Конный резерв Спартака немедленно на рысях помчался навстречу коннице Помпея, столкнулся с ней и завязал бой.
А сам полководец (в битве явно наступал критический момент) приказал трубачам дать сигнал к отходу пехоте левого фланга. По данному ей сигналу пехота отошла. Тогда, став во главе кавалерии, Спартак лично повел ее в решающую атаку. Сокрушая римлян, вождь восставших надеялся добраться до Красса, вывести его из строя и, обратив врагов в бегство, тем самым решить исход сражения.
Новый натиск повстанческой конницы, возглавленной самим Спартаком, привел на этот раз к прорыву. Ворвавшись в строй римской пехоты, повстанцы стали расширять брешь.
Окруженный телохранителями, Спартак яростно рвался к Крассу. Но охранная римская когорта, тесно сомкнувшись вокруг своего полководца, не менее яростно отражала его натиск.
Спартак не успел выполнить своего замысла. Конный заслон не выдержал страшного натиска помпеянцев, начал отступать и наконец обратился в бегство.
У А. Габиния, командира помпеянской кавалерии, не было ни минуты сомнения, что следующий удар надо наносить по спартаковской коннице, яростно крушившей правый фланг римской пехоты, где находился сам Красс; повинуясь его приказу, помпеянская кавалерия врезалась с тыла в конный отряд Спартака.
Тщетно пытался полководец повстанцев повернуть часть товарищей лицом к новому врагу. Все дело решали минуты, но их уже не оставалось…
Молодой кампанский аристократ, Феликс из Помпей (по иронии судьбы он, как и Крикс, был оском по происхождению), налетел на Спартака сзади и поразил его в бедро всадническим копьем-доратионом. На него тут же насела личная охрана полководца и оттеснила в сторону.
С тяжелой раной в бедре Спартак не мог уже одновременно держаться на коне и продолжать борьбу. Он спрыгнул на землю, отдал своему оруженосцу круглый всаднический щит. Его поспешно перевязали. Военные трибуны, входившие в охрану Спартака, пробовали уговорить его уйти в тыл: «Никто, — говорили они, — не заподозрит тебя в отсутствии храбрости!» Спартак гневно отказался: «Бой, — отвечал он, — последний. Надо победить Красса или умереть!» — «А конь? — спрашивали встревоженные соратники. — Если он достанется римлянам, это будет умалением твоей, Спартак, славы. Нельзя подобного допустить. Коня следует отправить в тыл».
В ответ Спартак гневно отвечал: «В тыл не смеет уходить никто. Все обязаны продолжать сражаться. О коне заботиться нечего: он не достанется врагу!»
И, вновь вынув из ножен меч, Спартак одним ударом заколол своего старого боевого товарища. И, глядя на потрясенных соратников, добавил: «В случае победы у меня много будет прекрасных вражеских коней, а при поражении мне и этот не понадобится».
И все поняли: бой действительно будет последним…
По приказу Спартака вокруг него собрались самые отчаянные храбрецы. С ними-то, имея в руке круглый щит конника, он вновь устремился в атаку на Красса.
Но благодаря вмешательству в дело помпеянской конницы судьба явно повернулась лицом в сторону римлян. Помпеянские всадники, спрыгнув с лошадей, по германскому обычаю, искусно вели бой пешими. Крича и подбадривая друг друга, они энергично напирали на окружавших Спартака и наконец обратили их в бегство.
Пытаясь остановить бежавших товарищей, взывая к их стыду и чести, Спартак, чтобы легче было узнать его, сорвал с головы шлем, но этим лишь привлек к себе внимание неприятеля. И Феликс из Помпеи, успевший уже собрать вокруг себя толпу наиболее храбрых и желавших отличиться, стал нападать на Спартака, намереваясь взять его в плен.
Но вождь повстанцев не собирался сдаваться. За 30 лет боевой жизни Спартак многократно смотрел смерти в глаза, знал, что для каждого она неизбежна, и не боялся ее.
