Я потому обращаюсь с письмом именно к вам, — к кружкам рабочих, — что у нас в России, как везде и всюду, социал-демократическая партия должна быть партией по преимуществу рабочей. Это не значит, что социал-демократическая партия должна отталкивать от себя людей из других классов общества. Такая исключительность была бы совершенно несправедливой, создала бы ей целый ряд неудобств и даже поставила бы ее в почти безвыходное положение.

Называя ее партией рабочей по преимуществу, я хочу только сказать, что наша революционная интеллигенция должна идти с рабочими, а наше крестьянство должно идти за ними. При такой постановке вопроса наша социал-демократическая партия может сохранить свой рабочий характер, вовсе не впадая во вредную исключительность» (3—VIII, 55).

Когда Плеханов писал эту заметку, из Софии пришло письмо от Дмитрия Благоева, который был в марте 1885 года выслан из России по подозрению в организации народовольческой типографии.

Письмо Благоева пришло вовремя. Бедность, доходившая до нужды, приводила в отчаяние Плеханова. «Мы стоим над бездной всяческих долгов и неуплат, — писал он Аксельроду, — каждый день приближает нас к краю этой бездны, а за что ухватиться, чтобы не упасть, — не знаем, да и знать не можем. Плохо! Ну, да унывать не нужно. Авось еще нам улыбнется счастье. А что страдаем мы не напрасно — это Вы могли видеть из посланного Вам письма Благоева. Если так, то наша беда — еще полбеды… Прощайте, не поддавайтесь унынию, право же, мы еще расцветем и поедем в Лондон, чтобы явиться по начальству. Само собой разумеется, что предварительно расплатимся с долгами, а то Фридрих Карлович может поставить нам на вид, что если собственность не есть кража, то тем более кража не дает права собственности на похищенные (или взятые в долг) продукты».

Здесь Плеханов «начальством» и «Фридрихом Карловичем» шутливо называет Фридриха Энгельса и обыгрывает фразу Прудона «Собственность — это кража», раскритикованную Марксом.

Мысль о том, что в России есть единомышленники, уверенность, что их ряды будут расти, поддерживали Плеханова и его друзей в это трудное время.

Несмотря на материальную нужду, Плеханов продолжал пополнять свою библиотеку, которую стал собирать с первых же месяцев жизни в эмиграции. Как мы помним, еще будучи народником, Плеханов приобрел основные произведения К. Маркса и Ф. Энгельса. За несколько лет у него собралась значительная библиотека по разным отраслям знаний. Книги были необходимы Плеханову для работы, и поэтому они покупались в первую очередь.

Когда осенью 1886 года к Плеханову приехал делегат от группы Благоева, то он застал такую картину: «Первое, что бросалось в глаза в их квартире — бедность обстановки: простые деревянные столы без скатертей, несколько стульев, железные кровати, прикрытые дешевыми одеялами, но вдоль стен в его комнате были полки с массой книг, которые я, в ожидании его прихода, стала рассматривать. Там имелись сочинения по самым разнообразным отраслям — по естественным наукам, геологии, астрономии, по общественным вопросам, истории, философии, первобытным учреждениям и т. д., книги — на разных языках, но особенно много русских статистических сборников».

В конце XIX — начале XX века библиотека Плеханова состояла из двух тысяч томов, многие из которых были ему подарены авторами, переводчиками и издателями этих произведений.

Значительная часть книг в библиотеке Плеханова была на иностранных языках. В его собрании были книги на восемнадцати языках. Конечно, не все эти языки он знал, но превосходно владел французским и немецким, на которых писал даже теоретические работы, довольно свободно читал на английском и многих славянских языках. Всеми этими языками Плеханов овладел самостоятельно в эмиграции. В молодости же он знал только французский.

Ценность библиотеки заключается и в том, что на многих книгах имеются пометы Плеханова, помогающие раскрыть его творческую лабораторию и выяснить многие вопросы истории и изучения книг, проблемы культуры чтения и книговедения.

