26
— Мы не сделаем вам ничего плохого, — сказал Персоннета. — Я, во всяком случае, не собираюсь. Что будете пить?
Они прошли пешком от маяка к порту; день уже клонился к вечеру. Он тихо угасал, переходя от золота к бледно-розовому цвету спасательного круга, клубники со сливками или гладиолусов. Теперь было уже слишком прохладно, чтобы сидеть на открытой террасе, и они устроились в креслах бара отеля «Абсент». В этот час клиенты были редки, бармен драил стойку, ждал заказа и походил на Джорджа Сандерса.
— Мартини с джином, — сказала Глория.
— Хорошая мысль, — подхватила Донасьенна. — Мне то же самое.
— Ладно, тогда три мартини с джином, — объявил Персоннета Джорджу, показав при этом три из имеющихся у него пальцев.
Обычно Персоннета избегает алкогольных напитков, но сейчас, после маяка, ему требуется что-нибудь бодрящее. Все трое чувствуют себя слегка оглушенными, как после матча или театральной премьеры, когда игроки уходят в раздевалки, а актеры в гримуборные.
Они расстаются со своей ролью, со своими майками или кринолинами, натягивают повседневную одежду, возвращаются к реальной жизни. Отдышавшись, они начинают дышать нормально. Можно, конечно, перекинуться парой ничего не значащих слов, но обычно в течение первых нескольких минут предпочитают молчать.
Как правило, в таких случаях забывают и о табаке. Однако Персоннета в виде исключения захотелось выкурить сигаретку, и он ненадолго отлучился. Когда он вернулся с запасом сверхлегких сигарет со сверхнепроницаемым фильтром, Донасьенна уже вовсю обрабатывала Глорию. Она поведала ей о своей деятельности на телевидении, о своем стиле работы, о своих проектах передач, в частности, о той, что они решили посвятить Глории, отчего и гоняются за ней вот уже два месяца. Они очень хотят сделать ее, эту передачу, и Донасьенна хочет, и ее шеф — его зовут Сальвадор — тоже хочет. Так не согласится ли Глория в ней поучаствовать? Глория молча, изумленно смотрела на нее во все глаза.
Донасьенна уверяла, что люди помнят Глорию и хотят узнать, что с нею стало; Глория отнюдь не была уверена, что желает удовлетворить их любопытство.
— Даже и не знаю, — сказала она, — наверное, нет. В общем, я подумаю.
— Вы не беспокойтесь, в любом случае мы ничего не будем делать без вашего согласия, — обещала Донасьенна. — Прошу вас только об одном: поговорите с Сальвадором, а уж тогда и решайте.
И она добавила:
— Имейте в виду, это очень хорошо оплачивается. Мы не стеснены в средствах. Мы уже немало затратили на ваши розыски, когда ездили за вами во все концы света.
При этих словах Персоннета, участник означенных розысков, закурил сигарету. Поскольку Донасьенна обрисовала ситуацию всего в нескольких словах, эпизоды насилия упомянуты не были. Так, например, не прозвучало ни единого намека на исчезновение Жан-Клода Кастнера и уж тем более на инцидент с маяком часом раньше.
Кстати об этом последнем происшествии: Персоннета и Донасьенна как будто напрочь забыли о нем. А может, они предпочитают помалкивать, ибо не слишком-то уверены в реальности случившегося: люди обычно не рассказывают о своих галлюцинациях, это ведь их сугубо личные проблемы. Глория, со своей стороны, вовсе не желает посвящать других в факт существования Бельяра с его вмешательством в реальность. Она по-прежнему опасается ее — этой реальности, — особенно когда у Бельяра возникает желание вмешаться в нее. Персоннета закуривает вторую сигарету, дым которой, ввиду сверхплотности фильтра, практически до него не доходит.
Тем временем Донасьенна изо всех сил пытается убедить Глорию в своих добрых намерениях. Деньги, общество, возврат популярности, новая карьера (почему бы и нет?), а за ней любовь — и вообще, не выпить ли им еще по стаканчику? Они быстренько выпили еще по стаканчику, после чего Глория встала и начала прощаться.
— Если захотите продолжить разговор, давайте встретимся здесь же, завтра утром, — сказала Донасьенна. — У вас будет целая ночь для размышлений, подумайте как следует!
Скрипки неистовствуют. Сначала, когда Глория резко встает, звучит минорная мелодия, затем, когда она бросает последний взгляд на Донасьенну и Персоннета, налетает головокружительный вихрь низких звуков, сменяющийся целой серией коротких стаккато, которые сопровождают ее, пока она идет к вращающимся дверям отеля. Персоннета остается наедине с Донасьенной.
