перед начальством, Зильберг сообщал полицмейстеру якобы полученные им агентурные сведения о том, кого готовится «посетить» Котовский. Но сообщал каждый раз так, чтобы Котовский смог вовремя исчезнуть. Полиция прибывала на место происшествия с опозданием. Котовский дразнил и водил за нос своих врагов».

Теперь он уже был уверен в своих «помощниках и информаторах», но, как известно, жадность не имеет границ. Все тот Зильберг и продал Котовского. Продал, естественно, выгодно…

«Зная одну из конспиративных квартир партизанского отряда (на улице Куприяновской, в доме 9), Зильберг долго держал ее под постоянным наблюдением. И вот 18 февраля 1906 года Котовский появился в этой квартире. Дом тут же оцепили, но ворваться побоялись. Ждали, когда Котовский выйдет на улицу.

Не подозревая измены, Котовский собирался в лес, к своему отряду. Он натянул ботфорты, надел мягкую куртку, шляпу и вышел на крыльцо. Тут его и схватили.

Сопротивляться было бесполезно. Вмиг с ним бы расправились. (…)

Полицейские перевернули в доме все. Но, увы, улик в их руках оказалось весьма немного: денег 4 рубля 25 копеек, свисток, маска и записная книжка.

В тот же день в доме на Киевской улице были арестованы и закованы в кандалы Прокопий Демянишин и Игнатий Пушкарев, а через несколько дней задержали и других членов отрада. Арестовали и хозяев конспиративных квартир отряда Ирину Бессараб и Акулину Жосаи.

Зильберг получил солидное вознаграждение — 1000 рублей».

Что касается той полиции, то, как верно подмечает А. Иконников-Галицкий, «хотя Российскую империю принято называть «полицейским государством», собственно силы охраны правопорядка в ней были немногочисленны, их структура разобщена, а управление ими раздроблено. Их ядро, так называемая общая, то есть неспециализированная, полиция находилась в двойном подчинении. На местах ею руководили губернаторы, из центра управляло Министерство внутренних дел». Кому, как не губернатору, про «свою полицию» было известно если не все, то очень многое.

Например, вот что вспоминает бессарабский губернатор князь С. Д. Урусов: «Мне пришлось, на первых же порах, обратить серьезное внимание на местную полицию, городскую и уездную. Вскоре оказалось, что состав ее, в отношении способностей и деловитости отдельных полицейских чинов, весьма удовлетворителен, что особенно стало заметно в городе Кишиневе после того, как руководство городской полицией принял на себя приглашенный мною, бывший когда-то полицмейстером в Риге, полковник Рейхарт, опытный и дельный исполнитель. Из пяти городских приставов — двое положительно выдавались, двое были вполне удовлетворительны, и только одного пришлось удалить за слишком бесцеремонное взяточничество.

Раз речь зашла о незаконных поборах, приходится на этом вопросе остановиться. Как раз я, при содействии одного из членов прокурорского надзора, знатока края, попробовал вычислить поддающуюся примерному учету часть поборов, производимых полицией по губернии. Вышло значительно более миллиона рублей в год. Чтобы несколько реабилитировать бессарабскую полицию в глазах наивных людей, которым когда-нибудь придется читать эти строки, я упомяну, что петербургская полиция, по самому тщательному дознанию знатока дела, служившего в градоначальстве, получает до 6-ти миллионов рублей в год одних подписных денег, т. е. таких, которые даются не за нарушение закона или злоупотребления по службе, а просто за то, что существуют обыватели-домовладельцы, лавочники, трактирщики, фабриканты и т. п. Поборы за нарушение законов, в интересах дающих, здесь в расчет не приняты, ввиду невозможности их учесть.

Итак, я скоро убедился, что взятка среди бессарабской полиции, за малыми исключениями, играет большую роль. В этом убедиться было нетрудно, глядя на то, как становые пристава разъезжают четверками, в рессорных колясках, ездят в первом классе по железным дорогам, приобретают дома и участки земель и проигрывают в карты сотни, а иногда и тысячи рублей. Нетрудно было узнать и об источнике их доходов. В развращении полиции оказались виновными все те же злополучные евреи — язва Бессарабии. (…)