– А этот как? – спросила Стар-с-двумя-р, положившая глаз на Пола. – Он вообще ничего. Даже с таким носом.
– Между нами, он гей, – шепнула ей я.
Бренди кивнула в сторону Стар-с-двумя-р.
– Видишь? Я же говорила, что он какой-то женственный.
Вера написала что-то на салфетке и подсунула ее мне. «Она не поймет, что такое женственность, даже если сядет на нее всей задницей», – прочитала я.
С нами за столом сидела еще одна девушка, рыжая и хорошенькая, чье имя я не запомнила. Она читала книгу и не встала с места, когда Бренди и Стар-с-двумя-р удалились в спальню с Анджело и Хуаном – клавишником Лоринга.
– «Янки» выиграли кубок дважды за час! – радостно сообщил Пол, размахивая в воздухе стодолларовой бумажкой. И прибавил что-то о том, что Дэвид Джастис был выбран «лучшим игроком года», как будто он знал, что это такое.
Я опустила подбородок и уставилась на него.
– Кто ты такой и куда ты дел Пола Хадсона?
Рыжая девушка подняла на меня глаза.
– Ты ведь на самом деле не спишь со всей группой, верно?
– Хуже. На самом деле я сплю с этим геем.
Девушка засмеялась.
– Меня зовут Анна, – представилась она.
Я посмотрела, что она читает. На обложке книги был фрагмент росписи Сикстинской капеллы, тот, где Бог и Адам касаются пальцами.
– Это биография Микеланджело, – объяснила Анна. Она рассказала, что она художник, учится в колледже в Торонто, и, извинившись, ушла в ванную.
Пол продолжал играть уже с Майклом, а Лоринг подошел к нам и сел рядом с Верой. Он казался мрачным, и я спросила, что случилось.
– Устал, – неубедительно ответил он.
Вера наклонилась к его уху.
– Знаешь, что тебе надо? Снять напряжение.
– Что?
– С-Е-К-С, – объяснила Вера. – У тебя, похоже, давно его не было.
Лоринг оглянулся на меня в надежде, что я спасу его от своей пьяной подруги, но я вместо этого улыбнулась и кивнула на место, где до этого сидела Анна.
– Как насчет этой? Она славная.
Он помотал головой.
– Я не сплю с поклонницами.
– Она не поклонница, а художница. – Я показала ему обложку книги. – Видишь, Ренессанс. У вас много общего.
Лоринг быстро и невнимательно полистал книгу и положил на стол.
Вера понюхала его шею.
– Как ты вкусно пахнешь. Элиза, иди понюхай!
– Я знаю, как он пахнет, – сказала я, не думая.
Вера все еще сидела, уткнувшись носом в шею Лоринга, и не обратила внимания на мои слова, но он на секунду поднял на меня глаза, а я быстро отвернулась и почувствовала себя виноватой, сама не поняв почему.
– Когда ты занимался сексом в последний раз? – гнула свое Вера.
Лоринг подпер подбородок кулачком.
– А тебя это почему волнует?
– За тебя переживаю. Ну, когда? Скажи.
– Сначала сама скажи.
– Сегодня утром в душе, – быстро ответила Вера.
– В нашем душе?! – возмутилась я.
– Он и наш тоже. – Она засмеялась и крикнула через всю комнату. – Эй, Пол, догадайся, когда у Элизы последний раз был оргазм?
– Вчера, – крикнул в ответ Пол, не отрываясь от экрана. Он подтолкнул Майкла, – когда вы ушли на ланч.
– Это ты так думаешь, – заявила Вера. – Она изменила тебе с ящиком для гитар.
– Она что? – спросили практически хором все присутствовавшие.
Я закрыла лицо руками, забрав у Веры стакан.
– У тебя шла кровь, – объясняла она, имитируя мою интонацию, – а эти ящики вибрируют от громкой музыки.
Чтобы удобней было смеяться. Пол повалился на спину, но тут же быстро вернулся к игре, потому что его команда приблизилась к кромке поля. Он опять толкнул Майкла.
– Мы можем ею гордиться.
– Я ничего не слышал после вчера, – ответил Майкл.
– Постой, – Лоринг повернулся ко мне, – это значит, что, когда я стоял рядом, ты…
– Может, поговорим на другую тему? – вздохнула я, до крайности смущенная.
Вошел Таб в колпаке с надписью «Мой первый день рождения», в расстегнутой рубахе и с сигарой во рту.
– Я что-то пропустил?
– Моя нареченная отдалась ящику для гитар, – гордо ответил Пол.
– Она что?…
– Прекратите наконец! – закричала я.
Вера потянула Таба за рукав.
– Когда Лоринг делал это последний раз?
