— Нет, я думаю, что не все были соучастниками, — сказал я. — Только такое впечатление, что дело пошло не так, как изначально задумывалось. И взрыв был, конечно, не предусмотрен… или должен был произойти в другое время…

— Не знаю… Мне сейчас не терпится поехать на место. У меня тоже кое-какие мыслишки завелись, хоть башка еще варит неважно…

— Болит? — встрепенулась Валентина.

— Не то что болит, но временами тупость какая-то находит. Впрочем, я и без взрыва смекалкой не отличался, — засмеялся Владимиров.

— Ну, раз над собой стал подсмеиваться — значит, почти здоров. Можно ехать и твои мыслишки анализировать, — заверил я.

Появился Акентьев. Он оживленно сообщил, что с железнодорожным начальством договоренность есть. Дрезину подадут на станцию через полчаса. На дороге как раз перерыв в движении. В нашем распоряжении полтора часа.

Олега одели, мы вынесли его, усадили на заднее сиденье джипа, подложили под спину подушки, так, чтобы Олег полулежал, и поехали.

В дрезине раненого тоже устроили довольно удобно. Минут через тридцать мы были на месте.

— Ну вот, Олег, смотри вокруг, вспоминай! — сказал Виталик.

Владимиров внимательно оглядел окрестности и покачал головой:

— Нет, я потерял сознание не здесь. Из окна я деревни на горизонте не видел и кустов этих там не было. Поехали дальше.

Нам пришлось проехать еще тридцать километров. Во время, которое нам отвели железнодорожники, мы явно не укладывались. Акентьев связался по рации со станцией, попросил дать нам еще полчаса. Диспетчер хоть и поворчал, но согласился.

Наконец Владимиров воскликнул:

— Стоп! Вот это дерево и домик вдалеке я помню. А дальше я стал отворачиваться от окна, потому что поезд вроде въехал в тоннель. Замелькали стены, и в этот момент — вспышка ослепительная — и все…

Мы действительно проехали нечто вроде тоннеля. Недалеко от того места, которое запомнилось Олегу, железнодорожная колея шла по длинному коридору, пробитому в холме. Все стало ясно. Очевидно, к тому моменту, когда поезд подъехал к скальному коридору, Панкратов уже отключился, полакомившись кофе с морфином. Когда Владимиров стал поворачиваться, его ударили чем-то металлическим. Грохот поезда, едущего между скал, слился с грохотом от удара. Плюс вспышка!

Пока ехали к станции, мы успели обсудить все возможности нашей версии и пришли к выводу, что она вполне правдоподобна. Значит, из четырех человек, находившихся в вагоне, двоих можно было исключить из числа преступников.

Очевидно, первый срыв плана был, когда Владимиров отказался от кофе. Его нейтрализовали. Болты в туалете к тому времени были уже частично откручены. Оставалось завершить дело. Унитаз сняли и в условленном месте выбросили на полотно ящик с деньгами.

Со взрывом тоже можно было теперь разобраться.

Скорее всего, бомба была в термосе у Семенова. Охранники, как они сами считали, должны были приготовить бомбу к взрыву и покинуть вагон.

Но те, кто планировал ограбление, считали, что Семенов и Николаев будут лишними при дележе добычи.

Как только Семенов отвинтил крышку термоса, раздался взрыв… «Далее, как говорится, по тексту»…

Мы привезли Владимирова обратно в больницу, и врач обещал, что в ближайшие дни его можно будет транспортировать в Питер.

Пока мы странствовали, Валентина оставалась в больнице, ждала своего суженого.

Акентьев охрану не снял, хотя я предположил, что защищать Олега нужно было, пока он не мог вспомнить, что именно и где с ним произошло. Наверняка преступники, узнав, что Олег рассказал все, что мог, потеряют к нему интерес. Но Виталик заупрямился. «Береженого — Бог бережет», — сказал он, и я с ним согласился.

ПАНКРАТОВ

Алексей решил еще раз наведаться в Дом Семи Духов. События последних дней повергли его в глубокое смятение. Уголовщина, появление призрака, предсказания ведуна, манифест, таинственные похищения трупов и последующее их «воскрешение», истерия среди подростков — все это смешалось в такой клубок, что Панкратов никак не мог самостоятельно разобраться в происходящем.

