В тот же день состоялось торжественное возвращение Элвиса на малую родину. Ежегодная ярмарка в Тьюпело (та самая, на которой одиннадцать лет назад он дебютировал на сцене с «Old Shep») стала прекрасным поводом вернуться к истокам — под строгим надзором. На городском стадионе прошли два концерта подряд, перед десятью тысячами зрителей, в присутствии сотни полицейских и подразделения службы безопасности. Во время второго концерта Элвису пришлось остановиться посреди выступления. Он попросил зрителей умерить свой пыл, и всё пришло в порядок — к великому облегчению городских властей и губернатора Миссисипи, ультрарасиста, которые с большой торжественностью вручили артисту несколько почетных наград в присутствии всех членов кланов Пресли и Смит. Отвернувшись от Элвиса в начале его карьеры, Тьюпело и Миссисипи, прежде яростно обличавшие его подверженность демонам негритянской культуры, отныне превозносили его как героя: известности и денег оказалось достаточно для искупления вины блудного сына.

Такая перемена в отношении характерна для смены взглядов американского истеблишмента уже в последние месяцы 1956 года. Полковник приложил к этому руку, сделав все возможное, чтобы исправить имидж своего певца, которого прежде превратил в ярмарочный аттракцион. Воспользовавшись страстью Элвиса к госпелу, музыке его детства, он побудил Ар-си-эй выпустить весной 1957 года мини-сборник под заглавием «Мир в долине», в котором Пресли с большим чувством исполняет два главных гимна афроамериканской церковной музыки — «Take My Hand, Precious Lord» («Возьми меня за руку, Господи») и заглавную композицию. Всё было просчитано: эти сочинения преподобного Томаса Дорси, отца негритянского госпела, присутствовали в каталоге музыкального издательства Элвиса «Хилл энд Рейндж».

Выход этой пластинки ознаменовал собой коренной поворот в карьере Элвиса: постепенно его репертуар отдалился от бунтарской атмосферы дебюта, устремившись по менее скользкому пути беззаботной и стерильной эстрады. Шлягер «Позволь мне быть твоим плюшевым мишкой», семь недель удерживавший первую строчку в списке лучших продаж и разошедшийся более чем в миллионе экземпляров в 1957 году, отстоит очень далеко от непокорности, внушаемой песней вроде «Дворняги» всего годом раньше. Символичный переход от несговорчивого уличного пса к покладистому плюшевому медвежонку свидетельствует о стремлении полковника пригладить имидж Элвиса, который на Рождество подарил целый воз игрушек Обществу парализованных детей.

Для певца началась длинная серия благотворительных акций, которые должны были заслужить ему отпущение грехов у поколения отцов, равно как и «Рождественский альбом Элвиса» и долгоиграющая пластинка «Элвис поет рождественские песни», вышедшие одновременно в ноябре 1957 года. Этим удалось провести не всех; кое-кто, вслед за диджеем Диком Уиттингхиллом из Лос-Анджелеса, обличал чисто коммерческую операцию по возмещению убытков. Но Америке было на это плевать, в тот год альбом занял свое место под елочкой более чем у трех миллионов американских семей.

Такая издательская политика не могла не сказаться на дискографической продукции Пресли. Метод, разработанный Томом Паркером совместно с братьями Абербах и их кузеном Фредди Бинстоком, набирал обороты. Благодаря прекрасно отлаженной системе репертуар певца проходил через контору «Хилл энд Рейндж», которая каждую неделю получала сотни писем от авторов, желавших сорвать джек-пот. К этим предложениям следует добавить сочинения авторов, состоящих при компании, — Отиса Блэквелла, Арона Шредера, Бена Вайсмана, Абнера Сильвера, Фреда Уайза, Сида Теппера, Роя Беннета. Роясь в этом избыточном предложении, Бинсток и Абербахи делали свой выбор с благословения полковника. Потом делали макеты, которые Элвис обнаруживал по большей части уже в студии, в момент записи.

