- Ты начальник? (Простолюдины-кавказцы часто употребляют место-имение «ты» вместо «вы».) Я имею к тебе важное, очень важное дело. Я смирный человек, но меня здесь обидели, отняв нож и браунинг.

На это Семенов ответил:

- Хорош смирный! Угрожал нас всех перестрелять, если начальник сейчас не придет. Его с трудом четыре человека обезоружили; лишь пять минут, как он стал успокаиваться.

Пришедший несколько сконфузился и произнес:

- Это ничего не значит, я спокойный человек!

PoccJ?_e мемуарах

Я повел его к себе в кабинет, куда вошел и Семенов.

- Не хочу разговаривать с этим мужиком, - сказал молодой человек, - он хотел мне пальцы переломать, когда я ему не давал браунинг.

Семенов вышел.

- Меня зовут Захар, я армянин, на скотобойне баранов режу; пришел к тебе с важным делом, господин начальник.

- Ну и рассказывай свое дело, - ответил я.

- Партия Дашнакцутюн стала через Ростов оружие и патроны возить, но так умно, что полиция не знает, а знает Карагиянц, магазинер. Везут в бочках сахар и ружья. Везут ящики с мылом, а там и мыло и патроны… А кто их получает и как их найти теперь, не знаю, но все скажу потом, если хорошо будешь давать деньги!

Сговорились. Я дал ему сто рублей, которые он у меня попросил, и должен был платить по одному рублю за каждые обнаруженные по его сведениям револьвер или винтовку, а за патроны по 50 копеек с фунта. Кроме того, охранное отделение должно было уплачивать ему по сто рублей (50 долларов) в месяц, если его работа окажется добросовестной.

- Будь спокоен, сведения первый сорт! - уверенно сказал Захар.

В охранном отделении принимать его было нельзя, так как его могли выследить члены означенной армянской революционной партии, а адрес конспиративной квартиры давать такому неуравновешенному и пока неизвестному человеку я опасался. Решено было встречаться с ним на улицах, в укромных местах, и было назначено первое свидание через три дня на дороге между городами Нахичевань и Ростов.

Таким образом, Захар предложил свои услуги в качестве секретного сотрудника, каковым и был принят мною под псевдонимом «Блондин». Я уговорил Захара помириться с Семеновым. Он встал, простился со мною, сказавши: «Я очень тобою доволен!» И, улыбнувшись буквально детской улыбкой вошедшему Семенову, подал ему обе руки и сказал, что он больше на него не сердится. Несмотря на одежду простолюдина-ремесленника, вся его фигура, постановка головы и лицо буквально поражали своей фацией, мужеством и красотою. Невольно напрашивался вопрос: неужели только мелкие корыстные побуждения заставляли этого красавца предавать своих земляков? При первом знакомстве задавать такие вопросы небезопасно, так как может произойти такая реакция, что заявитель под влиянием угрызения совести или другого чувства сразу перестанет говорить. Я же преследовал исключительно розыскные цели, следовательно, и не занимался пробужде-

Россия'^1^в мемуарах

нием в заявителе этических побуждений, отвращающих его от первоначальных намерений. Политическая борьба сложна и основана, конечно, не на сентиментальности противных лагерей: врагов власти - революционеров, с одной, и их противников - с другой.

Семенов вывел Захара из охранного отделения, по пятам которого пошли два филера, осторожно наблюдая за ним. Было около двух часов ночи, когда эти филеры возвратились с докладом. Захар, которому филеры дали кличку «Красавец», простившись у ворот нашего дома с Семеновым, не поворачиваясь, быстро зашагал по Большой Садовой улице и, свернув на Таганрогский проспект, спустился к реке; на берегу, на бревнах, очевидно в ожидании Захара, сидел человек. Наружность этого человека нельзя было определить так как ночь была темная и издали был виден только его силуэт - высокий, худой, сутулый. Захар подошел к нему и поздоровался. Ожидавший его с места же начал громко выговаривать Захару, что он запоздал. Неизвестный и Захар говорили по-армянски, но первый все переходил на русскую речь. Голос его был сиплый, говорил он, как человек без зубов, и задыхался. «Вероятно, старый человек», - заключил филер Макаров. Затем они стали говорить тихо и расстались. При прощании Захар вынул что-то из кармана и, по-видимому дал неизвестному, после чего последний похлопал Захара по плечу и быстро скрылся в темноте за бревнами, почему его не удалось взять в наблюдение; Захар задумавшись, просидел на берегу около часа, затем что-то про себя пробормотал и, махнув рукою, направился к скотобойне, где и остался.

