Известно, что в конце сентября 1824 года А. С. Пушкин в Михайловском получил письмо от дяди, в котором тот сообщал о возвращении Веры Федоровны в Москву (к сожалению, письмо не сохранилось)[578].
В декабре 1824 года к Василию Львовичу приехал лицейский товарищ Александра Иван Пущин, которого старый поэт помнил подростком. И. И. Пущин служил тогда в Москве. Узнав о ссылке Александра в Михайловское и собираясь на Рождество в Петербург для свидания с родными, он решил навестить сестру свою в Пскове, а затем поехать и в Михайловское. Василий Львович предостерегал его — ведь Александр был под двойным надзором — и полицейским, и духовным. Но коль скоро лицейский друг не оставил своего намерения, то, как позже вспоминал И. И. Пущин, «со слезами на глазах дядя просил расцеловать его»[579].
И о ссоре Александра с отцом было дяде известно. Не исключено, что Василий Львович принимал участие в хлопотах по возвращению племянника из Михайловской ссылки.
Конечно же дядя все время следил за публикациями произведений племянника, за выходящими в свет критическими отзывами о них, радовался его успехам, негодовал на его обидчиков.
7 октября 1820 года В. Л. Пушкин писал А. И. Тургеневу в Петербург:
«Эпилог племянника моего прелесть. Поэму его вседневно ожидаю. И. И. Дмитриев ее уже имеет, и он многое в ней очень хвалит и многое критикует. Мы вместе с ним ее читали. Журналисты петербургские взбесились. В рецензии, напечатанной в „Сыне Отечества“, я заметил, что критик говорит о мрачных картинах Корреджия! Какое невежество! Грации водили кистью Корреджия, и все картины его прелестны. Le gracieux n'est par le lugubre[580]. Критик сочетал Орловского с славным питомцем Италии. Какое сочетание! Что он нашел сходного между ними? В одном месте, говоря о стихах моего племянника, рецензент восклицает: мужицкие рифмы! Сохрани Боже, судить так криво и изъясняться так грубо!»[581]
Поэма «Руслан и Людмила», первая книга Александра Пушкина, вышла в свет в июле — августе 1820 года в Петербурге. Ее автор в это время находился на Кавказе. По его поручению в сентябре на одном из экземпляров была сделана дарственная надпись:
В начале октября И. И. Дмитриев уже получил этот подарок, о чем не без скрытой зависти писал в приведенном письме Василий Львович. По его словам, Иван Иванович «многое критикует» и «многое хвалит». Об этом можно судить по письму Дмитриева П. А. Вяземскому от 18 октября 1820 года:
«Мне кажется, это недоносок пригожего отца и прекрасной матери (музы). Я нахожу в нем очень много блестящей поэзии, легкости в рассказе, но жаль, что часто впадает в бюрлеск»[583].
И. И. Дмитриев, полагая, что замечания А. Ф. Воейкова «почти все справедливы», считал, однако, что «наши журналисты все еще не научатся критиковать учтиво»[584].
Василий Львович, ранее уже отказавший А. Ф. Воейкову в художественном вкусе, по существу аргументировал свое суждение, полагая, что оценка итальянского художника Корреджо, сравнение его с Александром Орловским крайне неудачны. Небезынтересно, что на это обратил внимание и племянник Василия Львовича. В цитированном выше письме Н. И. Гнедичу от 4 декабря 1820 года из Каменки в Петербург А. С. Пушкин с иронией писал, что «этот В.» «говорит, что характеры моей поэмы писаны мрачными красками этого нежного, чувствительного Корреджио и смелою кистию Орловского, который кисти в руки не берет, а рисует только почтовые тройки да киргизских лошадей» (XIII, 21).
Восклицание А. Ф. Воейкова «мужицкие рифмы!» совсем рассердило В. Л. Пушкина: «Сохрани Боже, судить так криво и изъясняться так грубо!»
Эпилог же поэмы «Руслан и Людмила» привел Василия Львовича в восторг:
Быть может, читая эти стихи племянника, дядя вспоминал свои элегические строки:
8 ноября 1820 года А. Я. Булгаков писал из Москвы в Петербург брату:
«Благодарю очень за „Руслана и Людмилу“. Это редкость здесь, и Василий Львович так и кинулся вчера на нее, а ты успел не только ее отыскать, но и переплести»[585].
Можно не сомневаться в том, что В. Л. Пушкин «кидался» на все сочинения своего племянника. 14 августа 1822 года в Петербурге вышла в свет поэма Александра Пушкина «Кавказский пленник». 4 сентября Василий Львович уже сетовал в письме П. А. Вяземскому в Остафьево:
«Новая поэма племянника моего напечатана — я ее не имею. Одним словом, я забыт всеми»[586].
А как радовался дядя той высокой оценке, которую дал новой поэме И. И. Дмитриев. 19 сентября 1822 года он сообщал об этом П. А. Вяземскому в Варшаву:
«Вот что пишет наш Лафонтен (И. И. Дмитриев. — Н. М.) нашему Ливию (Н. М. Карамзину): „Вчера я прочитал одним духом Кавказского пленника и от всего сердца пожелал молодому поэту долгие лета! Какая надежда! при самом начале уже две собственные поэмы, и какая сладость стихов! Все живопись, чувство и остроумие!“ Признаюсь, что прочитав это письмо, я прослезился от радости»[587].
578
См.: Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. Т. 1. С. 441.
579
Пушкин в воспоминаниях современников. В 2 т. 3-е изд. СПб., 1998. Т. 1.С.91.
580
Прелестное не есть мрачное (фр.).
581
Цит. по: Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. Т. 1. С. 213–214.
582
Цит. по: Рукою Пушкина. 2-е изд. М., 1997. С. 581.
583
Старина и новизна. 1808. Кн. 2. С. 141.
584
Там же.
585
Русский архив. 1900. № 12. С. 564.
586
Цит. по: Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. Т. 1. С. 295–296.
587
Там же. С. 298.