— Тпрру, подай, подай влево! — донеслись до рабочих голоса. — Не вытащить колеса — грязища, сто дьяволов!

Сток и его парни неожиданно окружили карету с визжавшими в пей барынями. После недолгих споров Генриетта под конвоем была отправлена в город. Выпряженных лошадей взял отряд, пообещав вернуть владелице тотчас же после заключения мира.

Всю ночь рабочие восставших пригородов вооружались. К утру в Лион подоспели вызванные властями войска. С рассвета все чаще ружейные залпы заглушали грохот пушек, обстреливающих баррикады. Обывателям предложено было но показываться на улицах, превращенных и поля сражения, и не подходить к окнам: то и дело взвизгивали шальные пули.

Генерал граф Роге объезжал позиции, заложив два пальца за борт шинели, как делал это Наполеон.

Отряд Стока ворвался в Бротто в разгар битвы. Оградившись баррикадами, наспех сооруженными на рыночной площади из рундуков, корзин, табуретов, рабочие отстреливались от прекрасно вооруженных драгун. Особенной меткостью прицела отличался негр-ткач по имени Станислав. Ни один патрон не пропал у него даром.

На белой лошади впереди драгунского полка гарцевал, сияя мундиром, Жорж Дюваль.

В полдень пришли на помощь Бротто рабочие Сен-Жюста. Они решили исход битвы.

Жорж Дюваль с непокрытой головой и развевающимися локонами мчался с драгунами окружным путем в город.

Выпущенный после четырехчасового плена, Бувье-Дюмолар вернулся домой в самом подавленном состоянии духа. Он проклинал военное командование и свою близорукость в отношении графа Роге, поняв, что теперь он, Бувье-Дюмолар, должен ожидать не награды, а отставки.

Жером встретил префекта изъявлениями восторга по поводу происходящего. Корсиканец надеялся на всефранцузскую революцию и втайне мечтал о республике.

Приготовляя пунш, необходимый озябшему, усталому префекту, Жером не переставал рассказывать о виденном. Он не потерял времени даром и, будучи отважным человеком и страстным любителем баталий, умудрился побывать до полуночи в самых опасных местах.

— Какая была резня, господин барон! Сколько офицериков отправилось прямехонько на тот свет! — рассказывал он с энтузиазмом. — Рабочие боролись за каждую пядь земли, за каждый дом и двор. На кладбище Бротто они отвоевывали каждую могилу. Подкрепление из Гийотьера прорвалось через мосты, сквозь картечь и ружейный огонь. Лионские рабочие смелы, как корсиканцы. Они знают, что делать. Магазины ружейных мастеров все до одного взломаны и разграблены. К вечеру наконец сдались и пороховые погреба Серэны и арсенал в Сиэ. Победа далась недешево. Многие полегли. Знамя рабочих продырявлено в десяти местах.

22

Вечером 22 ноября генерал Роге, предвидя, что рабочие не отступят и будут продолжать бороться, как боролись уже два дня, объявил на военном совете о необходимости вывести войска из города, чтобы запять более выгодную позицию вне городских стен.

— Мы зажаты в кулак, — сказал Роге, — наши войска изнурены. Инсургенты перехватывают продукты, подвозимые извне. Рационы уменьшены, войска недовольны. Рабочие, завербованные в Национальную гвардию, переходят на сторону неприятеля: из пятнадцати тысяч осталось не более ста человек. В спешке нам прислали подкрепление без обозов и провианта. Уведя войска, мы запрем врагов в городе и предотвратим разгром центра, иначе вандалы в рабочих блузах снесут ратушу и будут штурмовать дома порядочных людей.

На рассвете 23 ноября командующий войсками приказал воинским частям покинуть город, двигаясь через предместье Сен-Клэр, берегом Роны.

В штабе восставших о движении войск стало известно от Катерины Буври, которая под видом молочницы ходила к казармам на разведку. Маневр Роге поставил в тупик осаждающих город. Жан Буври, заседавший дни и ночи в руководящем штабе вместе с вождями рабочих — Лашареллем, Фредериком и Шарпантье, — заподозрил западню и предложил товарищам остановить войска. Его поддержали.

