Как давно это было!..

В сознании умирающего вспыхнул всеми красками далекий знойный день. Вот он, Суварги, первый министр, с веселой, свитой прибыл на побережье Тысячи гор, чтобы принести жертву прекрасной богине нъяи Лоро Кидул, королеве Индийского океана, покровительнице семьи раджей Матарама. Жемчужный дворец Лоро Кидул находится на дне морском. Иногда богиня поднимается из пены, отдыхает в пещере Лангсе.

В этой-то пещере и остановился со своими друзьями Суварги. Они сняли с себя драгоценные одежды, уложили в сундук из сандалового дерева, окованный серебром. Сундук бросили с обрыва в кипящие волны. А потом долго ждали, не выбросит ли океан' сундук на коралловые рифы. Лоро Кидул приняла дары. Это был добрый знак. И хотя легкомысленная молодежь мало верила в существование ко-ролевы Индийского океана и ее жемчужного дворца, все чувствовали себя счастливыми.

На обратном пути в Картасуру они остановились в местечке Тегалреджо. Здесь-то Суварги впервые и увидел ту, которая потом стала его женой, — Рату Агенг. Да, да, тогда ее лицо не напоминало желтый измятый табачный лист, а жилы на руках не вздувались наподобие ротанговых веревок…

В день свадьбы Суварги посадил у ворот Картасуры варингин. Таков обычай Страны Островов — Нусантары: по случаю любого знаменательного события сажают дерево. Этот варингин рос бы и сейчас, если бы не ссора первого министра со своим венценосным братом. В припадке злобы Паку Бувоно II приказал срубить дерево…

Ссора назревала давно.

В пятый год правления братьев на Яве вспыхнуло восстание. «Султан султанов» и первый министр поддержали восставших. Они захватили голландский гарнизон в Картасуре и казнили офицеров. Когда же компания подбросила подкрепления, «султан султанов» неожиданно струсил. Он поспешно заключил мир с голландцами и уступил им остров Мадуру и все северное побережье Явы. Это было открытое предательство. Правители других княжеств, раджи, пангераны, простые земледельцы прокляли Паку Бувоно II. грозили ему местью. В страхе «султан султанов» бежал из Картасуры и обосновался в области Соло. Здесь он построил новую столицу. — Суракарту.

Суварги повсюду следовал за братом, хоть и не одобрял его действий. «Мы должны поднять новое восстание, — убеждал он „султана султанов“. — Предательство можно искупить только кровью». — «Разве ты забыл, что аллах всегда на стороне правых? — отвечал сусухунан. — Аллах велик! Ни один волос не упадет с головы человека без воли аллаха. Мы не в силах бороться с компанией. У них пушки и ружья».

Первый министр пришел в ярость: «Ты считаешь, что всевышнему угодны кровавые дела голландцев? Или не они вырезали всех жителей островов Буру и Банда? Или не они вырубили все гвоздичные деревья на Молукках и тем самым обрекли на голод и смерть людей этих островов? Или, может быть, не они угоняют в рабство яванцев? Они одержимы амоком, и их нужно уничтожать!.. Куда же смотрит пророк Мухаммад, защитник страждущих и угнетенных? Почему его крылатый конь — борак не опустится на Яву, и почему громы и молнии не обрушатся на головы неверных?!» — «Аллах лучше знает, против кого обратить свой гнев», — спокойно отвечал Паку Бувоно. Этот богословский спор печально закончился для первого министра: «султан султанов» написал на него донос в Батавию.

Вот тогда-то и пожаловал в Соло генерал-губернатор Нидерландской Ост-Индии ван Имхофф, человек жестокий и беспощадный. Он решил самолично изобличить первого министра в подстрекательстве к мятежу. Генерал-губернатор считался полновластным правителем Голландской империи в Ост-Индии, куда входила и Ява со всеми ее княжествами. К тому времени голландцы, используя внутренние раздоры между раджами, царьками и султанами, становясь на сторону то одного, то другого, успели захватить Малакку, Макассар, княжество Бантам, сделались хозяевами Явы и других островов. Войска компании возводили на престолы, свергали неугодных раджей и султанов.

