Борису Годунову помогли народные манифестации на Новодевичьем поле. Лжедмитрий пришел к власти благодаря восстаниям на южных границах и в столице. Годунов не смог добиться присяги от бояр после наречения на царство в Новодевичьем монастыре. Отрепьев пересилил бояр и заставил их явиться к нему в лагерь.
Английские известия довольно точно очертили круг лиц, добившихся от думы признания самозванца. Соответствующее решение, по словам англичан, было принято внезапно, «благодаря тому, что члену Боярской думы Богдану Бельскому с некоторыми другими частным образом стало известно об отъезде Дмитрия из лагеря»[106].
Как видно, именно Бельский поддерживал тайные связи с боярами, перешедшими на сторону Лжедмитрия. У Бельского было немного приверженцев в годуновской думе. Тем не менее ему удалось запугать членов думы известием о наступлении армии Лжедмитрия на Москву.
С военной точки зрения наступление «вора» не представляло большой опасности. Поражение войск самозванца на переправах под Серпуховом показало, что сдавшиеся под Кромами отряды деморализованы и не способны вести боевые действия в условиях гражданской войны. Ввиду этого Лжедмитрий после серпуховской неудачи распустил многие из этих отрядов. Оставшиеся силы он подчинил П. Ф. Басманову.
Внук главного опричного боярина Басманова вел войска к Москве, тогда как племянник Малюты Скуратова готовил почву для торжества самозванца в самой столице.
Будучи в Туле, Отрепьев потребовал, чтобы Мстиславский и прочие бояре немедленно ехали к нему в лагерь. Дума постановила послать в Тулу князя И. М. Воротынского, двадцать лет бывшего не у дел, а также бояр и окольничих князя Н. Р. Трубецкого, князя А. А. Телятевского, Н. П. Шереметева, думного дьяка А. Власьева и представителей других чинов — дворян, приказных и купцов.
Делегация Москвы выехала в Серпухов 3 июня. Вместе с представителями столичных «чинов» туда же отправились все Сабуровы и Вельяминовы, чтобы вымолить себе прощение Лжедмитрия. Но П. Ф. Басманов успел занять Серпухов и не пустил родню Годуновых в Тулу. Он заслужил милость у самозванца тем же способом, что и у Годунова. Боярин повсюду искал изменников и беспощадно карал их. По его навету все Сабуровы и Вельяминовы были ограблены донага и брошены в тюрьму.
Лжедмитрий был взбешен тем, что главные бояре отказались подчиниться его приказу и прислали в Тулу второстепенных лиц. На поклон к Отрепьеву в начале июня приехал атаман вольных казаков Смага Чертенский с Дона. Чтобы унизить посланцев Боярской думы, самозванец допустил к руке донцов раньше, чем бояр. Проходя мимо бояр, казаки ругали и позорили их. «Царь» обратился к Чертенскому с милостивым словом. Допущенных же следом Воротынского с товарищами он бранил последними словами «яко же прямый царский сын»[107]. Боярина Телятевского выдали казакам головой. Казаки били его смертным боем, а затем едва живого отвезли в тюрьму. События, разыгравшиеся в Туле, были последним отзвуком того периода самозванщины, когда поддержка восставшего народа и донцов имела для «вора» решающее значение.
Из Тулы Лжедмитрий выступил в Серпухов, где к нему явились глава думы удельный князь Ф. И. Мстиславский, князь Д. И. Шуйский, стольники, стряпчие, дворяне, дьяки и столичные купцы — гости. Московские власти сделали все, чтобы облегчить соглашение с путивльским «вором», которого они в течение семи месяцев безуспешно пытались уничтожить. В Серпухов заблаговременно прибыли служители Сытенного и Кормового дворов, многочисленные повара и прислуга с запасами. Бояре и московские чины дали пир Лжедмитрию. Они велели извлечь на свет божий огромные шатры, в которых Борис потчевал дворян в дни серпуховского похода накануне своей коронации. Шатры имели вид крепости с башнями и были весьма поместительными. Изнутри их стены украшало золотое шитье. По словам очевидцев, на пиру присутствовали разом пятьсот человек. Пиры и приемы были не более чем декорацией, скрывавшей от посторонних глаз переговоры между самозванцем и московскими чинами. Прибытие в Тулу главного дьяка А. Власьева и других приказных людей привело к тому, что управление текущими государственными делами начало переходить в руки самозванца.
