Последний бастион их иллюзий пал после удручающих спектаклей, которые Пресли пытался давать всю весну. Те, кого до сих пор не шокировала его полнота, теперь судили о ней критически, после того как бульварная пресса просветила читателей о его патологическом обжорстве. Правда, перевалив за 110 кило, Элвис уже мало чем напоминал искрометного артиста, покачивавшего бедрами на сцене, когда весы показывали на тридцать килограммов меньше. Диеты, на которые он садился между гастролями, уже не оказывали никакого видимого действия на его фигуру, и только два из пятидесяти комбинезонов, которые он раньше возил с собой, еще налезали на него.
Репортеры местных газет, до сих пор сдержанные в своих рецензиях в соответствии с благодушным настроением публики, теперь говорили вслух то, что фанаты думали про себя, и с тем большей язвительностью, что чувствовали себя обманутыми. «Стоило платить пятнадцать долларов, чтобы услышать его слабый голос и то, как он бормочет, запинаясь, слова, которые должен был бы выучить наизусть за эти двадцать лет. <…> Пресли постарел, растолстел, он уже не может двигаться. В лучшем случае это пародия на него самого», — писали в газете на следующий день после его выступления в Детройте 22 апреля.
К несчастью, действительность превосходила самые нелестные описания, и с конца мая неприятные происшествия следовали одно за другим. Вечером 22-го Элвис выступал на сцене «Кэпитал Сентер Арена» в Лэндовере, штат Мэриленд, и вдруг ушел с нее, объяснив двадцати тысячам зрителей, что ему надо справить нужду. Всего через неделю после этого похожий инцидент произошел в Балтиморе; подпевка почти полчаса, как могла, сдерживала нетерпение публики, пока Пресли худо-бедно не решил свои проблемы с кишечником и без всяких объяснений не возобновил выступление с того места, на котором остановился.
Две недели спустя он позвонил президенту Картеру, надеясь сыграть на солидарности южан, чтобы просить о снисхождении президента к Джорджу Клейну, недавно обвиненному в подделке результатов опросов в своей радиопередаче. Джимми Картера в тот день не было в Белом доме, и в секретариате Элвису пообещали передать его просьбу. На следующий день президент лично перезвонил в Грейсленд, и завязавшийся разговор быстро перешел в область абсурда: Пресли, с трудом проснувшийся в пять часов пополудни, нес околесицу под действием возбуждающих средств, и Джимми Картер в конце концов повесил трубку. В дальнейшем все попытки певца поговорить с президентом будут напрасны.
Полковник с величайшим трудом пытался удержать корабль на плаву. В конце апреля в «Нэшвилл Баннер» просочилась информация о том, что он хочет продать контракт своего певца, но Паркер поспешил ее опровергнуть. Возможно, редактор немного поторопился с выводами, но дыма без огня не бывает. Импресарио Элвиса охотно уступил бы его другому, пока еще есть время, тем более что его долги росли как снежный ком. «Ему нужны деньги, чтобы уплатить миллион, проигранный в декабре прошлого года», — утверждал журналист из «Баннера».
Паркеру было почти 68 лет — не тот возраст, когда можно балансировать на тонкой проволоке. Даже если забыть о его собственных страстишках, самая элементарная осторожность побуждала его подстраховаться в тот момент, когда карьера Элвиса ускользала из-под контроля. Изменив своей привычке не выносить сора из избы, он даже пригрозил Элвису, что больше не будет устраивать ему концерты. «Пора уже ему встряхнуться и выполнять свои обязательства, если он хочет, чтобы гастроли продолжались», — заявил он через прессу.
Это увещевание не помогло, и полковник стал действовать через Вернона Пресли, посоветовав тому проследить, чтобы Элвис составил завещание, — уже несколько лет эту операцию переносили с одного месяца на другой. Согласно этому документу, подписанному 3 марта в присутствии Джинджер и Чарли Ходжа, Вернон становился душеприказчиком своего сына. Последний предоставлял отцу защищать интересы своей единственной наследницы — Лайзы Марии, заботиться о благополучии бабушки Пресли и его самого. Эти распоряжения успокоили полковника, уже давно забравшего власть над Верноном: в случае проблем он мог рассчитывать на Пресли-старшего и доверить ему управление наследием, о котором пекся почти двадцать два года.