Ван Имхофф ввел чрезвычайные законы на Яве, стал продавать княжеские земли частным фермерам, переселенцам из Нидерландов. Фермерам предоставлялось право забирать урожай у подвластных крестьян, чинить над ними суд, взимать налоги. Сам ван Имхофф «приобрел» землю в Богоре и выстроил здесь пышный дворец, названный Бейтензоргом — Беззаботным. «Желтоглазых нужно держать в кулаке!» — любил говорить ван Имхофф. И держал.

Суварги с отвращением наблюдал, как его венценосный брат, «султан султанов», «тот, кому все повинуются», сусухунан древнего государства, подобострастно изгибался перед чужеземцем-захватчиком. Чтобы угодить генерал-губернатору, Цаку Бувоно вырядился в коричневый суконный костюм, натянул на ноги шелковые чулки шафраново-желтого цвета и черные туфли на высоком каблуке и стал похож на голландского петуха. А как он припал губами к золотой цепи, которую пожаловал ему за верную службу ван Имхофф! И золотая цепь и европейская одежда были признаками покорности, преданности. Ван Имхофф остался доволен.

Но внешний вид первого министра привел голландца в негодование. Суварги носил сандалии на босую ногу и яванскую юбку — саронг, разрисованную темными цветами. Голову принца украшала высокая соломенная шляпа. На широком поясе висел кинжал с деревянной рукояткой.

В порыве гнева генерал-губернатор хотел распечь первого министра за пренебрежение этикетом, но потом, по-видимому, решил воздержаться до поры до времени. Ведь Мангкубуми Суварги был тем, кого по-явански называют «мусух далам селимут» — «врагом в одеяле», скрытым недругом компании, и с ним надлежало вести себя осмотрительно. Как рассказывали, даже своего любимого попугая первый министр научил выкрикивать: «Бей мачанов! Бей тигров!» А, как известно, тиграми яванцы презрительно величают голландцев, всех иноземцев-захватчиков.

Выдержка покинула ван Имхоффа на представлении, которое устроил коварный Мангкубуми в честь высокого гостя.

Первый министр постарался на славу. Огромную площадь огородили высоким бамбуковым, частоколом. Для генерал-губернатора построили специальную ложу. Ложу усыпали орхидеями и красными лотосами. Десятки фонтанов и фонтанчиков освежали воздух. Дымили благовониями курильницы, — пылали факелы, гремели барабаны.

Потом барабаны умолкли. Лишь нежно позванивал священный гамелан «Киай Секати», перенесенный по случаю торжества из главной мечети во дворец.

На помосте, увитом гирляндами цветов, появились придворные танцовщицы в зубчатых коронах и одеждах, расшитых золотом и жемчугом. Одурманенные чадом тлеющих трав, танцовщицы двигались будто в полусне. Плавно, меланхолично вздымались их руки, покачивались тонкие, гибкие тела. Ритм танца ускорился, когда на помост выпорхнула резкая, порывистая Шриканда с луком и колчаном со стрелами. Теперь разыгрывалась древняя сцена, изображающая извечную борьбу добра и зла.

Внезапно танцовщицы с воплями бросились кто куда: на площади — алун-алун показался крупный королевский тигр. Он жмурился от яркого света, принюхивался к незнакомым запахам. Попугай Буюнг, сидевший на плече первого министра, неожиданно закричал: «Бей мачанов!» Служки выпустили из клетки дикого буйвола — бантенга. Тигр, завидя врага, сразу же ринулся в атаку. Но черно-бурый бык легко отбросил его мощными кольчатыми рогами. Королевский тигр изменил тактику. Теперь он стал осторожно подкрадываться к буйволу. Бантенг стоял, выгнув шею и угрожающе покачивая рогами. И вдруг он побежал, в несколько прыжков настиг тигра и сильным ударом подбросил его высоко в воздух…

Веснушчатое лицо ван Имхоффа мрачнело все больше и больше. Вот истекающий кровью, ревущий королевский тигр, волоча вывалившиеся внутренности, уполз в угол изгороди. Принц Суварги подал знак — и к быку подпустили нового тигра. Через несколько минут его постигла та же участь. Третий тигр пытался сбежать, но служки стали подгонять его копьями. А попугай Буюнг надрывался: «Бей мачанов! Бей тигров!..»

Ван Имхофф, кипя от негодования, поднялся, подошел к принцу Суварги и ударил его по лицу.

— Взять мятежника!