Стражник отвел взгляд, убедившись, что нарушений нет, и поотстал, прочесывая взглядом густые ряды узников. И опять, как вчера, во мне все заклокотало. «Ну разве это человек, — думал я. — Это не человек, а робот… — И продолжал дальше уговаривать себя, находить убедительные доводы. — Если бы у него была душа, он никогда бы этого не сделал. Но у него нет души. И он в этом не виноват. Господин Карл напрочь выбил из него все доброе, все светлое, все настоящее. Робот? Нет, робот добрее, робот, специально не запрограммированный для убийств и разрушений, существо безобидное. Он только трудится, только приносит пользу. А этот стражник — запрограммирован отрицательно, нет у него ничего святого…»

Бо опять легонько толкает в бок. Говорить нельзя — за нами наблюдают.

Все-таки молодец Бо, сумел сохранить в себе человека. Не каждый так может. Господин Карл великий специалист выворачивать душу наизнанку, умеет стерилизовать и мысли, и чувства… Уверен, когда-то этот стражник был нормальным и очень даже неплохим человеком. Не зарился на чужое, не унижал своих кровных братьев побоями, не обагрял руки людской кровью… Вчера, когда пришла Ри, на этого верзилу в человеческом обличий стыдно было смотреть: гнусное, жадное существо набросилось на девушку и вырвало из рук сумку с провизией… Хорошо, что вмешался начальник стражи, и часть еды была возвращена. Два сухарика я сунул в карман, один сжевал; когда Ри покинула караульное помещение, стражник повторил нападение — отобрал сумку и все, что в ней было…

Ладно, не буду травить себя тем, что не вернешь и не исправишь. А если говорить о вчерашнем дне, то он был все-таки не так плох, учитывая неожиданный приход Ри и то немногое съестное, которое удалось сохранить.

Ри была одета непривычно просто — в старенькое платьице с капюшоном. Вполне понятно — принималось во внимание не очень-то приличное место, куда она направлялась. Но и этот неброский наряд не смог скрыть ее похорошевшее, чертовски симпатичное лицо, пухлые губы и светло-зеленые, кристальной чистоты глаза. Стражники вперили в нее плотоядные взгляды, и даже, когда она вышла, чтобы сесть в легковую машину, высыпали на территорию лагеря.

А здесь, в сторожевом помещении, после того как был укрощен наглый страж, удалось несколько минут поговорить.

— Господин Карл передал привет, — начала Ри.

— О, значит, вы от господина Карла! — ухмыльнулся я. — Отдайте сумку этим барбосам.

— Нет-нет, — заволновалась Ри. — Я от самой себя…

— И господин Карл не знает! — ехидно вставил я.

— Знает. Я у него выпросила машину. Иначе как бы добралась.

— Ну что ж, передайте господину Карлу — я всем доволен.

— Зачем вы так… — тихо произнесла Ри. — Я от чистого сердца. Насилу его уговорила…

— Вот еще новости. Вас никто не просил… Кстати, в сумочке нет записывающего устройства?

Ри внимательно посмотрела мне в глаза и с укором произнесла:

— В сумочке нет записывающего устройства.

— Слава богу. Ну так я слушаю вас.

— Я… о вас думала. Мне показалось, вы непростой человек…

— Что еще вам показалось?

— Прошу вас, не грубите. Через несколько минут я уйду…

— Вы в самом деле — по собственной инициативе?

— Да.

— Что ж, спасибо.

— Эх, вы, — поднялась Ри. — А я-то думала, поймете. — Она махнула рукой и порывисто направилась к выходу.

— Откройте, — потребовала она у стражника, кивнув на тяжелую, кованую дверь.

Стражник виртуозно защелкал замками, когда Ри торопливо выскочила, усмехнулся:

— Эта мадам тебя знать не хочет. И приношение — не тебе, а как ты правильно сказал — мне, барбосу! — Он засмеялся, озираясь по сторонам, в надежде найти поддержку у остальных. Но комната оказалась пустой — все выскочили вслед за Ри.

Вспоминаю я этот визит Ри, стараюсь осмыслить каждый ее жест, каждое слово. Похоже, девушка действительно приехала ко мне по своей инициативе. Затоптанные ростки прорастают…

Колонна густо забурлила в лощине, на узком спуске — значит, почти пришли. Немного влево — и откроются черные провалы шахт с примитивными приспособлениями для спуска. Здесь всех рудокопов разделят на группы и поочередно, по десять человек, больше в клеть не помещается, начнут отправлять в земные недра.