Пока же Элвис оставался хозяином собственной судьбы — по меньшей мере на бумаге, и теперь предстояло исполнить договор, заключенный между артистом и его агентом годом раньше. В самом деле, последний контракт, связывающий их обоих, вступил в действие 22 января 1979 года: отныне они делили поровну доходы от концертов. Через четыре года после пересмотра договора и увеличения своей доли с 25 до 33 процентов Паркер усилил давление и присвоил себе львиную долю доходов, поскольку расходы, связанные с концертами, по-прежнему нес Элвис.
Из-за финансовых проблем певца договор еще ни разу не соблюдался с момента его подписания, но полковнику было ясно как день, что пора привести счета в порядок. Самым надежным способом этого добиться было провернуть несколько доходных операций помимо гастролей, что Паркер и сделал, заставив Элвиса посвятить свою будущую поездку в Лас-Вегас, намеченную на октябрь, открытию нового зала на семь тысяч мест, построенного дирекцией «Хилтона».
Другим событием 1977 года стало подписание с телеканалом Си-би-эс контракта о часовой телепередаче. Впервые с тех пор, как он занялся делами Элвиса, Том Паркер не скрывал своего скепсиса; тем, кто поздравлял его с этим подвигом, удивляясь, с чего бы это такая компания, как Си-би-эс, заинтересовалась Пресли в момент его творческой агонии, он признавался, что первый поразился, когда запрошенную им страшную сумму согласились уплатить.
Запись наметили на период июньских гастролей. Съемочную группу Си-би-эс в большей степени интересовало шоу в Рапид-Сити в Южной Дакоте. Элвис еще ни разу не выступал в этом городе с населением в сорок тысяч жителей, и вряд ли его концерт вызовет разочарование.
Было решено начать съемки двумя днями раньше в Омахе, штат Небраска, но концерт вышел таким жалким, что режиссеры передачи даже растерялись, увидев, как певец с трудом поднялся по нескольким ступенькам, ведущим на сцену, и поставил себя в нелепое положение, попытавшись вильнуть бедрами. Понимая, как удручающе он выглядит, Элвис решил не есть двое суток, до самого выступления в Рапид-Сити. «Накрутив» себя лошадиной дозой возбуждающих средств, вечером 21 июня он предстал перед очень восприимчивой аудиторией. Подстегиваемый мыслью о том, что его снимают для телевидения, он сумел сохранить лицо и выдержал это испытание, совершенно обессилев, а ему еще предстояло дать пять концертов перед возвращением в Грейсленд.
Смерть окутала романтической аурой его последние появления на сцене. Самое последнее шоу некоторые из близких к нему людей считали одним из лучших его выступлений за истекшие месяцы. В воскресенье 26 июня Элвис прибыл в Индианаполис на борту «Лайзы Марии» вместе с Джинджер, и было около девяти часов вечера, когда он вышел на сцену. Усталость, накопившаяся за последние дни, проявлялась во всем его облике, лицо опухло, но он пел песню за песней почти полтора часа — перспектива полутора месяцев отдыха в Мемфисе придавала ему энергии.
Он исполнял «классику»: «Тюремный рок», «Плюшевого медвежонка», «Не будь жестокой», «Дворнягу», беседовал с публикой по поводу песни «У меня есть женщина» Рея Чарлза, выдал пронзительное прочтение «Моста через мутные воды» — эталонного образца из репертуара Саймона и Гарфункеля, всегда нравившегося ему своим мистическим порывом, раздавал платочки ярких цветов горстке поклонниц, которые вопили от радости, и долго представлял каждого из членов своего оркестра, а потом вызвал на сцену Джинджер, ее мать, сестру, доктора Ника и нескольких кузенов, а также порозовевшего от удовольствия Вернона Пресли, робко приветствовавшего толпу широким жестом руки. «Я хотел бы поблагодарить вас всех <…> и сказать, что о лучшей публике невозможно и мечтать», — заявил Элвис восемнадцати тысячам зрителей, которые устроили ему овацию, а потом блестяще исполнил «Не могу не влюбиться в тебя» и исчез, предоставив одному из певцов «Стампс» напомнить о киоске с сувенирами, следуя рекомендациям полковника, который отмечал в тот день свой 68-й день рождения.