Как журналист он пытался систематизировать события, каким-либо образом связать их между собой, но у него ничего не получалось. С одной стороны, призрак брата, появление которого уже не казалось необычным и даже, напротив, помогало Алексею, потому что делало осмысленными действия, направленные на поиски виновников взрыва; с другой — многочисленные мистические явления, которые Панкратов никак не мог увязать с катастрофой… И уж вовсе за пределами понимания и здравого рассудка оставались какие-то пещеры и существо, в них обитавшее, от которого, судя по всему, и исходила вся «бредятина»: манифесты, зомби, необъяснимые смерти и все остальное… Главное, для Панкратова оставалась непонятной конечная цель всего происходящего. Он пытался убедить себя в том, что большинство происходивших явлений — чья-то искусная мистификация, но и здесь концы не сходились с концами. А поверить в то, что на исходе XX века он, Алексей Панкратов, в заштатном городке Межинске стал свидетелем борьбы сил зла с силами добра, он тоже до конца не мог.

То есть Алексей, естественно, понимал, что зло и добро существуют, и это, как ни крути, — факт. Но поверить в материализацию этих сил и в то, что здесь, на небольшом участке земли, происходит нечто вроде мини-апокалипсиса, было для него невозможно.

Сотрудникам Дома Семи Духов Панкратов тоже не очень верил и считал большинство из них элементарными мошенниками, но ему пришлось убедиться уже во время первого визита, что люди, именующие себя магами, по крайней мере, обладают большим запасом знаний в тех областях, которые до сих пор мало его интересовали.

В Доме Семи Духов Панкратов спросил Анохину. Ему хотелось начать визит с разговора с уже знакомыми людьми.

Ева Дмитриевна вышла к нему в холл такая же энергичная, какой показалась Алексею при первом знакомстве.

— Старый знакомый! — приветствовала она Алексея. — Здравствуйте. Как ваши успехи на поприще познания неведомого и загадочного?

— Плохо, — сокрушенно признался Панкратов. — Столько неведомого и загадочного сразу навалилось, что одному не разобраться.

— Но вы же вроде не один работаете? Вам настоящий сыщик помогает.

— Ева Дмитриевна, мы с Батоговым люди сугубо трезвые, в смысле материалисты. У нас просто ум за разум заходит от мистики. А последняя стала встречаться так часто, что…

— Все понятно, — рассмеялась Анохина. — Боитесь, как бы умом не тронуться. И чего же вы от нас хотите?

— Хотелось бы с вашей помощью разобраться, хотя бы отчасти, в том, что происходит в городе.

— Нам самим приходится довольно трудно, — призналась Анохина. — Наши тайные науки не могут дать ответа на многие вопросы. Даже самые знающие из нас, маги и чародеи международного класса, здесь, в Межинске, заходят в тупик, пытаясь разгадать сущность явлений. Тем не менее кое-что мы вам можем помочь понять. Кстати, вы с Шурлыгиным виделись?

— Виделись. Виктор Алексеевич мудрый человек, но и он в большинстве случаев говорит загадками или не отвечает вовсе.

— Но, я думаю, основное ведун вам сказал. О демоне, поселившемся в пещерах, и о грядущей битве добра со злом.

— Об этом говорил. Но мне, честно говоря, трудно во все это поверить, и, самое главное, представить воочию.

— Я бы не сказала, что вы такой уж Фома неверующий. Ведь в призрак вы поверили? И в зомби пришлось поверить.

— Призрак я видел собственными глазами… Хотя иногда мне кажется, что меня мистифицируют… Каким-то образом внушают галлюцинации на расстоянии. А зомби?… Не знаю… Честно говоря, я сильно растерян, и мне бы для душевного покоя хотелось поговорить с кем-нибудь из ваших магов…

— Хотите получить научное объяснение? Но ведь вы не признаете оккультные науки, — не без ехидства заметила Анохина.

— Пусть будут оккультные, но науки… — с усмешкой ответил Панкратов.

— Что на этом этапе вас особенно интересует?