– Куколка, – сказал Фельдман, пытаясь всунуть мне в руку пачку купюр, – ты окажешь нам большую услугу, если устроишь так, чтобы нас упомянули в «Сонике».

Я взглянула на него и оттолкнула деньги.

– Пошли со мной, – сказал Майкл, беря меня за руку. – Я хочу познакомить тебя с нашими.

Мы зашли в гримерку.

– Ну, с этим парнем ты уже знакома, – сказал он, указывая на Майкла, который полулежал на стуле, вытирал лицо собственной рубашкой, глядел в пол и казался совершенно выдохшимся.

Потом представил меня Бёрку и Анджело, и Бёрк тут же завладел беседой, рассказывая о возможности использовать базилик как новую вкусовую добавку к мороженому.

– Подумайте, – говорил он, – ведь это трава. И мята тоже трава. А мята потрясающе сочетается с шоколадом.

– Шоколадные чипсы песто, – сказала я. – В этом что-то есть.

– Тебе надо познакомиться с моей подружкой, – сказал Бёрк, оживляясь.

Его подружка Квинни была миниатюрной бойкой девушкой, у которой выражение глаз менялось от воинственно-независимого до трогательно-ранимого с каждым взмахом ресниц. Она рассказала мне о своем последнем рецепте, которые называла последовательно «Звезда экрана», «Профессор» и «Мэри-Энн».

– В основе – имбирное мороженое, – объяснила она, – с кусочками кокосового сливочного печенья. Представляешь?

Я кивнула.

Поверх ее плеча я наблюдала, как вокруг Пола крутилась какая-то блондинка в байкерских сапогах. В конце концов она пододвинула стул, уселась к нему совсем близко и положила руку ему на колено, после чего я выскочила из комнаты и пошла в туалет, потому что не желала видеть того, что произойдет дальше.

Пол вошел в туалет сразу за мной.

– Самое время, – сказал он, – я посылаю тебе телепатические, черт подери, сигналы уже десять минут.

– Я не знаю, смогу ли я, – сказала я.

– Сможешь – что? Пока мы просто стоим у писсуара.

– Все эти девушки… Я не хочу соперничать сними.

– Я сказал Авриль, что между нами все кончено. И так со всеми. Я с этим завязал.

Я положила руку ему на грудь, но не услышала ударов барабана, как ожидала. Вместо этого я услышала трепетание. Честное слово, у него внутри была бабочка, которая пыталась вырваться из грудной клетки.

Он накрыл мою руку своей и нагнулся ко мне, но в этот момент дверь распахнулась, и я отскочила к раковине, притворяясь, что мою руки. Вошел парень, которого Пол назвал Джудо.

– Отличный концерт, – сказал он, расстегивая ширинку и подходя к писсуару. – Вы были в ударе сегодня.

Я направилась к двери, и Пол окликнул меня:

– Эй.

Я оглянулась, и в это время внизу в баре Иоанн Креститель поставил диск «Депеш Мод» и зазвучала песня «Violator».

«Твой личный Иисус, которому ты молишься, который тебя любит».

– Куда ты пошла? – спросил Майкл.

– Домой.

– Дождись меня там.

Его голова качалась в такт музыке. Выходя, я слышала, как он напевает: «Протяни к нему руку и дотронься до веры».

Я сидела с ногами на кровати и смотрела на Иисуса, висящего на стене, пытаясь представить, что мы с ним любовники. Вот мы идем по Нью-Йорку, держась за руки, Иисус в коричневом балахоне и сандалиях, у меня на руках и ногах узоры, нарисованные хной, как у Барбары Херши в «Последнем искушении Христа».

Я изобразила пальцами пистолет и выстрелила в Иисуса.

Если бы у Пола были козлиная бородка и загар, он был бы очень похож на Христа.

«Протяни к нему руку и дотронься до веры». Вот именно.

Я в сотый раз посмотрела на часы и попыталась представить, сколько времени надо четверым парням, чтобы закинуть в пикап инструменты, проехать полмили до репетиционного зала и выгрузиться. После этого я начала считать причины, по которым мне не следует спать с Полом Хадсоном. Получилось около миллиона. Он мой сосед. Он друг моего брата. У него, возможно, имеются заболевания, передающиеся половым путем. У меня нет презервативов. И последняя, но очень важная – последний месяц у меня не было ни времени, ни денег на эпиляцию.