Его превосходная память сослужила ему добрую службу; Элвис знал наизусть длиннейшие монологи, будь то знаменитая речь Линкольна в Геттисберге, которой он не позабыл со школьных лет, или прощальное выступление генерала Макартура — земляка-южанина, победителя Японии в 1945 году, который чуть не вверг планету в третью мировую войну во время конфликта в Корее, — оно произвело на него сильное впечатление. Еще в отроческие годы он легко запоминал песни, услышанные по радио или в магазинах грампластинок Мемфиса. С тех пор он почти мгновенно запоминал мелодии и слова, с первого же прослушивания, — дар, которым восхищался его продюсер Стив Шоулс: «Он запоминал песню с первого раза — мелодию, аккорды, почти все слова. Со второго прослушивания он знал ее наизусть. Бывало, я говорил ему после дубля: „Мне кажется, ты ошибся в таком-то куплете“. Он отвечал: „Не думаю, мистер Шоулс“. Я слушал заново, проверяя слова по бумажке, и он оказывался прав. У него была почти фотографическая память».

И тем не менее работа в студии по конвейерному методу, с его систематической повторяемостью, в конце концов уничтожила претензии на оригинальность со стороны артиста, который до сих пор считал делом чести выкладываться до конца. Аккомпаниаторы остались те же, но сам Элвис уже не мог позволить себе работать с прежней требовательностью: чересчур плотный график не оставлял на это времени.

Ситуация еще более осложнилась, когда в рабочие планы пришлось втискивать первые киносъемки. Еще занимаясь делами Эдди Арнольда, полковник понял, насколько удачно зрительный ряд дополняет звуковой. На родине Голливуда седьмая муза заговорила, чтобы запеть, о чем красноречиво свидетельствовала роль Эла Джонсона в первом звуковом фильме в истории кино — «Певец джаза». Паркер также сознавал, что вторжение телевидения в повседневную жизнь американцев изменило расстановку сил, создав дополнительный фильтр на пути между пластинкой и Голливудом. Прежде чем планировать появление певца на большом экране, нужно, чтобы его лицо и его музыка примелькались на «голубом».

Боб Нил уже вел переговоры с каналами Си-би-эс и Эн-би-си еще до того, как Том Паркер взял руководство карьерой Элвиса в свои руки. По своему обыкновению Паркер пожал плоды чужих трудов и с декабря 1955 года со свойственным ему краснобайством стал растравлять соперничество между крупнейшими американскими сетями, едва успев сосватать Пресли Ар-си-эй.

Для телевизионной индустрии, которая в пятидесятые годы была еще молода, королевским временем был вечер субботы и воскресенья: именно тогда и передавали эстрадные программы. На Эн-би-си шоу вел певец Перри Комо — один из самых популярных голосов в Америке середины века; в то же время на Си-би-эс шла передача Джимми и Томми Дорси. Два брата, саксофонист и трубач, прославились в разгар эры свинга, дирижируя двумя самыми популярными тогда оркестрами. Наряду с Бенни Гудманом, Арти Шоу и Гленном Миллером братья Дорси ввели репертуар джазовых биг-бендов в каждый американский дом, попутно выпустив внушительное количество пластинок. Раскрутивший Фрэнка Синатру Томми Дорси, кстати, был самым крупным дистрибьютором фирмы Ар-си-эй-Виктор до вторжения Элвиса в американскую музыкальную среду.

Опираясь на свою репутацию, братья Дорси каждую субботу в восемь вечера начинали передачу «Stage Show». Однако она потихоньку выдыхалась, и продюсер Джеки Глисон искал нечто, что привлекло бы аудиторию и перевесило чашу весов, начинавших склоняться в пользу конкурента Перри Комо. Со времен громкого появления Элвиса в Ар-си-эй о молодом певце с Юга, по которому сходят с ума девчонки, было много толков, и Глисон решил рискнуть, поставив Пресли в передачу четыре субботы подряд.

Первая передача состоялась 28 января 1956 года, сразу после выхода самой первой «сорокапятки» Пресли под маркой Ар-си-эй — «Отель, где разбиваются сердца». Запись проходила в Нью-Йорке, в студии Си-би-эс на Бродвее, в присутствии ведущего Билла Рэндла, служившего посредником между телеканалом и полковником. В той же передаче должна была петь джазовая певица Сара Вогэн. Для своего дебюта на «голубом экране» Пресли исполнил попурри из песен блюзмена Джо Тернера, а также свою версию песни «У меня есть женщина» («I Got a Woman») Рея Чарлза. Рейтинг программы был удовлетворительным, однако «Stage Show» не удалось заткнуть за пояс Комо.