Практических непосредственных результатов непроизнесенная речь Робеспьера не имела, естественно. Она приобрела свое значение только в свете последующей истории монтаньяров.

Приостанавливающее вето Собрание одобрило, а это вдохновило короля и особенно его окружение на новый контрреволюционный заговор. В Версаль прибывают верные королю войска, затем на банкете 1 октября происходит вызывающая роялистская демонстрация. Все подтверждает слухи о том, что 30-тысячная армия маркиза Буйе, стоявшая в Меце, готовится к походу на Париж, чтобы восстановить «порядок», Мария-Антуанетта вдохновляет заговор, она побуждает вялого, ленивого Людовика XVI действовать.

5 октября в Учредительном собрании зачитывают ответ короля по поводу Декларации прав человека и гражданина. Король отказывается утверждать этот документ, который призван стать основой будущей конституции. Левые возмущены. Робеспьер решительно берет слово и разоблачает попытки замаскировать отказ двусмысленными оговорками, раскрывает его опасное значение. «Ответ короля, — говорит Робеспьер, — сводит на нет не только всю конституцию, но и право нации иметь таковую…, он ставит свою волю выше права нации». Робеспьер снова напоминает о принципах суверенитета народа и добавляет: «Вас уверяют, что не все статьи конституции достигли совершенства; не высказывают своего мнения о Декларации прав; разве это дело исполнительной власти — критиковать власть учредительную, которая является ее источником? Нет такой власти на земле, которая имела бы право разъяснять принципы нации, ставить себя над нацией и критиковать ее волеизъявления. Вот почему я рассматриваю ответ короля как противоречащий принципам и правам нации, как несовместимый с конституцией». И далее Робеспьер призывает «сокрушить препятствие», возникшее на пути осуществления суверенитета нации. Уж не призывает ли он таким образом сокрушить короля, ликвидировать монархию? Нет, Робеспьер еще очень далеко от такой революционной позиции. Он предлагает лишь определить форму, в которой король должен давать свою санкцию законодательных актов Собрания. Другие депутаты предлагают более решительные меры для того, чтобы принудить короля признать Декларацию, например, декретировать отказ нации от уплаты налогов. В Собрании поднимают вопрос о концентрации войск, об угрозах во время банкета лейб-гвардейцев 1 октября, о роли Марии-Антуанетты. Мирабо, который стремится прежде всего сохранить монархию, пытается умерить негодование левых. В конце концов решают направить делегацию к королю, «дабы умолять Его Величество соблаговолить безоговорочно принять Декларацию прав». В этом решении твердое требование еще сочетается с раболепной формой Старого порядка. И это не сулит надежды на успех, ибо Собранию явно недостает революционной смелости…

Но именно в этот момент в зал Собрания является сам народ Парижа. Происходит новый взлет революции. Снова в события вмешиваются, как и 14 июля, действительно революционные силы. Версаль, королевский дворец, зал заседаний Собрания — все окружено многотысячной толпой, пришедшей из Парижа и властно диктующей свою волю. Новое вторжение народа, фактически новое восстание вдохновлялось будущими монтаньярами, теми из них, которые были уже прямо связаны с народом. Жорес напишет в своей истории революции: «В то время как голос Робеспьера в Национальном собрании был наполовину придавлен, голос Дантона гремел во всю мощь в округе Кордельеров…»

Теперь надо познакомиться с другим крупнейшим вождем монтаньяров, с Жоржем Дантоном.

Глава III ДАНТОН

По своим человеческим качествам Дантон — полная противоположность Робеспьеру. Но они действуют вместе во главе монтаньяров в решающих битвах революции. Затем оба погибают как смертельные враги… До революции общее у них — только профессия адвоката и склонность к передовым идеям своего времени. Но здесь же и различия. Робеспьер поклонник сентиментально-утопических сочинений Руссо. Дантон отдает предпочтение трезвому материализму Дидро. Первый проявит догматизм и фанатизм, второй — гибкий прагматизм и цинизм. Но, пожалуй, их главное отличие в отношении к жизни, пессимистическое у одного и оптимистическое у другого. Робеспьер всего себя без остатка, до конца посвящает честолюбивым стремлениям, а Дантон, наряду с политическими амбициями, отдает дань радостям жизни, отвергая демонстративный пуританский аскетизм Робеспьера. Дантон, никогда не писавший заранее своих речей, почти не оставил следов своего пера, ибо легендарные речи, знаменитые фразы, ставшие афоризмами, он не писал, а произносил экспромтом, и они записаны другими. Каждому из них после короткой героической жизни выпала особая посмертная судьба. Во Франции нет даже памятника Робеспьеру, а бронзовый Дантон возвышается на одной из самых известных улиц Парижа… Впрочем, сопоставление реальных биографий великих монтаньяров лучше разъяснит сходство и различие, загадки и противоречия.

