В.Лебедев, К.Ананьев

"Фрунзе"

(Жизнь замечательных людей. Выпуск 3(293))

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ДЕТСТВО и ЮНОСТЬ

1. ПИШПЕК

Семиречье! Обширный, богато одаренный природою край на стыке Сибири, Китая и Туркестана. Его реки бегут с могучих, одетых вечными снегами горных хребтов — отрогов Тянь-Шаня.

Здесь, у подножия Киргизского Алатау, стояла небольшая кокандская крепость — Пишпек, возле которой на протяжении веков проходили караванные и военные пути: с севера, из казахских степей, на юг, в Фергану, в Коканд — столицу ханства, и с запада на восток, от Аральского моря — в китайскую землю, Синьцзян…

В 1863 году Россия помогла мирным аборигенам Семиречья — казахам и киргизам — освободиться от мрачного владычества жестоких среднеазиатских феодалов — кокандских ханов. У полуразрушенной ханской крепости стал разрастаться городок. Жителями его были частью пришлые — русские чиновники и военные, частью узбеки — ремесленники, огородники, торговцы. Основные же обитатели края — киргизы продолжали кочевать со своими стадами в прилегающих степях и горах.

В Пишпек они съезжались по базарным дням на мелкорослых тонконогих коньках и двугорбых верблюдах, в длинношерстных овчинных шубах, не снимаемых даже летом. В горах всегда холодно! С конями, с седлами своими не расставались они и на базарной площади, между щебневатым мелкодонным руслом речки Аламединки и старым, еще кокандцами построенным подворьем, караван-сараем, единственным в то время двухэтажным зданием на весь городок! Кто б мог подумать тогда, что этот городишко превратится со временем в великолепный город Фрунзе, столицу союзной Киргизской республики!

Почти все дома в Пишпеке были в ту пору приземистые, глинобитные, крытые камышом и обнесенные глиняными же оградами — дувалами. Колодцев не было, воду брали прямо из арыков — канав, ответвлявшихся от горных ручьев и потоков. Рядом с величавыми горами Алатау бурые мазанки Пишпека выглядели особенно маленькими и жалкими.

Городская больница в Пишпеке в те годы была такая же плохонькая: под камышовой крышей, и всего только на десять коек. В этой крохотной больничке служил отставной военный фельдшер Василий Михайлович Фрунзе.

Это был плечистый, смуглый, черноусый человек, родом из крепостных молдавских землеробов. В Семиречье попал в 1878 году с кавалерийским полком да так и остался в этих местах. Отбыв военную службу, Василий Фрунзе женился на дочери воронежского крестьянина-переселенца, красивой, скромной, трудолюбивой девушке — Мавре Ефимовне Бочкаревой, получил должность по лечебной части и начал обзаводиться семьей да хозяйством.

У них родился сначала сын Константин, а через четыре года, 21 января (2 февраля по новому стилю) 1885 года, появился на свет второй сын — Михаил.

Как и старший брат его, Миша был светловолосый, сероглазый, в воронежскую родню, о которой уместно сказать поподробнее.

Присоединение Семиречья к России спасло сперва местных старожилов — казахов, киргизов, джунгар — от чисто средневекового гнета кокандского царька-хана. А затем, после полной ликвидации Кокандского ханства, стали приобщаться и другие пароды Туркестана к неизмеримо более передовой культуре русской. Пусть Россия считалась отсталой по сравнению, скажем, с Англией, с Францией, но Ф. Энгельс был прав, когда писал еще в середине прошлого века:

«…Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку… господство России играет цивилизующую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии…» [1]

Созданная русскими в Средней («Центральной», по выражению Энгельса) Азии обстановка относительно мирной, безопасной жизни породила там подъем и расцвет скотоводства, хлопководства, шелководства, виноградарства. Стали вестись и геологические поиски. Начали строиться две гигантские железные дороги — сперва, в восьмидесятых годах, так называемая Среднеазиатская от Красноводска до Коканда, а позже, в девяностых годах, Оренбургско-Ташкентская, длиной почти по две тысячи километров каждая. В Туркестане стал нарождаться пролетариат — транспортники, строители, оросители. Это были в первую очередь русские рабочие. Они сплачивали вокруг себя и местных уроженцев.

