Несколько солдат разразились смехом. Матеус покраснел.

— О! Вы надсмехаетесь! — воскликнул он. — Я посмотрю, как вы будете вести себя там, куда я вас везу!

— Посмотрим, но не знаю, понравится ли Богу, что вы делаете! — холодно ответил Рено.

С этого момента безобразная внешность Матеуса стала предметом бесконечных обсуждений. Когда Матеус отвратительнее — вечером или утром, на ногах или на лошади, во время завтрака или во время обеда, при свете лампы или в лучах солнца. К тому же, Рено заметил, что Матеус несуразно сложен, — и по этому поводу так же было отпущено немало острот.

— Посмотрите, господа, у него нос как у дятла, глаза как у совы и рожа, как у козла; тело как у обезьяны; ноги как у цапли; шея как у жирафа. А уж такого жадину ещё нужно поискать!

Матеус изо всех сил старался делать вид, что насмешки его не трогают.

Но француз видел, что это совсем не так, и продолжал острить.

— Не кажется ли вам странным, — обратился он однажды к Матеусу, — что человек с таким длинным носом имеет также и широкий рот? Это слишком для одного лица. Прибавим сюда маленькие глаза и большие уши…

В другой раз он произнес:

— Как ты думаешь, какое лицо должен иметь человек, у которого душа ничтожна, как у червя? Это будет не лицо, а вывеска. И мы разобьем эту вывеску об дерево!

Эти разговоры, конечно, слышали негодяи Матеуса и они не прошли бесследно. Несмотря на то, что это были люди с каменными сердцами и привыкшие к суровым военным будням, многие из них сочувствовали господину де ла Герш и господину де Шофонтену. В какой-то момент Матеус понял, что пленных могут вдруг освободить. Он больше не мог рассчитывать на помощь людей, окружавших его. Подозвав к себе Рудигера, в котором он больше всего сомневался, Матеус предложил ему:

— Я даю тебе тридцать золотых дукатов, это все твое жалование. Пересчитай их и отправляйся к дьяволу!

— О! Вот это благодарность!

— Я думаю, что нам уже не по пути!

— Помнится, вы обещали мне покровительство!

— Благодари Бога, что я с тобой рассчитался! Уходи быстрее!

Рудигер посмотрел в окно и увидел во дворе двадцать всадников, готовящихся к отъезду. Это были остатки отряда, разгромленного в бою со шведами.

— Я их собрал сегодня ночью, — объяснил Матеус. — Среди них есть хорваты и болгары. Они убьют человека также легко, как выпьют стакан воды.

Рудигер почел за благо уйти.

После ухода Рудигера Матеус поменял дорогу и приказал не останавливаться ни днем, ни ночью. К концу недели они очутились перед замком, двери которого открылись, как только Матеус шепнул несколько слов на ухо коменданту. Проверив все углы, Матеус объявил, что это место им подходит и приказал всем располагаться на отдых.

Замок Рабеннест располагался на вершине горы, у подножия которой протекала река. От посторонних взглядов он был укрыт густыми лесами; толстые стены, четыре башни, подъемный мост делали его неприступным для нападавших.

Рено поместили в башню Ворона, Армана-Луи — в башню Змеи. Башни отличались друг от друга своей формой: одна была круглой, другая — квадратной. Обе были довольно прочными, с толстыми стенами; мебель в них была одинаковой: убогие ложа, две табуретки, железная печка, ветхий деревянный стол; два маленьких окошка едва пропускали солнечный свет, но ветер и дождь проникали туда одновременно.

— Видите комнаты? В них есть мебель, — показал Матеус узникам.

— Это почти так же очаровательно, как вы! — произнес в ответ Рено.

— Положитесь на меня, будет и пища! — продолжил Матеус.

— Надеюсь, она не будет соответствовать вашей внешности, дражайший!

Матеус изобразил на своем лице что-то наподобие улыбки, бросил на Рено циничный взгляд и закрыл за собой дверь.

Ночью ничто не нарушало тишины уснувшего замка. Только ветер шумел между прутьями решетки. У подножия башни можно было различить шаги часовых.

Рено решил петь для того, чтобы его друг знал, в какой части башни его поместили. Арман-Луи, услышав голос друга, одним прыжком достиг стены и приник к прутьям решетки.