Громко зовя на помощь товарищей, Спартак продолжал энергично отражать удары и нападать. Получив новую рану в бедро, он опустился на колено и, выставив вперед щит, продолжал отбиваться от наседавших на него врагов.
На зов предводителя спешили соратники. И когда Феликс, сделав обманное движение, нанес последний, роковой для Спартака удар, на победителя накатилась волна соратников Спартака. И над телом павшего вождя тут же началась свирепая резня. Римляне старались захватить тело своего заклятого врага, повстанцы желали любой ценой спасти его для погребения по принятому в их войске обычаю. И, вспоминая битву у тела Патрокла, командиры и бойцы, подбадривая друг друга, кричали:
Если судьба нам, друзья, возле этого мужа погибнуть,
Всем сообща, то и тогда пусть никто не выходит из боя!
Темнота быстро сгущалась. Все поле боя вокруг было завалено телами павших, лежавших друг на друге.
Многие из тех, кто сражался с Феликсом бок о бок и старался вместе с ним захватить тело Спартака, пали в яростной схватке. Другие, уже появившиеся позже, даже не знали, в чем дело, почему с таким бешенством все кидаются для боя в одно место.
Наконец бой сдвинулся в сторону от того места, где пал Спартак. Повстанцы, отбиваясь, отходили, римляне их преследовали…
Узнав о гибели вождя, командиры центра и правого фланга повстанческого войска стали отводить легионы в лагерь. Левое крыло войска, сражавшееся против Красса и пытавшееся поддержать свою конницу, лишившись командующего, понесло огромные потери, но правому крылу и центру удалось отойти в сравнительном порядке.
Повстанческие командиры надеялись закрепиться в лагере. Однако римляне в упоении победой пошли на штурм и после нескольких попыток взяли его приступом. Выбитые из укрепления повстанцы были вынуждены спасаться в разные стороны небольшими группами. Темнота затруднила их дальнейшее преследование.
Захватив неприятельский лагерь, римляне освободили 3 тысячи своих пленных, взятых Спартаком в плен после победы над Аррием и Скрофой.
Красс, Аррий и Консидий, сойдясь вместе в палатке Спартака, поздравили друг друга с замечательной победой и расцеловались. Пережитый за эти часы страх (особенно туго приходилось Крассу — пробиваясь к нему, Спартак убил двух центурионов и массу легионеров, так что, как говорит Саллюстий, «пал не неотомщенным») сблизил их и заставил на время забыть о прежних разногласиях.
С любопытством оглядывали они строгое убранство палатки повстанческого вождя, рассматривали различные вещи, разворачивали свитки книг. Все захваченное в палатке у Спартака было позже поделено между римскими командирами в качестве памяти о дорого доставшейся победе.
Потом Красс созвал небольшое совещание: он считал необходимым сговориться с начальниками конницы Помпея и Лукулла о проведении единой линии перед сенатом насчет выигранного сражения. Красс просил последних уступить ему — разумеется, не безвозмездно — честь победы над рабами и донести своим полководцам, что он, Красс, покончил со Спартаком самостоятельно. Командир конницы М. Лукулла согласился быстро, Габиний же долго не соглашался. После долгих уговоров он все-таки обещал «сделать, что можно».
Тотчас после совещания Габиний и его коллега расположились самостоятельными лагерями у лагеря Спартака и засели за писание отчетов своим полководцам, в которых сообщали, что они «не успели вовремя добраться до поля сражения».
А Красс в это время, советуясь с Консидием и Аррием, написал в сенат письмо о своей выдающейся победе и о том, что армия провозгласила его «императором». Свои потери в битве полководец определял в одну тысячу человек, а о потерях Спартака писал, что их «даже установить нельзя». Сообщая сенату о смерти самого Спартака, Красс обещал доставить его тело и быстро покончить с «остатками» бежавшего повстанческого войска.
Глава тридцать вторая
КОНЕЦ ЭПОПЕИ. ТРИ ТРИУМФА
