«Спрашивается, почему в то время, как судьба целой нации была решена простым большинством голосов, в то время как при отмене королевской власти никому даже в голову не приходило возбуждать этого вопроса, почему решение участи отдельного лица — заговорщика хотят обставить особой торжественностью? Мы постановляем приговор как представители верховной власти. Спрашиваю вас, апеллируете ли вы к народу, когда кто-нибудь подпадает под уголовный закон, колеблетесь ли вы привести его в исполнение? Спрашиваю вас, не простым ли большинством голосов учредили вы республику, объявили войну? Спрашиваю, наконец, разве не безапелляционно проливается кровь в сражениях? Разве сообщники Людовика не понесли наказание без всякого обращения к народу, на основании лишь приговора экстраординарного трибунала? Неужели исключения заслуживает только тот, кто был душою всех этих заговоров?»

Конвент согласился с Дантоном и решил голосовать простым большинством. Заседание было объявлено непрерывным до вынесения приговора. Началась поименная подача голосов.

361 депутат высказались категорически за смертную казнь. В числе их была почти вся партия Горы, жирондисты Дюко, Фонфред, Карра, Иснар, Ребекки, Барбару и часть Болота, 26 видных представителей Жиронды также подали голос за казнь, но при этом, по примеру Меля, потребовали предварительного обсуждения вопроса об отсрочке ее выполнения. Однако они объявили свой вотум независимым от этого требования. Наконец, 334 депутата высказались за тюремное заключение, изгнание или работы на галерах.

Не лишена интереса мотивировка, которой некоторые депутаты сопровождали свое мнение. «Я неумолим по отношению к угнетателям, — сказал Робеспьер, — так как чувствую сострадание к угнетенным; мне чужда гуманность, которая свирепствует над народами и прощает деспотам. То же самое чувство, которое в Учредительном собрании побуждало меня требовать, хотя и безуспешно, отмены смертной казни, заставляет меня теперь требовать ее применения к тирану моей родины и к самой королевской власти в его лице. Я не умею предсказывать или выдумывать будущих, пока неизвестных тиранов, чтобы избавиться от необходимости поразить того, который уже изобличен для меня, как и для всего почти собрания, и которого я обязан судить по поручению народа. Не могут побудить меня к пощаде и действительные или воображаемые факции, ибо я убежден, что для уничтожения факций надо не размножать их, а разрушить все разом подавляющей силой разума и национальных интересов. Я советую вам не беречь королевскую партию, в противовес тем, которые могут явиться впоследствии, а начать с ее низвержения, чтобы затем основать общее счастье на развалинах всех антинародных партий. Не ищу я также, как иные, предлогов для спасения бывшего короля в угрозах и усилиях европейских деспотов, ибо я презираю их всех и вовсе не намерен склонять народных представителей к переговорам с ними. Я знаю, что единственный способ победить их состоит в том, чтобы поднять национальный характер на высоту республиканских принципов и действовать на королей и королевских прислужников так, как действуют на высокомерные и рабские душонки свободные и гордые души. Еще менее я склонен думать, что эти деспоты щедро сыплют золотом, чтобы привести на эшафот своего собрата, — как полагают некоторые; если уж быть подозрительным, то я считал бы более вероятной противоположную гипотезу. Я не хочу жертвовать логикой, чтобы уклониться от исполнения своего долга; и особенно далек я от того, чтобы оскорблять великодушный народ, беспрестанно повторяя, что мы не свободны в решении дела, что мы окружены врагами, ибо я отнюдь не желаю ни заранее протестовать против осуждения Людовика Капета, ни апеллировать к иностранным дворам. Мне было бы слишком неприятно, если бы моя аргументация походила на манифесты Вильгельма или Питта. Словом, я не умею выдвигать бессмысленные слова и пустые измышления против твердо установленных принципов и очевидных требований долга. Я подаю голос за смертную казнь».

Для Марата и Сен-Жюста достаточно нескольких слов, чтобы мотивировать свой суровый приговор. «Глубоко убежденный, что Людовик является главным виновником преступлений, вызвавших кровопролитие 10 августа, и всех зверских избиений, осквернивших почву Франции с начала революции, я вотирую за казнь тирана в 24 часа», — сказал «Друг народа». «Ввиду того что Людовик XVI был врагом народа, его свободы и счастья, я подаю голос за смертную казнь», — лаконически заявил Сен-Жюст.

