Загадка самозванца… В истории русского средневековья можно назвать совсем немного сюжетов, которые вызвали бы столь глубокий интерес у читателей и столько споров среди ученых. И все же загадку Лжедмитрия I едва ли следует считать неразрешимой. Если обратиться к самым ранним источникам и следовать строго установленным фактам, личность самозванца на глазах начинает утрачивать ореол таинственности. Современники многократно называли Лжедмитрия беглым монахом Григорием Отрепьевым, и в этом случае они не ошиблись.
Глава 5
Рождение интриги
По образному выражению В. О. Ключевского, Лжедмитрий «был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве».
Царь Борис считал причиной всех бед боярскую интригу. По свидетельству царского телохранителя К. Буссова, при первых же известиях об успехах самозванца Годунов сказал в лицо боярам, что это их рук дело и задумано оно, чтобы свергнуть его.
Известный исследователь Смуты С. Ф. Платонов возлагал ответственность на бояр Романовых и Черкасских. «…Подготовку самозванца, — писал он, — можно приписывать тем боярским домам, во дворах которых служивал Григорий Отрепьев»[30]. Но это не более чем гипотеза. Отсутствуют какие бы то ни было данные о непосредственном участии Романовых в подготовке Лжедмитрия. И все же следует иметь в виду, что именно на службе у Романовых и Черкасских сформировались политические взгляды Юрия Отрепьева. Под влиянием Никитичей и их родни Юшка увидел в Борисе узурпатора и проникся ненавистью к «незаконной» династии Годуновых.
Множество признаков указывает на то, что самозванческая интрига родилась не на подворье Романовых, а в стенах Чудова монастыря. В то время Отрепьев уже лишился покровительства могущественных бояр и мог рассчитывать только на свои силы. Авторы сказаний и повестей о Смутном времени утверждали, что именно в Чудове монастыре инок Григорий «начал в сердце своем помышляти, како бы ему достигнути царскова престола», и сам сатана «обеща ему царствующий град поручити». Составитель «Нового летописца» имел возможность беседовать с монахами Чудова монастыря, хорошо знавшими черного дьякона Отрепьева. С их слов он записал следующее: «Ото многих же чюдовских старцев слышав, яко (чернец Григорий. — Р.С.) в смехотворие глаголаше старцев, яко „царь буду на Москве“»[31].
Кремлевский Чудов монастырь, расположенный под окнами царских теремов и правительственных учреждений, давно оказался в водовороте политических страстей. Благочестивый царь Иван IV желчно бранил чудовских старцев за то, что они только по одежде иноки, а творят все, как миряне. Близость к высшим властям наложила особый отпечаток на жизнь чудовской братии. Как и в верхах, здесь царил раскол. Среди чудовской братии можно было встретить и знать и мелких дворян. Были среди них добровольные иноки. Но большинство надело монашеский клобук поневоле, потерпев катастрофу на житейском поприще. Вступив на порог Чудова монастыря, чернец Григорий вскоре же попал в компанию Варлаама Яцкого и Мисаила Повадьина, которые в недавнем прошлом владели мелкими поместьями и несли службу как дети боярские. Как и Отрепьев, они принадлежали к числу противников выборной земской династии Годуновых.
Монахи, знавшие Отрепьева, рассказывали, будто в Чудове «окаянный Гришка многих людей вопрошаше о убиении царевича Дмитрия и проведаша накрепко». Однако можно догадаться, что Отрепьев знал об угличских событиях не только со слов чудовских монахов. В Угличе жили его близкие родственники.
Учитывая традиционную систему мышления, господствовавшую в средние века, трудно представить, чтобы чернец, принятый в столичный монастырь «ради бедности и сиротства», дерзнул сам по себе выступить с претензиями на царскую корону. Скорее всего, он действовал по подсказке людей, остававшихся в тени.
В Польше Отрепьев наивно рассказал, как некий монах узнал в нем царского сына по осанке и «героическому нраву». Безыскусность рассказа служит известной порукой его достоверности. Современники записали слухи о том, что монах, подучивший Отрепьева, бежал с ним в Литву и оставался там при нем.
