Кора хотела поглядеть на фотографию профессора, которую нашла в его доме, но фотография куда-то запропастилась. Так она и не смогла для себя уточнить, какой была расцветка ее покойного мужа.

После обеда пришел Орсекки, который, оказывается, с утра успел поработать на раскопках и отыскал там древние куриные лыжи. Это же надо придумать – курицы на лыжах, словно в цирке! Орсекки прослышал в городе о вчерашнем покушении на Кору и был возмущен.

Он ни секунды не сомневался, что ракета полетела не по своей воле – ее направил злобный Грегг. Кора оставляла за собой право сомневаться. Она не верила в романтических злодеев. Для Грегга важнее всего было удержаться на достойном месте и сделать карьеру. Покушаясь на инспектора ИнтерГпола, он рисковал карьерой в немыслимом масштабе.

Чтобы отвлечь Орсекки от тревожных мыслей, Кора спросила его, летают ли курицы и бывают ли среди них летуны.

– Разумеется, бывают. У нас даже есть клубы летунов. И соревнования по дальности полета. Но все это лишь в школе. Взрослым летать не рекомендуется. Представь себе: солидный господин – и вдруг летает!

Кора наклонила голову, будто бы соглашаясь с возмущением ассистента.

– Летающий господин опасен для нравственности. Он может заглянуть через любой забор, в любое окно – как ты укроешься от любопытного глаза и последующего за ним шантажа? А впрочем, после окончания университета взрослые ксеры и не могут летать: комплекция не позволяет.

– И тебе никогда не хотелось полетать? Ведь ты птица, а не баран какой-нибудь.

– Нет, – искренне признался молодой петушок. – Никогда меня не тянуло к полетам. Я даже самолет плохо переношу. Как посмотрю вниз, сразу голова кружится.

– А профессор Гальени? Он тоже не выносил полетов?

– Как ни странно, он, несмотря на свой почтенный возраст, говорил мне, что жалеет, что преклонный возраст не позволяет ему летать.

– А вдруг он на самом деле умел, но стеснялся тебя?

– Я бы никому не сказал!

– Но тебе было бы неприятно?

– Конечно, неприятно. Хотела бы ты взглянуть на меня со стороны живота?

– Зачем?

– Если я полечу, ты будешь вынуждена лицезреть самое некрасивое место моего тела – живот.

Кора подумала, что живот у ассистента совсем не так уж плох – он покрыт таким нежным пухом, он такой тугой и теплый, что на него приятно приклонить голову.

– Значит, профессор мог бы и полететь?

– Сомневаюсь, – сказал Орсекки. – По крайней мере, я никогда его за этим не заставал.

– Кстати, ты не брал фотографии профессора?

– Зачем мне?

– Может, на память.

– Я его помню и без этого.

– Какого он был цвета?

– Светлый!

Кора прислушалась.

– Сегодня с утра они постукивают, – сообщила она ассистенту.

– Я счастлив за тебя, – сказал ассистент.

– Мои терзания кончатся. Сколько можно изображать наседку!

– Разве ты изображаешь? – В голосе петушка прозвучало недовольство. – Любая другая на твоем месте была бы счастлива! Это же счастье!

– Можно подумать, – сказала Кора, – что ты только и делаешь, что сидишь на яйцах.

– Ты не права. Я же тебя подменял, и не раз.

– Но не носил их в себе!

– Это твой женский долг!

– Я его выполнила.

– Теперь с удовольствием забудешь о детях?

– Разумеется. Я жду не дождусь, когда вернусь в человеческое тело.

– Неужели тебе, после того как ты пожила в теле прекраснейшей из женщин, захочется вернуться в эту нескладную палку, в этот кривой тростник!

Кора почувствовала жалость к этому молодому существу. Ведь на самом деле он так одинок! После смерти супругов Гальени ему кажется, что Кора должна его понимать. А вместо этого она не скрывает своей мечты – бросить его и еще не вылупившихся цыплят. И, как бы угадав ее мысль, Орсекки отчаянно воскликнул:

– Ты подумала о маленьких? Подумала о детях? Каково им без матери?

– Я думаю, что у тебя на планете найдется, кому о них позаботиться.