– Один или с кем-нибудь?
– Хоть как.
– Я открою вам маленький секрет Лори. – Таб крутил головой между мной и Верой. – Он обычно принимает душ очень быстро, три минуты максимум. И если он задерживается в ванной, я понимаю, что там что-то происходит. В Монреале он побил рекорд – девять минут.
Я чувствовала, что Лорингу неприятен этот разговор, а Вера схватила Таба за локоть.
– Здесь куча девушек, – сказала она. – Ты хочешь сказать, что ни одна из них его не привлекает?
– Ну, одна, во всяком случае, уж точно привлекает, – таинственно ответил Таб.
Лоринг резко встал со стула.
– Уймись! – бросил он Табу.
Потом он выгнал Бренди, Стар-с-двумя-р и Анджело из своей спальни, закрылся, и дальше праздник продолжался без него.
На следующее утро я проснулась около полудня. Я понятия не имела, как долго продолжалась вечеринка, после того как мы с Полом ушли, но мы заранее договорились с Лорингом, что будем бегать вместе, поэтому я постучала в дверь его номера.
Мне открыл Таб с банкой пива в одной руке и куском торта в другой.
– Это завтрак или поздний ужин? – спросила я.
– И то и другое. – Он протянул мне торт. – Хочешь?
– Нет, спасибо. Я иду бегать. Лоринг встал?
Таб пригласил меня войти, широко распахнув дверь.
– Лори, – завопил он, – Тысяча Способов тебя ждет.
– Как ты меня назвал?
Таб засмеялся.
– Никак. Заходи.
Я зашла. Стар-с-двумя-р над раковиной делала «Кровавую Мэри». Девушка, которую я вчера не видела, смотрела телевизор. Анна спала на полу, а Бренди, которой уже давно приглянулся Анджело, нигде не было видно.
Лоринг сидел на диване, подтянув колени к груди и наклонив лицо к дымящейся чашке чая, будто пытаясь согреться.
– Привет, – сказала я, покаянно и игриво ткнув кроссовкой его ступню.
Он поднял на меня глаза и слабо улыбнулся.
– Ты не злишься? – спросила я.
– Нет.
– Вчера ты вроде как злился.
– Нет.
– Значит, – я кивнула на Анну, – ты нас послушался?
Он все-таки улыбнулся.
– Очень смешно. Ладно, посмотрим, кто будет смеяться, когда я сублимирую свою нерастраченную сексуальную энергию в бег.
Понятия времени, которое бывает у нормальных людей с нормальными работами и нормальной, черт подери, жизнью, не существует на гастролях. Ночи растягиваются, как черная лента шоссе, по которому мы едем, а дни сливаются в однородную массу, зыбкую, как желе.
Ты никогда не знаешь, где ты сейчас и который час, и окружающий мир как бы исчезает.
И это круто.
Наверное, если такая жизнь продолжается долго, что-то начинает раздражать, но пока единственное, что меня не устраивает, – это еда: в дороге неизбежно приходится употреблять всякую дрянь. Две недели – это недостаточный срок, чтобы устать от гастролей. Мне нравится езда в автобусе. Мне нравится каждый день просыпаться в новом городе. А играть каждый вечер для тысяч людей – это самый большой кайф на свете. Сейчас я сижу в нашем автобусе, который стоит на парковке в столице Америки, и думаю о том, что этот тур как короткий взгляд в будущее, которое нас ожидает. И кстати, Лоринг много рассказывал мне о том, как в его первом большом турне им с женой приходилось ставить детские кроватки в конце автобуса и что его сыновья успели побывать почти во всех штатах Америки еще до того, как им исполнился год. Правда, его жена считала такую жизнь адом. В конце концов она уехала домой, и именно тогда в их отношениях появилась «ржавчина».
Для Элизы, которая не может летать, но при этом хочет путешествовать, эта поездка – сбывшаяся мечта. Я, к сожалению, добираюсь до кровати только к середине ночи и потом сплю полдня, но моя нареченная каждый день встает на рассвете и идет бегать. В дороге она обычно спит, потом болтается где-то с Лорингом, потому что это часть ее работы. Люси отпустила ее на две недели с условием, что она будет вести дневник о жизни Лоринга Блэкмана на гастролях и ежедневными порциями отсылать его в редакцию. Обычно она ходит с ним на настройку звука, общается с ним за сценой во время концертов, делает несколько цифровых фотографий, потом выходит на сайт «Соники» и отправляет все это электронной почтой.
Теоретически я как бы не возражаю, но они проводят много времени вместе, а несколько дней назад был такой случай… Может, тут и рассказывать нечего, но я о нем все время думаю, поэтому лучше его задокументировать.