Находясь в Туле, Лжедмитрий I известил страну о своем восшествии на престол. Рассчитывая на неосведомленность населения дальних городов, Отрепьев утверждал, будто его узнали как прирожденного государя Иов — патриах московский, весь священный собор, дума и прочие чины. 11 июня Лжедмитрий был еще в Туле, но на своей грамоте пометил «Писана на Москве». Вместе с окружной грамотой самозванец разослал по городам текст присяги. Она представляла собой сокращенный вариант присяги, составленной при воцарении Бориса Годунова и Федора Борисовича.
Самозванец повторил прием, к которому прибегли Борис Годунов, а затем его сын. Добиваясь трона, Борис велел составить текст присяги на имя вдовы царицы Ирины, свое же имя поставил вторым. Федор Борисович последовал примеру отца и первым упомянул имя вдовы царицы Марии Годуновой.
Ни в Самборе, ни в Путивле самозванец не ссылался на «мать» — старицу Марфу, заточенную в глухом северном монастыре. После переворота в Москве он решил использовать авторитет вдовы Грозного, чтобы навязать свою власть стране. Присяга на имя вдовы Грозного была еще одной попыткой самозванца мистифицировать страну. Готовясь к неизбежной встрече с мнимой матерью, самозванец приблизил первого же ее родственника, попавшего к нему в руки. В Туле он пожаловал чин постельничего дворянину Семену Ивановичу Шапкину потому, «что он Нагим племя».
Дьяки Отрепьева исключили из нового текста присяги упоминания о колдунах, а пункт о Симеоне Бекбулатовиче и «воре», назвавшемся Дмитрием Углицким, заменили пунктом о «Федьке Годунове». Подданные обещали не «подыскивать» царство под государем «и с изменники их, с Федкою Борисовым сыном Годуновым, и с его матерью, и с их родством, и с советники не ссылаться письмом никакими мерами»[108]. Членам низложенной царской семьи удалось спастись в день восстания. Но вскоре их убежище было открыто, и тогда Боярская дума распорядилась заключить их под домашний арест. Московская знать, презиравшая худородного Бориса, пожелала посмертно лишить его царских почестей. Свежая могила Годунова в Архангельском соборе была раскопана, труп умершего удален из церкви. Очевидец событий Я. Маржарет засвидетельствовал, что все это сделано было «по просьбе вельмож». Своими действиями руководители думы надеялись заслужить милость самозванца. Фактически же их инициатива развязала руки Отрепьеву.
По словам К. Буссова, в Серпухове царь «Дмитрий» объявил, что он не приедет в Москву «прежде, чем не будут уничтожены те, кто его предал, все до единого, и раз уж большинство из них уничтожено, то пусть уберут с дороги также и молодого Федора Борисовича с матерью, только тогда он приедет и будет им милостивым государем»[109]. Известие Буссова находит неожиданное подтверждение в английском сочинении 1605 года. По словам англичан, царь «Дмитрий» отправил к москвичам князей Ф. И. Мстиславского и Д. И. Шуйского с поручением «лишить его врагов занимаемых ими мест, заключить в неволю Годуновых и иных, пока он не объявит дальнейшей своей воли, с тем чтобы истребить этих чудовищ, кровопийц и изменников…»[110]. Ф. И. Мстиславский и Д. И. Шуйский были как раз теми боярами, которые ездили в Серпухов. Взявшись выполнить поручение Лжедмитрия, руководители думы фактически санкционировали расправу над царской семьей.
Завершив переговоры с Мстиславским, Лжедмитрий отправил в столицу особую боярскую комиссию. Формально ее возглавлял князь В. В. Голицын, имевший боярский чин. Фактически же главными доверенными лицами самозванца в московской комиссии стали члены путивльской «воровской» думы В. М. Мосальский и Б. Сутупов. Вместе с комиссией в Москву был направлен П. Ф. Басманов с отрядом служилых людей и казаков.