Однако в семидесятых годах прошлого века переселение русских на просторы Семиречья было сопряжено с колоссальными трудностями и опасностями. Чтобы добраться до благодатной долины Чу, где стоял Пишпек, нужно было на скрипучих, утлых повозках пересечь тысячеверстную пустыню, страшную Голодную степь, по которой в те времена невозбранно бродили полчища волков и шакалов, а в камышовых болотах — сазах — обитали даже тигры.

Все же немало измученных безземельем, поборами и нищетой русских и украинских крестьян решалось на такой подвижнический, продиктованный отчаянием переход. Часть погибала в дороге — от болезней и голода, от солнечных ударов и простуд, от диких зверей и недобрых людей.

Уцелевшие, более удачливые или более упорные, кое-как добирались до желанной цели и находили здесь сравнительную вольность, благодатный климат, хорошие, богатые земли….

Именно так, перенеся множество тревог, трудностей, лишений, добиралась до Семиречья воронежская родня Михаила Фрунзе: дед его, потомственный крестьянин Ефим Бочкарев, дядья Иван и Яков и мать, еще девочка тогда — Мавруша. Для детей путь этот был особенно тяжек.

Вполне понятно, что, прибыв на новые земли, да еще такие щедрые, обильные, дед Ефим и его семья тотчас отдались привычному, желанному делу — хлебопашеству.

— Золотая землица, драгоценная… — приговаривал Ефим Бочкарев.

Действительно, это были наилучшие по плодородию почвы — ветровые наносы с гор, желтозем или лёсс, и на вид, цветом — золотистые, и качества поразительного даже для выходцев с чернозема — воронежцев.

— Лбом достаточно прикоснуться к такой земле — подымется персиковое дерево! — говорили местные садоводы — узбеки.

А переселенцы выражали эту мысль еще восторженней, ярче:

— Спицу ткни — телега вырастет!

Двух дождей, майского и июньского, было достаточно, чтобы «десятина» пшеничного посева при всей примитивности обработки и сева дала до полутораста пудов зерна — цифру, неслыханную в Центральной России!

Но царская администрация тех дней, равнодушно-неповоротливая, мало задумывалась над тем, что просторы Семиречья при сколько-нибудь разумном их устройстве могли бы кормить население в тысячу раз большее. Не было ни мелиорации, ни орошения. В годы детства Михаила Фрунзе там царила самая отсталая система земледелия — «перелога». После нескольких лет посева поля забрасывались, и плодородная земля покрывалась вместо хлебов сорняками.

Кроме стихийных переселенцев, наделялись землей отслужившие свой срок солдаты.

Так было создано Семиреченское казачье войско по образцу Донского и Уральского. Не склонные к оседлости казахи и киргизы без особых возражений уступали пришельцам земли, близкие к рекам. Так и складывалось земледельческое население края.

Городское население формировалось несколько иначе. В Туркестан ехали чиновники, жаждавшие выдвинуться или разбогатеть, стремились дельцы- авантюристы, искатели легкой наживы. Они тяготели к крупным городам, таким, как Ташкент, Коканд… Недаром в ту пору с убийственным сарказмом заклеймил подобную публику великий русский сатирик Салтыков-Щедрин известным прозвищем — «господа-ташкентцы»!

Но и иных людей много попадало в Туркестан. Царское правительство направляло сюда не угодных ему лиц, высылало, особенно в Семиречье, граничившее с Сибирью, революционно настроенных студентов, интеллигентов, признанных неблагонадежными, поляков, причастных к восстанию 1863 года.

В небольшом домишке Василия Михайловича часто собирались друзья: доктор Поярков, учитель Свирчевский, садовод Фетисов, Илья Федотович Терентьев, жена которого была записана крестной матерью Миши.