Прямо перед ним возвышалась башня, откуда доносился голос друга; океан темной зелени простирался до горизонта. Глубокий вздох вырвался из груди г-на де ла Герш и он бросился на свое ложе. В душе он горячо молился Богу.

Наутро дверь камеры открылась и на пороге появился Жан де Верт.

— Я не желаю с вами разговаривать! — резко произнес Арман-Луи.

— Господин граф, — холодно отвечал баварец, — не забывайте, что рядом с вами нет Густава-Адольфа и мы не в Карлскроне!

— Что вы хотите от меня?

— Все очень просто! Вы — мой пленник, законы войны дают мне право требовать за вас выкуп… Заплатите мне золотом — и можете быть свободны!

— Но где я смогу взять ту сумму, которая устроила бы вас?

— Я хочу вам сказать, что у нас есть другой способ прийти к соглашению и этот способ намного проще.

— Объясните!

— Вам только нужно отказаться письменно от руки мадемуазель де Сувини, отказаться от обещания, данного ей, и с этой минуты двери замка откроются перед вами.

— Вот что вы, оказывается, подразумеваете под более подходящим способом! Так знайте же: я прежде умру, чем подпишу подобное заявление!

— Я просил бы вас сначала подумать, прежде, чем дать окончательный ответ! Дело в том, что король Густав-Адольф не знает о вашем местонахождении, его армия далеко отсюда и никто не придет вам на помощь.

— Если это все, что вы хотели мне сказать, считайте ваш визит законченым! Поберегите ваши силы для других дел!

Жан де Верт поднялся и позвал слугу; его лицо оставалось невозмутимым. Когда слуга принес требуемые предметы, Жан де Верт продолжал:

— Вот перо, чернила и бумага; несколько написанных слов сделают вас свободным. Подумайте, и не стоит упорствовать! Стены этого замка сложены из надежного камня и простоят очень долго. А пока — прощайте, граф!

Арман-Луи не пошевелился. Скоро шаги Жана де Верта стихли вдалеке.

Из башни Змеи Жан де Верт проследовал в башню Ворона. Там он нашел де Шофонтена, рисующего на стене профиль Матеуса железной вилкой.

— Господин маркиз, я не хотел вас беспокоить, — обратился к нему Жан де Верт, входя, — продолжайте рисовать, если вас это забавляет!

Рено повернулся к нему, нисколько не удивившись.

— О, я нисколько не спешу, так как моя модель всегда перед глазами; каков парадокс: такой урод и на службе у вас!

— Я полностью доверяю Матеусу Орископпу!

— Он этого достоин!

— Превратности войны привели вас к нему!

— Точнее, в его когти, барон!

— Он сейчас вправе распоряжаться вами!

— Да, но мне кажется, что вы злоупотребляете этим!

— Тем не менее, если вы отречетесь от руки мадемуазель де Парделан, то я смогу предложить вам свою помощь и вытащить вас отсюда!

Рено изобразил удивление на лице.

— Но, позвольте, я считал, что вы предпочитаете мадемуазель де Сувини! — воскликнул он.

— О! Я думаю о ней все время, но если я попрошу отречься от её кузины письменно, то, как я считаю, это осчастливит мадемуазель!

— Господин барон, вы слишком хорошенький, а у меня характер вспыльчивый и дурной, я могу в гневе разбить что-нибудь: стол, скамейку, все, что попадется мне под руку о спину того, кто посмеет заговорить о мадемуазель де Парделан. Мой гнев не будет иметь границ! А теперь, я надеюсь, вы меня поняли и беседа наша закончена?

Жан де Верт встал и, указывая на чернила, перо и бумагу, которые поставил на стол слуга, произнес:

— Здесь все, что вам нужно — две строчки на бумаге, и в знак нашей дружбы Матеус предоставляет нам лошадь, на которой вы покинете этот замок!

Несколько минут спустя можно было услышать звон цепей опускающегося моста: Жан де Верт покинул замок.

Снова наступила ночь, она была такой же темной и молчаливой, как и предыдущая. Арман-Луи приник к решетке окна и увидел свет в башне напротив. Свет двигался в разных направлениях. Это Рено с помощью дыма факела рисовал на стене камеры гротескное изображение Матеуса. Затем Рено принялся петь.