Жорж-Жак Дантон родился 26 октября 1759 года в городке Арси-сюр-Об, в Шампани. Его мать, урожденная Мадлен Камю, дочь строителя-подрядчика, до него родила четырех дочерей. Отец новорожденного был прокурором маленького городка, а дед — зажиточным крестьянином.

Пронзительный голос младенца не давал никаких оснований подозревать в нем будущего знаменитого оратора. Зато собравшиеся на церемонию крещения родственники давали ясное представление о его, так сказать, социальном происхождении. Здесь оказались два прокурора и судебный исполнитель из Труа, крупного города в 28 километрах от Арси, начальник почты, точнее начальник конторы по смене лошадей, мастер-столяр, несколько не слишком богатых, но крепких земледельцев, торговец. Наконец, два священника: аббат Николя Дантон, кюре из д'Альманша, и аббат Пьер Дантон, кюре из Сен-Лье. Все это были рослые, сильные, солидные люди, знавшие себе цену и умевшие заработать. Жены этих господ выглядели не аристократками, но вполне достойными, хотя и простоватыми дамами.

Обширный клан Дантонов неплохо представлял тех, кого, следуя социологическим нормам, можно назвать мелкой буржуазией. Люди, вышедшие из крестьян, они упорным трудом добывали себе место в кругу буржуазии. Словом, среди Дантонов Бальзак наверняка нашел бы прототипов своих героев, а Франция обретет в людях такого склада главную социальную опору надвигавшейся революции, которая для них-то больше всего и окажется выгодной. Конечно, Париж часто диктовал судьбу всей Франции, но в последнем счете провинция с маленькими городками, вроде родины Дантона, определяла ее. Не зря тот же Бальзак создал роман «Депутат из Арси», в котором описал довольно унылые, монотонные пейзажи Шампани, среди которых расположенный на берегу реки Арси был маленьким цветущим оазисом. Бедные почвы Шампани с ее меловыми невысокими холмами, поросшими сосной, не сулили богатых урожаев местным жителям, и только крупные денежные вложения позволяли производить здесь прославленное вино. Беднякам же приходилось тяжко, особенно тем, кто нес на себе ярмо феодальных платежей, обременявших сервов, то есть крепостных. Английский путешественник Артур Юнг — автор интересного описания предреволюционной Франции, именно здесь встретился с наиболее вопиющей нищетой. Он беседовал с крестьянкой, горько жаловавшейся ему на голод и нищету, на налоги и поборы и просившей милостыню. «По виду, — пишет Юнг, — ей можно было дать 60-70 лет. Было же ей всего 28». Только очень трудолюбивые, сильные и оборотистые, вроде Дантонов, выбивались из нищеты. Возможно, скудные природные условия этой области Франции, получившей обидное прозвище «вшивой Шампани», и толкали людей к предприимчивости, заставляя крестьян прибегать к подсобным промыслам, к домашнему труду на прядильных и ткацких станках или вязальных машинах. Здесь сама нужда объявляла приговор феодализму.

В детстве Дантон — поистине дитя природы, ибо материнский дом, хотя и считался городским, держался на подсобном хозяйстве, располагая скотным двором, где и резвился наш герой. Об этом времени он до конца дней сохранит не только воспоминания, но и наглядные свидетельства на собственной физиономии. Аппетит он пристрастился удовлетворять прямо на месте, на пастбище, высасывая молоко из вымени коров. Однажды возмущенный бык наказал наглого мальчишку, и его губы навсегда сохранят шрамы от рога. Мальчик не простил обиду и как-то попытался отомстить грубому животному. Коррида кончилась для тореадора проломленным носом. Сохранит он на лице и следы сражений со свиньями. Протекавшая у самого дома река Об стала притягивать его, и он самостоятельно научился хорошо плавать, что тогда случалось очень редко. Новое увлечение кончилось воспалением легких, а потом и оспа не прошла мимо него, дополнительно украсив его лицо своими следами.