Привычка записывать свои мысли на книгах была вызвана в значительной мере тем, что Плеханов часто читал книги не за письменным столом, а под открытым небом или в постели. Плеханов с 1887 года болел туберкулезом, и обострение болезни часто приковывало его к постели, а в периоды улучшения необходимо было много времени проводить на воздухе. Уходя из дома на прогулку, он всегда брал с собой книгу и карандаш и использовал это время для изучения той или другой литературы. Чем больше книга нравилась или, наоборот, вызывала возражения, тем больше помет оставлял Плеханов на ее полях, обложке, титульном листе. Эти пометы представляют большой интерес для исследователей. В своих записях на книгах Плеханов был предельно откровенен, он яростно полемизировал с автором или, наоборот, выражал свое одобрение по поводу тех или иных мест книги.

В качестве примера можно привести записи на работе Э. Бернштейна «Исторический материализм», где Плеханов сделал 125 замечаний-помет на полях и титульном листе. На 96-и странице он написал: «Черт знает что за чепуха. Именно ты путаешь капитал с капиталистами»; на странице 240: «Но ведь именно Коммуна и есть диктатура пролетариата»; на 249-й странице: «Бернштейн не хочет пугать буржуа»; на странице 262: «Государственный муж, да и только».

Пометы Плеханова на книгах К. Маркса и Ф. Энгельса показывают, с каким глубоким вниманием Плеханов изучал их произведения, как он находил в их работах материал для борьбы с русскими и европейскими противниками и извратителями марксизма. Первый том «Капитала» Плеханов изучал, еще будучи народником, но экземпляр, который находится в его библиотеке, читал, судя по пометам, уже в первые годы XX века. Он отчеркивал отдельные места книги и писал, в борьбе с какими течениями и деятелями нужно их использовать: на странице 50 — «Ответ «критикам» (имеются в виду «критики» марксизма — ревизионисты. — Авт.); на странице 59 — «Туган-Барановскому»; на странице 60 — «Струве»; на странице 274 — «народникам»; на странице 306 — «Бернштейну» и т. д.

В конце 1886 — начале 1887 года Плеханов по просьбе студентов, приехавших из России и Болгарии, прочел цикл лекций о политической экономии по «Капиталу» Маркса. Лекции читались в зале при большом кафе Ландольта на улице Каруж (прозванное революционерами «Каружкой»). Плеханов цитировал «Капитал» по русскому изданию в переводе Н. Даниельсона и Г. Лопатина. Потом он прочитал цикл лекций о развитии общественных форм. Об этих лекциях сохранились воспоминания Р. М. Плехановой, Г. Караджяна (С. А. Аркомеда), М. Висконти. Все они отмечают, что Плеханов умел очень просто излагать самые сложные понятия, приноравливаясь к уровню развития своих слушателей. Георгий Валентинович говорил, что во время лекции он смотрел на одного армянина — Матевоса Шахазизяна — и если тот улыбался и кивал головой, то, значит, вопрос ему был ясен и можно развивать мысль дальше. Этот студент был склонен к шовинизму, ненавидел нации, угнетающие армян. Но после одной из лекций Плеханова он подошел к нему и во всеуслышание заявил:

— Верно, товарищ Плеханов, теперь я понял: ты человек и курд человек. Отныне не может быть вражды между армянами, курдами и турками, все они пролетарии и должны соединиться. Да здравствует соединение пролетариев всех стран!

Большинство слушателей прошли хорошую подготовку во время этих лекций, и многие из них стали потом социал-демократами.

3. Трудные годы эмиграции и революционный оптимизм

Сильное утомление сказывалось на здоровье Плеханова. Розалия Марковна уговорила мужа показаться профессору Цану, у которого она занималась в Женевском университете. Профессор нашел состояние здоровья Плеханова удовлетворительным, но рекомендовал бросить курить. И что же? Плеханов, который до этого был страстным курильщиком, бросил курить в этот же день. И до конца жизни он не возвращался к этой привычке.

Плехановы вечно были в долгу — у хозяина квартиры, мясника, молочника. Долготерпение лавочников в значительной степени объяснялось обаянием служанки Плехановых Филомен, которая говорила им: «Потерпите немножко, это честные люди, они отдадут вам все сполна».