Я почти задремала, когда услышала, как ботинки Пола стучат по лестнице быстрее обычного. Сорок восемь ступеней, двадцать четыре удара – он перепрыгивал каждую вторую.

Он напевал что-то, когда вошел в дверь. Я слышала, как он сначала пробрался в свою комнату, а потом появился в моей с гитарой в руке.

Голос внутри моей головы прошептал: «Ни одна здоровая двадцатишестилетняя женщина не должна обходиться без секса шесть месяцев».

Пол заправил волосы за уши, сел и сказал:

– Я хочу кое-что тебе сыграть.

(Если бы я была Суперменом, то этот бледный, худой парень, сидящий передо мной с гитарой, был бы криптонитом. Я делалась совершенно беспомощной, даже когда просто смотрела, как он ее настраивает.)

В его лице было что-то завораживающее. Я размышляла об этом и теряла последние силы. Особенно его нос. Если не считать прозрачных глаз, он являлся самой замечательной чертой – он был крупным, на размер больше обыкновенного, и на фоне других тонких черт воплощал силу и мужественность.

– На что ты смотришь? – спросил он своим мнимозастенчивым голосом, не отводя глаз от деки гитары.

– На твой нос.

Он провел пальцами по струнам.

– А что с моим носом?

– Он сексуальный.

Что и требовалось. Игра в застенчивость кончилась, и его ухмылка ясно показала, что он уже все знает.

– Блин, ну здесь и жара. – Он отложил гитару, встал, стянул через голову рубашку и швырнул ее на пол. Затем вытянул ремень жестом Д'Артаньяна, выхватывающего шпагу, и тоже бросил его под ноги, и его брюки при этом спустились так низко, что я увидела восхитительную тонкую полоску черных волос, уходящую вниз.

«Протяни к нему руку и дотронься до веры».

Скинув еще и ботинки, Пол уселся на кровать и опять взял гитару. Я чувствовала запах рома и имбирного пива, и мне хотелось лизнуть его шею.

– Даже Майклы еще этого не слышали, – сказал он. – Я хочу узнать, что ты думаешь.

После того как я лизну шею, я хочу нырнуть в его горло, проскользнуть по пищеводу и оказаться внутри рук, когда он будет играть. А может, я просто хочу положить голову ему на плечо, закрыть глаза и слушать, как он поет. Интересно, на женском теле его пальцы так же легки и проворны, как на гитаре?

– Слушай внимательно, – сказал он.

Я пододвинулась поближе. Чтобы лучше слышать.

У песни еще не было ни слов, ни названия, но она была такой грустной, что я почти приуныла.

Я сказала – «почти».

– Она похожа на реквием.

Пол кивнул:

– Это о том, как умирала моя мама.

Он положил гитару на пол, и мы смотрели друг на друга, не двигаясь и ничего не говоря. Но молчание значило больше слов. На его лице я видела боль от воспоминаний – боль, которую обычно он хорошо прятал, – и одновременно с этим желание, относящееся к настоящему. Не знаю, видел ли он то же самое во мне.

Потом он наклонился, почти упал, ко мне и поцеловал. Его язык обжег мне рот.

Мы долго целовались, а когда начали раздеваться. Пол провел рукой по моему бедру, и я почувствовала мозоли от гитары на кончиках его пальцев.

Он целовал меня в подбородок, нос и веки, пока расстегивал мою рубашку.

– Красный, – сказал он, увидев лифчик. – Красный – это хорошо.

Я провела языком по его ключице. Ее вкус напомнил мне о «Кольцах Сатурна» – о запахе сигаретного дыма, и пота, и разлитого пива. Я ни за что не сочла бы его возбуждающим при других обстоятельствах, но, наверное, у всех правил бывают исключения.

– В моем кармане, – прошептал он.

Его брюки были рядом со мной. Я нашла правый карман, а в нем – упаковку презервативов.

– Я зашел в аптеку по дороге, – сказал он. – На всякий случай.

Пока я открывала коробочку, я думала, что все получится. Мне не приходило в голову, что я не смогу. Я этого хотела. Но где-то между поцелуями и зажатым в руке презервативом мой разум вернулся туда, где жило мое прошлое, где жил Адам, и я почувствовала, что какая-то дверь внутри захлопнулась.