Но жить все-таки можно. Особенно на веранде. И принимать гостей. И посетителей, пришедших за юридической консультацией. И даже молодежь — дочь соседей рассказала соученикам, что живущий в доме больной юрист не только обаятельный собеседник, но и весьма авторитетен и в театральном деле. А ученики решили своими силами поставить пьесу Ростана «Романтики» и обратились за советом и помощью к Беляеву. Тот охотно согласился, и ученики зачастили к Беляеву. А один из них поделился восторгами от этих встреч со своей сестрой Маргаритой. Повод для визита нашелся быстро: замечательный человек сотрудничает в газете, значит, нуждается в книгах. А девушка как раз работала в городской библиотеке…
Маргарита принесла каталог, Беляев в нем что-то отметил — и искать иных поводов для регулярных встреч более не требовалось…
Впрочем, отношения эти были платоническими — Беляев и вправду оказался интересным собеседником.
Но в один ужасный день всё хорошее кончилось — ветры выдули воду из Сивашского залива, и по обнажившемуся дну Гнилого моря дивизия Махно вышла в тыл частей, державших оборону Перекопа. Фронт был прорван, и армия Врангеля покатилась на юг, к Черному морю.
Дойдя до моря, стала грузиться на корабли.
В дальнейшем об эвакуации той рассказано было немало гнусностей.
Главный и талантливейший, ваяя поэму «Хорошо!», тоже не жалел грязных красок:
Но вот воспоминания очевидца:
«Прошла кошмарная ночь с 31-го октября на 1-е ноября [1920 г.] — последняя ночь пребывания армии Врангеля в Ялте, и наступило светлое, тихое осеннее утро 1 ноября [14-го по н. с.]). <…> Повсюду, куда ни посмотришь — стоят оставленные, крепко сжатые друг к другу телеги, арбы, поломанные тачанки, двуколки, затертые походные кухни, набок свалившиеся и окончательно загораживающие дороги передки орудий — и чем ближе вы подходите к молу, тем теснее, тем сплоченнее стоит опустевший замерший обоз… Дальше дороги нет! Всюду серая, сплошная масса, нет никакой физической возможности пробраться к молу через это бесконечное количество колес, дышел, кузовов, странно сплетенных и наваленных друг на друга. Вы обходите со стороны Городской Управы и по узкой панели вдоль самого моря подходите к молу. Кое-где попадаются одинокие лошади, печально бродящие с помутневшими оловянными глазами, их ввалившиеся бока, поломленные копыта и набитые до крови спины свидетельствуют о длинных переходах и тяжестях боевой жизни. Бедные! Сейчас ненужные своим хозяевам, которые при всем желании не могли бы вас взять с собой. Вы посмотрите на этот пароход, который сейчас должен отойти — разве найдется там место?!! Гудок один, другой, третий. Пароход медленно отходит. Слышно „ура!“. Не боевое „ура!“, а скорее успокаивающее себя и дающее понять остающимся, что хоть и уезжаем Бог весть куда и на сколько времени, даже, может быть, навсегда из родной страны, а все-таки не страшимся этой темной гнетущей неизвестности!! На моле сердобольные обыватели плачут, кричат тоже „ура!“, но грустное, печальное…
В ялтинских обывателях совершенно не видно того злорадства и наглости зазнавшегося осла, которым так отличались в других местах при отступлении Армии. Многие кричат: „Возвращайтесь скорей!“ Многие бабы бросают хлеб (несчастные, они не знали, что через неделю этого хлеба, которого так много было в „осажденной крепости — Крыму“, нельзя будет достать никакими просьбами, ни за какие деньги). Вот пароход медленно бортом прошел мимо стоящего на рейде крейсера „Генерал Корнилов“… <…> Через некоторое время за большим транспортом подняли якорь другой и третий, маленькие — и мол опустел… <…> На море прямо на юг видны дымки уходящих пароходов… а налево по направлению к Феодосии чуть видной точкой удаляется „Генерал Корнилов“. Тихо! Мертвенно тихо. Все незаметно стараются удалиться, не обращая внимания на все те богатства, которые валяются по дороге и в раскрытых таможенных (так!) складах. Домой! Скорей домой! Чтобы не заметили и не донесли, а то потом придется отвечать за проводы [, устроенные] белым…»[183]
То же происходило и в других приморских городах Крыма. На берегу горы армейского имущества. Но не оружия. А личный состав армии эвакуировался весь. И масса гражданских. Большинство, конечно, решило остаться.
Не захотели покидать родину и множество бывших офицеров, рядовых, а также раненые и больные.
Вот этих расстреляли всех без исключения. И всех медсестер в лазаретах и госпиталях, и всех врачей. Из 700 тысяч, живших в Крыму к приходу красных, было истреблено не меньше 300 тысяч человек.
В Ялту первые красные воинские части (51-я Московская стрелковая дивизия и полки Первой конной) вступили лишь 17 ноября, когда в городе не осталось ни одного вооруженного белогвардейца.
А 7 декабря чрезвычайная тройка Крымской ударной группы особых отделов ВЧК при РВС Южного и Юго-Западного фронтов — товарищи Чернабрывый, Удрис, Гунько-Горкунов — вынесла постановление о расстреле 315 человек.
Несколько имен из списка расстрелянных:
«13. Багратион Александр Петрович, 1861 г. р., генерал-майор в отставке с 1916 г. В Белой армии не служил, в Ялте на отдыхе и лечении.
16. Бедросов Аврам-Гайк Карапетович, 1881 г. р.; в 1916–17 гг. был на австрийском фронте, в Белой армии не служил.
23. Бобырь Николай Павлович, 1853 г. р., дворянин, генерал-лейтенант. В Белой армии не служил, в Ялте на лечении и отдыхе.
35. Венжер Николай Матвеевич, 1860 г. р., титулярный советник, чиновник Всероссийского земского союза в Москве.
50. Гинце Ирина Александровна, 1898 г. р., дворянка, беспартийная, в 1920 г. работала помощницей регистратора уголовного розыска в Симферополе.
56. Греков Константин Николаевич, 1875 г. р., казак. В 1914–1917 гг. в чине полковника был на фронте. В Белой армии не служил.
63. Гурвич Вольф Яковлевич, 1901 г. р., уроженец и житель Ялты, гимназист, мобилизован и служил в музкоманде Белой армии».
И еще бывшие мировые судьи, гражданские чиновники, адвокаты…
Или вот такой злодей:
«82. Иваницкий Алексей Михайлович, 1855 г. р., уроженец Харькова, дворянин, в 1920 г. работал фотографом в Симферополе»…
На расстрел в Ялте вели на дачу присяжного поверенного Фролова-Бафеева, причем начали с самого хозяина.
10 декабря казнили 101 человека. 22-го расстреляли 22 человека. А 23-го к ним добавились 203 покойника. 4 января приговорили к смерти сначала 20 человек, и потом еще 58…
Сколько всего было убито в Ялте — неизвестно и по сей день. От документов дошли жалкие ошметки…
Одно несомненно: Беляев уцелел чудом — достаточно было кому-то упомянуть, где надо, любую написанную им статью…
А недавняя знакомая Маргарита Магнушевская со всем семейством покидает Ялту — причину она через много лет назовет самую удивительную: «В связи с революционными передрягами приходилось где-то искать работу»[184]. Но ведь Маргарита служила не в банке, а в городской библиотеке. А большевики как раз к библиотекам относились бережно, поскольку стремились приобщить к книге трудящуюся массу.