Так прошло три с лишним года. Печь Мазая то «взлетала» вверх и на доске соревнования сидела на «самолете», то она «опускалась» и занимала место на «черепахе».

Из металлургических заводов Таганрога, Днепродзержинска, Днепропетровска приходили в Мариуполь сообщения об успехах местных сталеваров. Они не давали покоя Макару. И он зажегся мыслью сломить устаревшие приемы работы на мартеновских печах. Но как? Какими путями?

Почувствовав, что он все еще плохо знает, какие процессы происходят в печи, Мазай по совету начальника Цеха Шнеерова и начальника смены Моисеева вновь принялся за учебу.

День за днем Макар пробивался к цели. Ему пришла мысль подсчитать, сколько же тепла можно сжечь в печи и сколько ему требуется, чтобы нагреть материалы, загружаемые в печь. Расчет его поразил. Оказалось: если в печь давать столько калории, сколько позволяет топка, то можно расплавить вдвое больше материала, чем теперь.

Вдвое больше! Но столько не вместит ванна печи.

Это поставило Макара в тупик. Как-то в выходной день у Макара обедал Боровлев. После обеда они, как обычно, вели разговор о всяких делах.

— Как думаете, — неожиданно спросил Макар, — если в печь нагрузить не столько шихты, сколько мы теперь грузим, а вдвое больше?

Боровлев удивился:

— Как так вдвое больше?

— Да так — вместо шестидесяти сто или все сто двадцать тонн.

Боровлев посмотрел на покрасневшее лицо Макара, сказал:

— Пойди, Макар, поспи. Кажется, ты лишнего хватил. Макар не был пьян, но упорствовать не стал.

«А ведь он и не подумал, что я это вправду спросил», — думал он.

Уйдя от Мазая, Боровлев подумал: «А может, и не такая уж несуразная мысль — полнее загружать печь? — Но тут же засомневался: — Уровень шихты высоко поднимается, факел пламени может ударить в свод. Опять же после расплавления жидкий металл выше порогов окажется. Нет, фантазирует парень! — решил Боровлев. — Бесится, в герои выйти хочет».

Боровлев все же рассказал начальнику цеха о своем разговоре с Мазаем.

Не успел Боровлев сказать, в чем идея Мазая, как начальник цеха тотчас ее подхватил и один за другим стал приводить доводы «за» и «против». Тепловая мощность печи достаточна, чтобы расплавить вдвое больше шихты. Это неоспоримо! Но существовало много «но». Уровень шихты… Отражение факела… Предел огнеупорности динасового кирпича. Все это надо продумать, обговорить… С кем? Прежде всего, конечно, с Мазаем.

Начальник цеха пошел к печи Мазая. Шла завалка шихты. Шнееров наблюдал за тем, как Мазай распределяет на поду лом. Насмотревшись, он спросил Мазая, какие у него планы на вечер.

— Может быть, вы ко мне зайдете? Посидим поговорим, — сказал он.

Макар этому приглашению удивился, но сразу согласился.

Как только прогудел гудок, Макар поспешил домой переодеться.

— Куда ты собрался? — спросила его жена.

— Начальник цеха позвал меня к себе.

— Так ты ведь только из цеха. И зачем новый костюм надеваешь?

— Не в цех он меня звал, а к себе домой. Видать, дело у него какое-то ко мне.

— А ты не выдумываешь… — Но тут же осеклась. Она видела, что Макар волнуется, и его волнение передалось и ей: «В самом деле, зачем его начальник цеха зовет к себе домой?»

Инженер приступил к делу без особых предисловий. И Макар изложил свой план.

— У меня такая мысль, — сказал он, — что наши печи вроде неладно сделаны. Пробовал я подсчитать: чтобы нагреть и расплавить шестьдесят тонн шихты, надо… а в нашей печи можно ведь сжечь гораздо больше топлива. Стало быть, и металла можно больше расплавить. Тепловая мощность печи позволяет расплавить вдвое больше металла. Но вот вопрос: выдержит ли огнеупор, металл высоко стоять будет в печи, а в общем, скажу вам такое — у нас печь похожа на автомобиль, у которого сильный мотор, а кузов чуть больше тачки.

— Это, пожалуй, верно, — сказал начальник цеха. — Вы это правильно подметили. Выход какой же?

