Которого затем усадили во что-то типа курульного кресла, посреди небольшой безмолвной группы людей, с головы до ног одетых в белое и не спускавших глаз с задернутого занавеса. Четверо бритоголовых мужчин тесно окружили Жоржа, искоса следя за ним; они выглядели отупевшими и в то же время взвинченными.

Просторный круглый зал был несоразмерно высок: его купол, сужаясь к центру, переходил в вертикальный штрек, в верхнем отверстии которого брезжил дневной свет; все вместе напоминало по форме бутылку от бордо. Этот узкий полый цилиндр, пробитый в камне, в самом сердце скалы, отвечал духу предстоящей церемонии куда лучше, чем бывшая темноватая мастерская на улице Амло. Далеко вверху сквозь толстое стекло, замыкавшее «горлышко бутылки», Жорж разглядел голубой кружок неба с облачком, похожим на окурок. Белый занавес стоял перед собравшимися четким прямоугольником, словно лист бумаги. Он был недвижим. И все были недвижимы. Внезапно он раздвинулся — рывком, как рвется бумажный лист, — открыв уже знакомую мизансцену: кровать с лежащим на ней укрытым телом, маленькую фисгармонию Farfisa и два табурета-треножника — на одном кастрюля, на другом ведерко, — за которыми стояли массажист и человек в маске.

— Верховный Луч! — провозгласил тот, что в маске. — Седьмой Луч!

И Жорж узнал голос Фреда.

— Обрати к нам солнце! — подхватили хором собравшиеся.

— Восславим семь святых имен! — завопил вдруг кто-то из них. — Бакстер! Дешноук…

— Не спешите, не спешите, — остановил его безликий, взмахнув рукой. — Это попозже…

— Аберкромби! Северинсен! Краболь! — упрямо продолжал адепт.

— Мартини и Даскалопулос, — покорно завершил безликий. — Да будут благословенны эти святые имена. Мы еще вернемся к ним.

Жоржу никак не удавалось рассмотреть глаза Фреда сквозь крошечные прорези в его маске.

— Братья и сестры, — продолжал тот, — настал знаменательный день для наших сердец и нашего слуха. Грядет восьмое имя, приуготовленное семью предыдущими. Оно скоро прозвучит. Вот он, решающий миг. По этому случаю мы принесем в жертву добровольца, — добавил он, ткнув пальцем в Жоржа. — Когда Луч осенит наши головы, — продолжил он, воздев палец к голубому кружочку в потолке, — мы посвятим сей прах далекому ультрафиолету. Пусть же явится Луч! — воскликнул он с неожиданным пылом. — Пусть встанет Он в зените и зайдет в надире!

— Пусть явится Луч, пусть явится Луч! — страстно потребовали молящиеся.

Казалось, они не питают враждебных чувств лично к Жоржу. Более того, на него вообще никто не обращал внимания, кроме четверки бритых мужчин, высокого блондина, который дважды глянул в его сторону, и Роже Бриффо, стоявшего в первом ряду толпы сектантов. Осведомитель носил такой же «лучезарный» наряд, как остальные, но ворот белой блузы был ему широковат, и в этом декольте поблескивала галстучная булавка. Лицо выражало легкий скептицизм, но он все же старательно выдерживал темп, скандируя вместе с соседями: «Пусть явится Луч, пусть явится…»

— Сейчас прозвучит Имя! Пора! — возгласил Фред.

— Да прозвучит Имя! — исступленно грянул хор.

В глубине сцены открылась дверь, и появился носитель восьмого имени.

Гиббс был облачен в белый смокинг с белой рубашкой и белой бабочкой, на голове у него красовался убор эмиров — куфия из белой ткани, скрепленная медным обручем. Он выступил вперед, также сделав вид, будто не видит Жоржа, и не обернулся даже тогда, когда Фред указал ему на пленника, повторив свой неприятный намек на неизбежное жертвоприношение. Проповедник и англичанин обменялись несколькими священными заклинаниями и преклонили колени возле узкого ложа. Наступила мертвая тишина. Гиббс обернулся к пастве.

— Восславим восемь святых имен, — несмело выговорил он.

Собравшиеся произнесли семь имен, дополнив их его собственным.

— Да возродится наша Прекрасная Сестра! — вскричал человек в маске, грянув торжественную мелодию на фисгармонии.

Тело на кровати шевельнулось, обнаженные руки сбросили простыню, и появилась Женни Вельтман. Она встала. Жорж ошарашенно воззрился на нее. Фред ухмылялся под своей маской.