Московские власти уже при Борисе объявили, что у «вора» Гришки Отрепьева «в совете» с самого начала были двое сообщников — Варлаам и Мисаил Повадьин. Из двух названных монахов Мисаил был, кажется, ближе к Отрепьеву. Они вместе жительствовали в Чудовом монастыре, оба числились крылошанами. Вместе решили отправиться за рубеж. Варлаам, по его собственным словам, лишь присоединился к ним.
Наибольшую осведомленность по поводу Мисаила проявил автор «Сказания и повести, еже содеяся в царствующем граде Москве, и расстриге Гришке Отрепьеве». Он один знал полное мирское имя Мисаила — Михаил Трофимович Повадьин, сын боярский из Серпейска. Автор «Сказания» несколькими меткими штрихами рисует характер Мисаила. Когда Отрепьев позвал его в северские украинные города, Мисаил обрадовался, так как был «прост сей в разуме, не утвержден». Сказанное рассеивает миф, будто интригу мог затеять Мисаил. Чудовский чернец оказался первым простаком, поверившим в Отрепьева и испытавшим на себе его гипнотическое влияние.
Варлаам был человеком совсем иного склада, чем Мисаил. Его искусно составленный «Извет» свидетельствует об изощренном уме. Варлаам Яцкий, по его собственным словам, постригся «в немощи». Отсюда можно заключить, что он был много старше двадцатилетнего Отрепьева.
Несколько помещиков Яцких служили в Коломенском уезде, как и отец Юрия Отрепьева. Вообще члены этой семьи не отличались благонравным поведением. В коломенской десятке, где записан был Богдан Отрепьев, против имени двух Яцких значилась помета: «бегают в разбое».
Обстоятельства пострижения Варлаама Яцкого неизвестны. Во всяком случае, постригся он не в Москве, а в провинции. Как и другие монахи, Варлаам немало исходил дорог, прежде чем осел в столице. Бродячие монахи были повсюду желанными гостями, поскольку от них люди узнавали всякого рода новости, слухи и пр. Будучи человеком острого ума, Варлаам, по-видимому, первым оценил значение толков о чудесном спасении законного наследника Дмитрия, захвативших страну.
Бродячее духовенство не случайно стало средой, в которой окончательно сформировалась самозванческая интрига. Монахи знали настроения народа и в то же время были вхожи в боярские дома. В своей челобитной Варлаам рассказывает, что познакомился с Мисаилом в доме князя Ивана Ивановича Шуйского. В «Извете» царю Василию Шуйскому Варлаам по понятным причинам назвал лишь имя опального князя Ивана Шуйского. Кем были другие покровители Варлаама? Кто из них инспирировал интригу? Ответить на все эти вопросы невозможно. Ясно, что враждебная Борису знать готова была использовать любые средства, чтобы покончить с выборной земской династией. Чернецы оказались подходящим орудием в ее руках. Борис Годунов был опытным и прозорливым политиком, и его догадки насчет подлинных инициаторов интриги имели под собой достаточно оснований.
Кремлевские монахи и недовольные царем бояре не предвидели последствий дела, которое они сами же и затеяли. Когда появление «Дмитрия» вызвало повсеместные восстания черни, они отшатнулись от него и постарались доказать свою преданность Борису.
Рассказ Варлаама о том, что он впервые увидел Отрепьева на улице накануне отъезда в Литву и последний назвался царевичем только в Брачине у Вишневецкого, звучит как неловкая ложь. «Извет» Варлаама проникнут страхом, ожиданием суровой расправы, а это как нельзя лучше подтверждает предположение, что именно Варлаам подсказал Отрепьеву его роль.
Слухи о чудесно спасшемся сыне Грозного захлестнули страну, и инициаторы авантюры рассчитывали использовать народную утопию в затеянной игре. Но они были столь далеки от народа, что их планы потерпели крушение при первых же попытках практического осуществления.