Утром по телефону мне сообщил полицеймейстер, что магазинер, ведающий на вокзале приемкой грузов, Карагиянц убит неизвестным скрывшимся преступником, который настиг свою жертву недалеко от вокзала в безлюдном переулке и, вонзив ей сзади в шею финский нож, скрылся. Подозрение пало сначала на Захара Макариянца, любовника жены покойного, но его алиби было установлено тем, что до восьми часов утра он бил на скотобойне баранов, а затем находился с резниками в чайной до девяти часов утра, убийство же совершено было в 7 часов 30 минут. Тотчас же командированы были мои люди для тщательного обыска в бюро Карагиянца на железной дороге, на его квартире и в больницу для осмотра вещей, находившихся при покойном. В бумажнике, в кармане пиджака Карагиянца, был найден клочок бумаги с цифрами и текстом на армянском языке. Я тоже был в это время в больнице, где лежал еще одетый труп Карагиянца. Он был высокого роста, лет 40, брюнет, с бородкой, весьма худ, лицо измождено, с

Росси я'^^в мемуарах

ввалившимися шеками, типично туберкулезное, губы сжаты. Полуоткрытый левый глаз давал лицу выражение удивления. Обнаруженная у него записка была переведена на русский язык и разобрана. В ней заключалась конспиративная запись, относящаяся к оружию, находившемуся в складе товаров на железной дороге. И был записан ряд номеров с надписью слов: «мыло», а в другом месте «сахар». Следовательно, упоминался груз, о котором говорил Захар. Действительно, по номерам записки найдены были две бочки с сахаром и четыре ящика с мылом, в которых кроме этих товаров оказались револьверы, в разобранном виде винтовки Тульского завода и патроны. Последовали телеграммы в Тулу, Баку и другие города, и там тоже было изъято немало оружия и патронов. Я отправился на обыск в квартиру Карагиянца лично, с полицейскими чинами. Меня там встретила крупная, лет 30, брюнетка, красивая, румяная, с большими черными глазами, несколько вульгарная армянка. Она производила впечатление более растерявшейся и испуганной женщины, нежели убитого горем человека, и чувствовала себя как-то неловко. На квартире результатов добыто не было, но расспросом русских соседей установлено, что ее часто, в отсутствие мужа, посещал Захар, которого вчера под вечер покойный Карагиянц выгнал из квартиры, а жену тяжко избил. Теперь нам надо было выяснить человека, с которым Захар беседовал на берегу вчера ночью, так как у меня зародилось подозрение, не он ли убил Карагиянца, будучи подосланным Захаром, который, может быть, заплатил ему ста рублями, полученными от меня. Стали следить за Захаром и днем и ночью, но установленные встречи с разными лицами оказались неинтересными, за исключением старика лодочника, с которым Захар провел полчаса в ресторане.

На третий день, как было условлено, я пошел на свидание с Захаром. Лил непрерывно дождь, я и Семенов направились к дороге в город Нахичевань, где промокший Захар нас уже ждал. Зашли мы в русскую чайную на Базарной площади, в которой имелся отдельный кабинет. Мы уселись втроем за стол: я, Захар и Семенов. Заметно было, что Захару не по себе: волнуется, прислушивается к каждому подходу к двери нашего кабинета и отвечает невпопад. Когда заговорили об убийстве Карагиянца, у него забегали глаза и он начал смотреть на меня исподлобья. Разговор не клеился, и я назначил ему свидание через неделю Похоронили Карагиянца. Вдова тотчас же переменила квартиру и начала пьянствовать вместе с Захаром, который приходил к ней с бутылками вина и водки, забросивши свою работу. На четвертый день после свидания со мною Захар позвонил по телефону, прося меня на