Катерина Буври с группой женщин была немедленно отправлена строить баррикады на мосту Сен-Клэр, чтобы задержать неприятельскую переправу. Двух фургонов, заранее приготовленных мешков с землей и нескольких разбитых станков оказалось достаточным для этой цели.

Из рваной юбки старуха Буври смастерила черное знамя и прикрепила его к перилам моста.

Отступление происходило под прикрытием непрерывного артиллерийского огня.

На мосту Сен-Клэр отстреливающиеся на ходу гвардейские канониры, драгуны и линейные солдаты бросились в атаку на баррикаду, которую отстаивали дети и женщины. Прежде чем из ворот города в тыл врагу вышел рабочий отряд, все защитники моста были перебиты. Первой пала Катерина Буври. Истекая кровью, старуха упала на разбитый станок.

В сумерки рабочие отряды вступили в город, где принялись тушить возникшие пожары и устанавливать порядок. Первый приказ, выпущенный победителями, гласил о том, что воровство и грабежи будут наказываться смертью. Бувье-Дюмолар остался на посту префекта и выпустил воззвание, призывающее к спокойствию. Госпожа Брюс и Генриетта после двухдневного пребывания в доме рабочего в Круа-Русс вернулись домой, но не отыскали Броше. Фабрикант бежал следом за графом Роге. Генриетта нашла отцовский особняк пустым и нетронутым. Рабочие охраняли улицы и не допускали грабежей.

— Мы добиваемся исполнения обязательств, которые негоцианты приняли на себя двадцать пятого октября. Мы не хотим анархии. Нам нужны работа и хлеб, — сказал Буври над братской могилой, в которую при свете факелов в первую ночь после победы положили несколько сот деревянных ящиков с телами павших в бою.

Двадцать четвертого ноября решившие покинуть погреба и вылезти на свет обыватели толпились у заборов, сплошь заклеенных воззваниями и прокламациями.

«Мы хотим прекратить кровопролитие, и генерал, движимый чувством гуманности, согласился на отступление гарнизона. Бойтесь анархии! Подумайте о ваших семьях и о городе», — взывал Бувье-Дюмолар.

Серые листы смотрели тысячами зрачков-букв на оробевшие, измятые существа, едва оправившиеся от пережитых страхов.

Иногда у забора останавливался подлинный участник восстания, нередко он дочитывал до конца никем не подписанную прокламацию — плод творчества мелких буржуа и зажиточных ремесленников Лиона.

«Французская кровь была пролита французами, — писали они. — После печальных событий, свидетелями которых мы были, возрадуемся, что ужасная борьба окончилась. Но пусть победители сумеют воспользоваться победою, купленной так дорого, иначе она станет для них более роковой, чем поражение. Мы уже сказали, задолго до того как вопрос был решен оружием, что вся наша симпатия на стороне массы тружеников, тех, кого усидчивая работа не ограждает от голода. При виде трудолюбивых семейств, скученных в нездоровых мастерских, истощающихся в работе без отдыха, измученных постоянной необеспеченностью завтрашнего дня, душа наша часто наполнялась глубокой и скорбной жалостью, — мы понимали, сколько потрясающего в этих криках, требующих смерти или справедливой оплаты. Но эта оплата сможет быть достигнута только порядком и свободою для всех, — без порядка, без свободы нет промышленности, нет работы, есть анархия, разорение, нищета, смерть нации. Несмотря на различие интересов, все мы — добрые французы. Друзья июльского правительства, остережемся, чтобы враги но пожелали воспользоваться нашими несогласиями и не зажгли междоусобной войны, столь счастливо потушенной».

23

Жорж Дюваль был послан генералом Роге в Париж с подробным донесением королю.

«Любовь моя, — писал Дюваль невесте в письме, которое ворожея Деи, подрабатывавшая на шпионаже в пользу отступившей армии, бралась передать в город, — жди терпеливо! Еще несколько дней — и мы войдем в город победителями, во главе с наследником и славным маршалом Сультом. Изгони из своей памяти пережитое. Забудь дни слез и ужаса, долгие ночи страха и агонии. Я вознагражу тебя за это. Пользуйся своим правом и требуй от черни уважения и покорности.