Бо совсем расхандрился. Не хочется ему спускаться в подземелье, таскать неподъемные тачки с рудой. Никому не хочется, но для Бо этот труд особенно мучителен — он привык к умственной работе, и мышцы у него вялые, слабые, остро болят, ночами он стонет.

Филипп бодрится, не показывает виду. Но охота ли ему дышать пылью, поднимать тяжести, ворочать лопатой?.. И все из-за меня. Не могу себе простить.

Смиренно ждем своей очереди. Наконец нас громко отсчитывают; колесо, через которое переброшен канат, завизжало, и наша клеть устремилась вниз. Там, в преисподней, долго идем, спотыкаясь и наваливаясь друг на друга — ведь фонарь только у ведущего.

Пришли. На месте выработки что-то уж очень светло и много народу — почти всех рудокопов согнали. Ко мне проталкивается плотный низенький человек в кожаном пальто и защитном шлеме и возбужденно говорит:

— Я инженер. Мы спустили в шахту машину, но, к сожалению, некому доверить. Я знаю — вы сможете.

Молча киваю и направляюсь за инженером. Ага, вот она, врубовая машина. Во все стороны хищно торчат сильные зубья, как бивни у мамонта. Этот зубастый барабан, способен, пожалуй, раздробить не только алмазную жилу…

Инженер приглашает меня жестом в кабину. Я оглядываюсь, чувствую настороженные взгляды; но они почему-то меня не останавливают. Ведь знаю — не следует соглашаться, Бо предупреждал, и все же завожу мотор и трогаю рычаги. Пробую управлять, и наконец у меня получается.

Барабан ревет и бешено вертится. Как нож в сливочное масло, ввел его в твердую бугристую стенку. И пошла работа! С удовольствием потрошу породу; вгрызаюсь вправо-влево-вверх-вниз, куски отваливаются, летят во все стороны. А ну, успевай за мной!

Сколько я так орудовал врубовым барабаном, точно не знаю. Но прошел в глубь метров пятнадцать. Глянул за собой, а там сплошные завалы — не успевают за мной грузить на тачки и вывозить. Вдруг сверху посыпалось. Я выключил мотор, услышал крик и ругань. Выскочил из машины.

— Там он, там! — кричат вокруг и показывают на гору сколышей.

— Лопаты, лопаты! — кричу и сам кинулся разгребать осыпь руками. И откуда сила взялась! Точно врубовая машина, я швырял тяжелые ошметки далеко в стороны и увидел, наконец, черное, с кровавыми подтеками лицо Филиппа. Я даже не узнал его, мне подсказали:

— Филипп, Филипп!

Я выволок его на ровную площадку и убедился, что он живой. Сердце отзывается слабо, но дышит человек, значит, есть надежда.

— Что же ты делаешь, а? — зловеще прошипел мне Бо. — Я же просил тебя… Ты хочешь всех угробить?

Подскочил инженер, замахал руками, раскричался:

— Почему не работаем?.. Где машинист?

— Человека нечаянно… — хотел было я объяснить.

— Какого еще человека! — заорал инженер. — Где ты видишь людей? Живо в кабину!

— Присмотри за Филиппом, — сказал я Бо и полез в машину, незаметно прихватив кусочек породы. Его будет вполне достаточно. Уронил комок в сплетение шестерен и включил мотор. Захрустело, замигало, где-то снизу задымилось — и мотор заглох.

Выбрался наружу и развел руками: что-то случилось. Инженер тут как тут. Бегает вокруг машины, ругается на чем свет стоит.

— Такой-рассякой! Не можешь техникой управлять, берись за лопату!

Инженер полез в мотор, а я из машиниста превратился в рядового рудокопа. Это и справедливо — сам наворочал, сам должен и расчистить. Но прежде чем взять заступ, склоняюсь над Филиппом, вытираю ему лицо. Он смотрит на меня в упор и бормочет нечто странное:

— Зачем спас меня… Я негодяй, подонок… я… я…

Прозвучал грозный окрик: работать! Вкалывай и ни о чем другом не думай! Хорошо, Бо смог увернуться. Через час он вынырнул из темноты и сообщил: Филиппу лучше. Вдвоем мы сможем довести его до лагеря.