Как и требовала роль, молодая женщина обнажилась и начала издавать протяжные крики; сектанты простерлись ниц. Жорж с некоторым опозданием заметил, что бритоголовые тоже уткнулись лбами в пол, и все, что произошло дальше, было сделано чисто рефлекторно, без подготовки, без всякого плана, как будто он кинулся в погоню за собственным телом: он сорвался с кресла и, раскидав молившихся, юркнул в ту дверь, откуда вышел Гиббс. Он действовал так молниеносно, что ему никто не помешал, даже руководители церемонии — и те не успели среагировать. За дверью тянулся темный коридор, и Жорж бросился бежать по нему. Через несколько секунд он услышал сзади стоны, а затем крики адептов; голос Фреда, заглушенный маской, призывал их к спокойствию. Дверь с треском распахнулась, и Жорж услышал дробный топот преследователей.

Жорж быстро отыскал путь, который недавно проделал под конвоем Батиста и Берримора. Шум погони за его спиной не стихал. Добежав до «ризницы», он ввалился в эту узкую комнатку и плотно закрыл дверь. Шаги в коридоре приблизились, миновали дверь, удалились. Потом на миг замерли. И медленно вернулись назад. Жорж инстинктивно схватил первое, что попалось под руку, — полотенце; увы, полотенце вряд ли могло служить оружием. Дверь отворилась, и снова появился Гиббс. Он весь взмок; белая эмирская куфия, вероятно, слетела у него с головы во время бега, и растрепанные волосы свисали на лоб рыжими запятыми.

— Хелло, Жорж, — сказал он как ни в чем не бывало.

— Какой же вы мерзавец! — ответил Жорж.

— Сейчас я вам все объясню.

Итак, Гиббс вступил в сговор с неким деловым человеком, дабы попытаться прикарманить наследство Ферро. Именно этот деляга и сообразил, как оборудовать дом Ферро под Храм Луча, за несколько недель реанимировал секту, взбодрил адептов, угнетенных исчезновением Даскалопулоса, выдал себя за него и в довершение всего похитил досье из сейфа Бенедетти. Разумеется, само по себе это досье гроша ломаного не стоило, однако деловой человек вроде бы изыскал верный путь к успеху. Оставалось ждать, куда это их приведет. Но, честно говоря, этот деловой — крутой тип; он, Гиббс, даже слегка его побаивается.

— Эта секта в настоящий момент не приносит мне ровно никакой прибыли, — признался англичанин. — Но он там главный, и я не хочу ему перечить. Знаете, он законченный психопат, с ним нужно держать ухо востро. Впрочем, неизвестно, как все сложится, — в дальнейшем это маленькое братство может оказаться очень даже полезным. И потом, они довольно забавны, вы не находите?

— Забавны? — переспросил Жорж. — Вы разве не видели, что они хотели со мной сделать?

— Но ведь это он придумал, а не я, — возразил Гиббс. — И потом, согласитесь, что жертвоприношение есть надежный залог сплочения любого сообщества.

— Надеюсь, они все же не собирались убивать меня всерьез, черт подери?!

На это Гиббс ответил уклончивым жестом, словно такая вероятность была исключена и в то же время неизбежна, а в целом не имела большого значения. Этот жест вызвал у Жоржа глухую злобу. Он протянул руку, чтобы оттолкнуть Гиббса от двери.

— А ну-ка дайте мне выйти отсюда.

— О нет, поверьте, вам лучше остаться.

Жорж замахнулся на Гиббса так яростно, будто решил расквасить ему физиономию; англичанин торопливо отскочил, невнятно пробурчав что-то по-английски, дверь распахнулась, и вошел Фред, держа в одной руке свою маску, а в другой Taurus-86 Target Master; трое бритоголовых за его спиной были вооружены дубинками.

— А вот и они! — с облегчением воскликнул Гиббс. — Позвольте представить вам (и он суетливо затряс верхними конечностями): месье Шапиро, это месье Шав; месье Шав, это месье Шапиро.

— Шутки в сторону! — объявил Фред.

29

Сначала она немного струхнула, но потом ей стало казаться, что вся эта история — не то сон, не то игра, изобретенная кем-то другим, игра, в которой она, Вероника, участвует просто в шутку. Она раздвинула портьеры. Широкое окно было расположено высоковато для нее и походило на аквариум, вделанный в толстую стену, — с той разницей, что за стеклом виднелись птички в ветвях засохших деревьев, газон с чахлой травой и горы вокруг, совсем близко, рукой подать. Она подтащила к окну стул, встала на него, дотянулась до шпингалетов наверху, спустила их, придержала раму, чтобы не нашуметь, и, выглянув наружу, яснее разглядела пейзаж.