— Вот об этом я и думаю. Представляется мне, однако, что есть выход…

Мазай взял со стола газету и сделал из нее лодочку. Молча он поставил ее перед начальником цеха.

— Это что же? — спросил тот.

— Это наши печи — плоскодонки, — ответил Мазай. Затем Макар сложил газету по-иному, лодка получилась глубокая, вместительная.

— Вот, по-моему, — сказал он, — выход. Хватит ездить на плоскодонках!

— И тогда?.. — допытывался начальник цеха.

— В печи с глубоким дном мы разместим все сто тонн шихты, кузов большой…

— Кузов большой, — сказал ему в тон начальник Цеха.

Этот разговор между сталеваром Мазаем и начальником цеха происходил летом 1936 года. А через несколько дней во всех газетах была опубликована речь наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе на совете. Нарком привел подробные расчеты, какого съема стали с квадратного метра пода мартеновской печи надо добиться, чтобы суточную выплавку металла в Советском Союзе поднять с 40–45 тысяч тонн до 60 тысяч.

Не один и не два раза прочел Шнееров ту часть речи, в которой нарком анализировал положение на сталеплавильном фронте. Он пришел к выводу: наступило время двинуться вперед. При очередном ремонте решил углубить ванну печи, на которой работал Мазай, — девятой печи.

Чтобы осуществить такую серьезную реконструкцию, требовалось, по крайней мере, разрешение главинжа, если не более высокой инстанции.

Однако начальник цеха понимал: начни он согласовывать это дело — поднимутся дискуссии и план, который он себе наметил и в успехе которого уже не сомневался, могут и завалить. Тогда он начал действовать на свой страх и риск.

13 октября 1936 года Мазай провел первую плавку на печи с углубленной ванной. В печь загрузили свыше 100 тонн шихты вместо обычных 60. Чтобы удержать такую массу жидкого металла, сделали ложные пороги. Налили 99 тонн стали, съем составил 11,1 тонны с каждого квадратного метра пода печи вместо обычных пяти.

— Это наш потолок? — спросил начальник цеха, когда Мазай сдавал вахту.

— Нет, — ответил Мазай, немного подумав. — Завтра дадим двенадцать и в следующие дни не меньше. Двенадцать — наш техминимум, наша новая норма!

На следующий день — 14 октября — бригада вышла на работу за двадцать минут до гудка. Провели летучее собрание. Выяснилось, что налицо все условия, чтобы добиться еще лучших показателей, чем накануне. В 9 часов утра выпустили плавку, которую они приняли от ночной бригады.

Мазай, его подручные Пархоменко и Самойлов, крышечница Мокряцкая работали не спеша, но рассчитывали каждый шаг. Они не теряли ни одной минуты. За ходом плавки следил весь завод. Плавку сварили за б часов 50 минут, съем составил 13,4 тонны с квадратного метра пода.

О достигнутом успехе телеграфировали наркому. Весть об успехе Мазая молниеносно разнеслась по всему поселку.

…Серго Орджоникидзе со дня на день ждал, что где-то, на каком-то заводе произойдет нечто, что ознаменует начало нового наступления на сталеплавильном фронте. Так он и расценил сообщение из Мариуполя: 13,4 тонны с квадратного метра пода!

Серго Орджоникидзе несколько раз вызывал Мазая к телефону, чтобы узнать, как идут дела на печи и что надо сделать, чтобы успех, достигнутый на этой печи, закрепить.

В вышедшей в 1940 году автобиографической книге «Записки сталевара» Макар Мазай так рассказывал о своих беседах с наркомом:

«Вспоминаю свой первый разговор с Серго. В прожженной спецовке, возбужденный и радостный, сразу после плавки я пришел в кабинет директора.

На столе стояло много телефонов. Один из них был кирпично-красного цвета и отличался от других внешним видом. Это и была «вертушка», по которой дирекция разговаривала с Москвой.

Директор мне сказал:

— Товарищ Мазай, сейчас вы будете говорить с Москвой, — и вручил мне трубку.

Я стал слушать, в ней что-то гудело, изредка раздавалось нечто вроде свистка. А затем я услышал голос:

— Это товарищ Мазай? Комсомолец? Комсомолец?! Как у вас идет соревнование?