В Чикаго у нас был выходной. И поскольку всю неделю мы жили в одной комнате с Майклом, я решил раскошелиться и снял отдельный двухкомнатный номер. Сразу после ее пробежки с Лорингом, которая стала ежедневной, мы собирались пойти погулять, посмотреть город и выбрать себе обручальные кольца. Она должна была вернуться в одиннадцать. В двенадцать я услышал шум в коридоре, выглянул в глазок и увидел, что Лоринг, удерживая Элизу на спине, пытался попасть ключом в скважину. Они оба смеялись, но мне почему-то показалось, что в их смехе было что-то слишком интимное. Ее руки обнимали его за плечи, а его руки обхватывали сзади ее ноги, как два, черт подери, крыла.
Я не знал, что делать, поэтому прошел в спальню и стал ждать. Я видел их через открытую дверь, а они вряд ли могли заметить меня.
Лоринг положил Элизу на диван так осторожно, будто она была стеклянная. Потом произнес, загибая пальцы: «Покой, лед, тугая повязка, приподнятое положение». Что это за хрень?
Она сняла кроссовку и положила ногу на подлокотник дивана, а Лоринг достал из холодильника лед и завернул его в полотенце. Потом он приподнял ее ногу, как Принц, примеряющий хрустальную, черт подери, туфельку, и приложил к ней полотенце со льдом.
Я видел, как Лоринг смотрит на Элизу, и начал что-то подозревать. Это было не похоже на удар молнии и тому подобное. Скорее на осторожное предупреждающее постукивание по плечу, поэтому я и не стал выходить из себя. Кроме того, я доверяю своей нареченной.
Но все-таки мне совсем не понравилось то, как Лоринг смотрит на нее, когда она отворачивается. И то, как они оба засмеялись, когда полотенце упало и лед рассыпался по всему полу.
Я сделал вид, что только что проснулся, и вышел к ним, и они одновременно повернули головы в мою сторону. Элиза искренне обрадовалась, и мне сразу полегчало, но Лоринг повел себя как подросток, которого застукали с подружкой в родительской постели.
Я спросил у Элизы, что с ней. Она засмеялась, поглядела на Лоринга и сказала, что думала, что сломала лодыжку. Слово «сломала», вероятно, значило для них что-то смешное и было сказано специально, чтобы ободрить Лоринга, который тоже засмеялся.
– Не сломала. Просто подвернула. Через пару дней все пройдет, – сказал он.
Я взглянул на лодыжку. Она заметно распухла, и слева начинал проявляться синяк. Я спросил, как это случилось, и она начала рассказывать о том, как Лоринг поставил ей подножку. Тут он поднял руку и остановил ее, и сам рассказал, как она хотела бежать наперегонки, «а поскольку он гораздо быстрее, чем она» – его точные слова, – она специально наступила ему на пятку и сама упала.
Раньше он никогда не говорил так, черт подери, быстро, так громко и так отчетливо.
Элиза застонала, и он сразу же вызвался сходить к себе за панадолом. Я сказал, чтобы он не беспокоился и что у меня у самого есть панадол, хотя, возможно, это прозвучало грубо. Наверняка прозвучало, потому что Лоринг быстро собрал весь рассыпавшийся лед, бросил его в раковину и попрощался.
Элиза его долго благодарила, и он выдал ей одну из своих очаровательных застенчивых улыбок, от которых падают в обморок целые женские колледжи.
– У тебя сегодня паршивое настроение? – спросила Элиза, когда за ним захлопнулась дверь.
Паршивое настроение! У меня не было паршивого настроения. Просто, объяснил я ей, я торчал здесь все утро и ждал ее, пока она таскалась с Лорингом по Чикаго.
Она возмутилась и сердито сказала, что она не таскалась. И что трудно таскаться, если не можешь ходить.
Мне захотелось немедленно высказать ей все, что я думаю, но, с другой стороны, не хотелось заводить, черт подери, ссору на весь день. Я понимал, что лучше выяснить все прямо сейчас, поэтому я очень спокойно спросил ее, понимает ли она, что за последнюю неделю провела с Лорингом гораздо больше времени, чем со мной.
– Ты преувеличиваешь, Пол.
Потом я спросил ее: что они с Лорингом, типа, лучшие друзья теперь или как?
– Ну да, наверное, друзья. Тебя это беспокоит?
Я спросил, стоит ли мне беспокоиться.
Она улыбнулась нежной-нежной улыбкой, опустила голову, а глаза подняла и посмотрела на небо, и все подозрения, терзавшие мою жалкую душонку, испарились без следа.
Господи, она бы меня убила, если бы узнала, что я все это пересказал магнитофону. Так что все между нами. Спасибо, что выслушал.
Все.