Утро было солнечное, и ночные страхи теперь казались какими-то нереальными и смешными. Мы приехали с Ивам в Тарнадманд, куда уже собрались для церемонии «лука и стрелы» люди родов Тарард и Мельгарш. Повсюду пестрели путукхули. Все были оживлены и несколько возбуждены в ожидании церемонии. Посреди манда было установлено несколько котлов, под ними весело прыгал огонь. Около котлов суетились мужчины. Они варили рис, готовили кофе и жарили лепешки для предстоящего пира после церемонии. Управлялись они со всем этим ловко и со знанием дела. Женщины праздно сидели и, посмеиваясь, комментировали происходящее. Енгуд в новом путукхули несколько смущенный подошел ко мне.

— Амма, — извиняющимся тоном сказал он. — ты вчера у нас была, говорила с Синергудом и даже что-то писала. А теперь у нас изменения.

— Отменили церемонию? — чувствуя какой-то подвох, спросила я.

— Нет, нет, — замахал руками Енгуд. — Но рано утром собрался совет племени и решил, что лук и стрелу Недиям даст Пештергуд, мой старший сын. Ты не возражаешь, амма? Ты ведь говорила с Синергудом…

— Я возражаю? При чем тут я?

— Но ведь ты говорила с Синергудом, ты думала, что он даст лук и стрелу, — оправдывался Енгуд.

— Ну конечно, я не возражаю, — успокоила я старика. — А как Недиям? Пештергуд — старший, и она получит сразу трех мужей, а не я. Что она об этом думает?

— Аёо! — засмеялся Енгуд. — Недиям только этого и ждала. Если женщине нравятся сразу два человека, пусть она их обоих и забирает. Мне тоже легче. Я даю за нее семнадцать буйволов. Уплатить выкуп за трех жен я не в состоянии.

— В таком случае у меня никаких возражений нет. А с Пештергудом я тоже поговорю. Не беспокойся.

— Да, да, — искренне обрадовался Енгуд. — Поговори обязательно и запиши.

Пештергуд был видный парень. Высокий, крепкого сложения, с умным, энергичным лицом. Он стоял в группе мужчин в коротком путукхули, укрепленном на одном плече. Пештергуд был явно взволнован, нехотя отвечал на расспросы и все поглядывал в сторону Недиям.

Нарикен, отец Недиям, вышел из рощи и, увидев нас, помахал рукой. Мы вошли в рощу. Там сидела группа мужчин и старик тода вырубливал четырехугольное гнездо в стволе старого развесистого дерева. Рядом стоял мальчик и держал в руках плошку, наполненную маслом — гхи. Под деревом женщина раскладывала в узелочках горох, рис, чамай. В это время за рощей раздались голоса и смех. В рощу во главе вереницы женщин вошла Недиям. Они расселись полукругом и стали ждать. Когда гнездо в дереве было готово, Недиям и Пештергуд подошли к мужчинам. Они опустились перед Нарикеном и по очереди коснулись лбами его колен. Так они брали его благословение. Процедура повторилась перед каждым родственником Недиям и Пештергуда. Затем оба подошли к женщинам и первой дала свое благословение молодым мать Недиям. После этой церемонии каждый занялся своим делом.

Недиям зажгла светильник в гнезде, приготовленном для этого стариком тода, а Пештергуд отправился делать лук и стрелу. Он долго и придирчиво выбирал ветви низкого кустарника, покрывающего склон ложбины за рощей. Сосредоточенно и старательно связал ветви, и получились лук и стрела. Конечно, они были символическими. Стрелять из такого лука нельзя.

Недиям в это время терпеливо ждала Пештергуда в роще. Наконец он появился. Наступил самый ответственный момент церемонии. Пештергуд приблизился к Недиям и трижды спросил ее: «Дать лук?», а она в ответ трижды произнесла: «Кто этот мужчина?». Пештергуд назвал свой род и протянул Недиям лук и стрелу. Она взяла их и положила под светильник. Оба они некоторое время стояли рядом, молча созерцая колеблющийся язычок пламени. О чем они думали в этот момент, трудно сказать. Разговоры утихли, и лица присутствующих приняли торжественно задумчивое выражение. Совершалось великое таинство приобщения мужчины к отцовству. Один за другим бесшумно исчезали из рощи родственники. Пештергуд и Недиям остались одни перед деревом.