Орсекки вскочил и отошел к окну. В палате сразу стало тесно.

– Неужели ты думаешь, что кто-нибудь им заменит тебя?

– Ну вот. – Кора развела крыльями. – Оказывается, ради цыплят я вообще должна остаться и без тела, и без родины.

– Ты должна остаться в лучшем теле на свете! – Голос ассистента дрожал.

– Простите, молодой человек! – в запале выкрикнула Кора. – Но не вам судить о достоинствах моего тела.

– А кому же? Кому, простите?

Дрожа крыльями, громко топоча, ассистент кинулся прочь из палаты.

Кора готова была уже догнать его и успокоить, но тут в одном из яиц послышался такой стук, словно пьяный муж вернулся под утро домой и требовал, чтобы его впустили.

Когда птенец в яйце угомонился, Кора вновь задумалась. Оказывается, профессор, в отличие от своих соплеменников, не чурался полетов. А если полеты ему не были отвратительны, следовательно, ничто не мешало ему при желании подняться в воздух над раскопками. А если так, то инспектору следует воспользоваться этим телом и повторить достижение покойного археолога.

Однако в тот день, простуженная и травмированная падением в болото, Кора решила никуда не выходить и проанализировать накопленную информацию. Ее ум еще не был готов к такой деятельности, но нельзя обвинить ее в том, что она не старалась.

Разумеется, если бы планета не была столь первобытной, Кора воспользовалась бы услугами компьютера, чтобы проанализировать уже имеющиеся факты. Но ни минуты компьютерного времени ей не дали, потому что, как сказали в администрации, время компьютера было расписано на год вперед.

Кора накрыла яйца одеялом, включила печку на полную мощность и вышла в коридор к телефону – в палате телефона не было.

Она позвонила в дом к археологам, а когда там никто не подошел, позвонила на площадку. Ассистент в меховой накидке, делавшей его похожим на большого ежа, обрадовался звонку – он всегда радовался Коре. Ей даже бывало неловко за то, что она столь равнодушна к этому милому существу.

– Что случилось? Что-нибудь с детьми?

Орсекки никогда не произносил слово «яйца», может быть, в нем было нечто неприличное?

– Все в порядке, яйца спят, – сказала Кора. – У меня к тебе небольшой вопрос. Умел ли профессор фотографировать? Был ли у него фотоаппарат?

– Да, конечно. Он всегда таскал с собой старую камеру. Он сам проявлял и печатал снимки.

– Замечательно! – воскликнула Кора. – Я так на это надеялась. Значит, фотография, которую я нашла у него в столе, была сделана здесь.

– Почему? – удивился ассистент. – А может быть, профессор привез ее с собой.

– Но ты ж сам сказал, что на вашей планете известен лишь пещерный рисунок корабля. А это фотография!

– Ну, может, это реконструкция…

– А где сейчас аппарат? – спросила Кора. – Где все пленки?

– Странно, что ты об этом спрашиваешь, – я и сам не могу понять. Мне нужны были его пленки, чтобы сделать отпечатки найденных нами предметов, – но ни аппарата, ни пленок я не нашел.

– Украли?

– Мне трудно произнести это слово, – потупился петушок. – У нас на планете это совершенно неизвестно!

– А что еще украли? – спросила Кора.

– Ничего. Клянусь тебе, ничего!

– Значит, кто-то пришел и забрал аппарат, пленки, отпечатки…

– И еще фотографическую бумагу и все химикалии, – добавил Орсекки.

– Странный вор!

– Я решил, что это ребенок, который решил стать фотографом.

– Почему ты не сообщил об этом?

– Кому?

– Администратору Греггу.

– Мертвой Голове? Я ему сообщил в тот же день.

– А он?

– А он улыбнулся – ты знаешь, какие он умеет строить рожи, и сказал, что я, наверное, ошибаюсь, что у профессора никогда не было аппарата и пленок.

– Так и сказал?

– Я никогда не лгу.

– Спасибо, милый, – сказала Кора. – Иди работай, откопай что-нибудь радостное для планеты Ксеро.

– Бегу!

Кора выключила связь. Как преданно он смотрит! На Земле ей ни разу не попался мужчина, который смотрел бы на нее с такой сладкой преданностью.