— Я охотно выпила бы еще стаканчик напоследок, — говорит она. — Знаю, что это неразумно, но раз уж наше дело улажено… А вы не составите мне компанию?
— Нет, — отвечает Персоннета. — Мне уже хватит.
Он нервно отрывает фильтр от третьей сигареты и одной долгой затяжкой выкуривает ее всю, с начала до конца. Потом нерешительно спрашивает:
— Вы ничего не заметили там, на маяке?
— Нет, — удивленно отвечает Донасьенна. — А что я должна была заметить?
— Да ничего, это я так, — говорит Персоннета.
Он действительно ни в чем не уверен, и все же смутно припоминает, как час назад Донасьенна стремглав ринулась вниз, в пустоту, чтобы спасти его от неминуемой гибели. Но он предпочитает не развивать эту тему.
— Так что, мы сегодня не возвращаемся? — спрашивает он.
— Нет, уже поздно, — решает Донасьенна. — Вы, наверное, устали. И потом, завтра нам все равно нужно встретиться тут с нашей красоткой. У них должны быть свободные номера. Отель вроде бы неплохой.
И верно, для них нашлись свободные комнаты — действительно совсем неплохие. Высшей категории, как в Бомбее, но куда более комфортабельные и уютные, окнами на Ла-Манш вместо Оманского моря. Правда, эти окна смотрели на Ла-Манш с двух разных этажей. Они решили отдохнуть там часок, а потом встретиться и идти ужинать; Персоннета проводил взглядом Донасьенну, направлявшуюся к лифту.
Когда он, в свою очередь, вошел в лифт, оказалось, что кабина освещена лучше, чем в «Космополитен-клубе», но и тут под светом, вертикально падавшим с потолка, Персоннета увидел в зеркале, как он постарел. В глубине души он никогда не верил, что с ним может приключиться такая штука — нет, никогда. Он просто не допускал возможности подобного несчастья. Жил себе поживал, думая, что время его не коснется, бессознательно надеясь, что оно возьмет и забудет о нем. Ан нет, время коварно поразило его из-за угла, настигло внезапно, в один миг, как чужая машина в зеркале заднего вида, которая собралась обогнать неторопливого водителя. Персоннета отмахнулся от этого образа. Надо привести себя в божеский вид и быть во всеоружии, надо держаться молодцом в течение всего ужина с Донасьенной.
Персоннета вошел к себе в номер и улегся на кровать в ожидании назначенного часа. Он собирался немного поразмыслить, но вместо этого задремал, увидел какой-то обрывочный сон и вдруг проснулся — точно вовремя. Перед тем как спуститься в ресторан, он со смутным страхом оглядел себя в зеркале ванной. Освещение здесь было не такое агрессивное, но, увы, и это зеркало также не польстило бедняге: Персоннета обнаружил прыщик на носу, с левой стороны.
В принципе, расправиться с таким прыщиком ничего не стоит: смочить ватку спиртом — и готово дело. За неимением 90-градусного спирта в своем несессере, Персоннета лихорадочно ищет в мини-баре подходящий напиток. Желтые, типа коньяка или виски, не годятся, лучше всего подошел бы какой-нибудь прозрачный, типа аптечного спирта — джин, аквавита или водка. Да, скорее всего, водка; Персоннета выливает несколько капель на бумажную салфетку и протирает нос, после чего, желая придать себе храбрости, одним глотком допивает остатки из маленькой бутылочки. Вот уж это совсем на него не похоже. Приобретение сигарет час назад — тоже абсолютно несвойственный для него поступок. И то и другое отнюдь не входит в его привычки. Словом, Персоннета просто не узнает самого себя.
Тем временем Глория, возвращаясь домой в машине Лагранжа, обсуждала сама с собой возникшую проблему. Фары «опеля» пронизывали мрак двумя конусами света, упиравшимися в черную стену придорожных тополей. Глория не приняла и не отвергла предложения Донасьенны, она молча выслушала их и ничего не ответила. Вообще-то она нашла ее вполне симпатичной и привлекательной, эту девушку с темными волосами, соблазнительными формами и мощной энергетикой. Она колебалась. Приехав в особняк к девяти часам, она наткнулась в вестибюле на Лагранжа. Полупьяный адвокат разразился упреками: он так беспокоился за нее, он так ждал ее к ужину.