И вдруг в эту тишину ворвался дружный хор мужских голосов.

— Вэй, эхо-хо! Вэй, эхо-хо! Вэй, эхо-хо!

В горах эхо несколько раз повторило: «Эй, хо-о! Эй, хо-о!» Круг танцующих тода ритмично двигался в такт песне. Мелькали путукхули, поднятые посохи, развевались длинные волосы и бороды.

— Вэй, эхо-хо! Вэй, эхо-хо!

Мужчины Тарард и Мельгарш отмечали торжественное событие.

Церемония «лука и стрелы», или «пурсутпими», играет в жизни племени большую роль. С нее начинается семья. Лук и стрелу может дать женщине ее муж, «узаконенный» уплатой выкупа. Могут давать по очереди несколько мужей, может дать не имеющий отношения к ее семье человек. В последнем случае «пурсутпими» будет иметь значение брачной церемонии. Такое же значение она приобретает и тогда, когда человек, дающий лук и стрелу женщине, до этого не состоявшей с ним в браке, закрепляет эти отношения уплатой выкупа. Если женщина уже состоит в браке с несколькими мужьями, не являющимися между собой братьями, то старший из них совершает «пурсутпими» в период ее первой беременности. Затем наступает очередь остальных. Каждая беременность женщины в таком случае требует своей «пурсутпими». Если мужья — братья, церемонию выполняет старший брат только один раз и дети считаются общими для всех братьев. Как известно, женщина может уйти от мужа или мужей, и тогда человек, с которым она стала жить, дает ей лук и стрелу и тем самым закрепляет свои права на очередного ребенка. Может случиться так, что женщина беременна, а «законных» мужей или мужа у нее нет. Тогда церемонию совершает или ее очередной избранник, причем он может уплатить за нее выкуп и сделать своей женой, или любой мужчина, выбранный родственниками. По установившейся в племени традиции не так уж важно иметь мужа, но необходимо быть матерью и иметь «церемониального» отца ребенка. Этим «церемониальным» отцом может быть любой мужчина, принадлежащий к другому роду данной фратрии. Представители чужой фратрии полностью исключаются из их числа.

Иногда наблюдается резкая возрастная разница между людьми, связанными церемонией «лука и стрелы». Однажды в Тарнадманде мне показали двухлетнего малыша, который за месяц до этого дал лук и стрелу двадцатидвухлетней женщине. Это объясняется нехваткой в данной фратрии мужчин соответствующего возраста. Может случиться так, что женщина умирает бездетной. Бездетность, по представлениям тода, один из крупных недостатков женщины. Согласно поверьям, умерший тода должен прийти в страну мертвых полноценным, оставив все свои несчастья и невзгоды в мире живых. Поэтому, если умершая была бездетной, «пурсутпими» соблюдается при погребальной церемонии. Что касается погребальной церемонии для мужчины, то во время нее вместе с его личными вещами (которые ему будут нужны в стране мертвых) обязательно сжигается лук и стрела. Мужчины тода довольно терпимы к фактам сожительства женщин с мужчинами-иноплеменниками, но весьма щепетильны в вопросах церемониального отцовства в таких случаях. Женщина, забеременевшая от иноплеменника, должна, как правило, пройти церемонию «пурсутпими» с тода. В этом отношении характерна история Пергуда из рода Инкитти, кончившаяся убийством. Одна из женщин тода жила с местным мусульманином. Когда стало известно, что женщина ожидает ребенка, Пергуд решил дать ей лук и стрелу. Однако мусульманин воспротивился этому, так как по своей неосведомленности считал, что Пергуд претендует на женщину, как на жену. В одной из очередных ссор Пергуд убил мусульманина, за что был заточен в тюрьму. Его выпустили через несколько лет по амнистии. Он нашел женщину и объявил ее сына своим.

Женщина должна быть матерью — такова древняя традиция матриархальных времен. Патриархат также устанавливает свои традиции — мужчина должен быть отцом. Дети принадлежат его роду. И поэтому на стыке этих двух периодов и возникла своеобразная церемония «пурсутпими». Если ты женщина — ты мать, если ты мужчина — ты отец. Этим сказано пока все. Слова «муж» и «жена» отсутствуют в лексиконе тода. Но пусть представитель развитой цивилизации не усмехается снисходительно, узнав об этом. Настоящее тода — его прошлое. Оно неразрывно связано с ним.