Мнение Анахарсиса Клотца отражало космополитические взгляды этого философа: «Людовик виновен в оскорблении человечества. Какого наказания он заслуживает за свои преступления? От имени человеческого рода я отвечаю — смертной казни».

Хитрый и осторожный Филипп Эгалите, заботясь прежде всего об упрочении своего двусмысленного положения, также вотировал за смерть, хотя его родственные связи с Людовиком давали ему полное право воздержаться. «Всецело преданный своему долгу, убежденный в том, что всякий, кто посягал или посягнет впоследствии на самодержавие народа, заслуживает смерти, я высказываюсь за смертную казнь». Эти слова вызвали в собрании глухой ропот.

Дантон, подавая свой голос, не удержался от иронического кивка в сторону жирондистов. «Я не принадлежу к числу тех государственных людей, которые не понимают, что с тиранами не вступают в сделку, не понимают, что королей надо поражать только в голову, не понимают, что европейских деспотов можно покорить только силой оружия. Я высказываюсь за смерть тирана».

Неукротимый Жансонне поднял перчатку, брошенную Дантоном. Он потребовал, чтобы Конвент после вынесения смертного приговора Людовику предал суду «убийц и разбойников 2–3 сентября» — в доказательство того, что он не допускает никаких привилегий.

Красноречивый Иснар не упустил случая блеснуть своим ораторским искусством. «Я уже объявил на этой трибуне в Законодательном собрании, — воскликнул он, — что, если бы в моих руках были громы и молнии, я поразил бы ими всякого, кто дерзнет посягнуть на самодержавие народа! Верный своим принципам, я подаю голос за казнь».

Бриссо, вотируя за смертную казнь с отсрочкой до утверждения народом конституции, раскрывал смысл этой меры следующими словами: «Эта отсрочка ставит ваш приговор под охрану нации, она придает ему оттенок бескорыстия и великодушия, который желательно ему сообщить; наконец, она приобщает к вашему приговору всю нацию». Последняя фраза свидетельствовала о том, что жирондисты еще не отказались от намерения провести апелляцию к народу в той или иной форме. Действительно, они возлагали большие надежды на отсрочку казни, предложенную Мелем и поддержанную его единомышленниками.

То обстоятельство, что из 721 голосовавших депутатов за смертную казнь безотлагательно высказались 361, подало повод к невольному или умышленному искажению фактов. В Париже разнесся слух, что смерть короля решена большинством в один голос, — слух, под влиянием которого больной, умирающий Дюшатель велел принести себя на носилках в Конвент, чтобы подать свой голос против казни. Но в действительности, как мы видели выше, приговор был вынесен большинством в 53 голоса, так как 26 жирондистов, поддержавших предложение Меля, также безусловно голосовали за казнь.

В 8 часов вечера 17 января после 36-часового заседания президент Национального Конвента — по иронии судьбы это был Верньо — со скорбью объявил, что народные представители приговорили Людовика XVI к смертной казни.

Испанский двор сделал последнюю попытку спасти осужденного короля. Он снова обратился к Конвенту через посредство своего посла. Но собрание единогласно постановило перейти к очередному порядку, даже не прочтя ноты мадридского кабинета, чтобы устранить всякое подозрение в возможности иностранного влияния. После этого в залу Конвента были введены три защитника Людовика, Десез, Тронше и Мальзерб. Глубоко потрясенные, голосами, прерывающимися от волнения, они ходатайствовали о передаче приговора на утверждение народа и об отмене изданного накануне декрета, в силу которого он был вынесен простым большинством голосов. В подтверждение последнего требования Тронше ссылался на некоторые статьи закона. Конвент отнесся к защитникам с полным вниманием и отдал должное мужеству этих людей, не покидавших до последней минуты своего опасного поста. Но об апелляции к народу, отвергнутой после столь долгой и упорной борьбы между двумя партиями, разумеется, не могло быть и речи. Что касается возражения Тронше, то депутат Мерлен, юрист из Дуе, заявил, что закон требует большинства двух третей только по вопросу о виновности, между тем как по вопросу о мере наказания достаточно простого большинства голосов.