мемуарах

должали вступать в контакты с военными разных рангов, то они, конечно, не перестали сообщать о своих наблюдениях. Поэтому, хотя секретная агентура в армии прекратила свое существование, мы продолжали регулярно получать информацию о настроениях среди солдат, и эта информация становилась все более и более тревожной.

Не однажды в течение войны Охрана имела дело со случаями шпионажа. Как-то раз деятельность «черного кабинета» привела к раскрытию гнезда немецких шпионов на юге России. Корреспонденция этих людей была зашифрована, но нам удалось найти ключ и таким образом пресечь деятельность всей группы.

Похожим образом была раскрыта группа германских шпионов в Измаиле. Все письменные улики в этом деле были зашифрованы. Но арестованные члены организации имели при себе одинаковые календари, и стало очевидно, что в них-то и находится ключ к разгадке. И действительно, это дало нам возможность расшифровать все документы данной группы, которые оказались очень важными

Нередко случалось, что в делах о шпионаже полиция и военные расследовали одни и те же улики, но, к сожалению, очень редко удавалось достичь взаимовыгодного сотрудничества. Как правило, военные власти с недоверием относились к полиции, что часто затрудняло расследование и уменьшало надежды на успех. Одним из способов, которым Военное министерство выражало это недоверие, было систематическое игнорирование сообщений, присылаемых Департаментом полиции. По поводу информации, полученной от самых надежных источников, военный министр отвечал, что проведенное расследование продемонстрировало ложность этих сведений. Конечно, мне бы не хотелось обвинять Генеральный штаб за различные ошибки, сделанные в то время, но справедливость требует констатировать, что, за несколькими исключениями, военные власти сделали далеко не все, что ожидалось от них в таких полицейских расследованиях. Делая это заяв ление, я хочу отвергнуть беспочвенные обвинения, так часто выдвигаемые против Министерства внутренних дел, в излишне мягких мерах, принимаемых для предотвращения революционной агитации и всеобщего развала.

Я помню о своих разговорах с генералом П.Н. Соловьевым, начальником Северо-Западной железнодорожной полиции. Он жаловался, что Ставка часто настаивает на немедленной отправке составов с военными грузами, и утверждал, что выполнение этих требований блокирует нормальное железнодорожное сообщение. Неоднократно Соловьев должен был лично ехать на

Россия мемуарах

узловую станцию, чтобы ликвидировать затор; идущие малой скоростью поезда должны были жцать, чтобы поезда с амуницией или другим военным грузом могли ехать быстрее. Особой причиной для недовольства было то, что вагоны, отправленные в Варшаву, никогда не возвращались обратно, что вело ко все увеличивающейся нехватке подвижного состава на этих станциях и усложняло комплектование новых составов. Военные власти в Варшаве следили только за разгрузкой поездов, переводя их на запасный путь, чтобы освободить главную ветку, и затем оставляли их стоять там.

«Весь порядок нарушен и вряд ли может быть когда-нибудь восстановлен, - заявлял генерал Соловьев. - И это происходит главным образом потому, что в командовании армии есть люди, совершенно незнакомые с правилами и техникой железнодорожной службы. Когда полицейские власти ставят передо мной задачу устранить возникающие препятствия, я должен постоянно действовать как посредник, пытаясь примирить требования военных с железнодорожным руководством. В случаях настоятельной необходимости для армии срочно отправить военный эшелон даже составы с продовольствием должны задерживаться на несколько дней».

И здесь, возможно, мы имеем первую причину быстро увеличивающейся нехватки предметов первой необходимости, следствием чего может стать всеобщий экономический крах. Конечно же, торговцы желали побыстрее использовать исключительную ситуацию в своих собственных интересах, и если цены однажды выросли, не хотели снижать их. Чиновники и рабочие, со своей стороны, непрерывно требовали повышения окладов и заработной платы, обосновывая свои права все возрастающей стоимостью жизни.

Когда я еще был директором Департамента полиции, мне как-то позвонил директор Московского торгово-промышленного товарищества Г.П. Гюйон, умный и деловой обрусевший француз, которого я никогда раньше не встречал. Во всех подробностях и очень ясно он изложил мнение, которое было широко распространено, что нерегулярность грузовых и пассажирских перевозок может привести к опасным волнениям среди населения и нужно предпринять своевременные меры, чтобы быть готовыми к такой опасности. Один из приведенных им примеров был таким: важное сырье, предназначенное для Москвы и прибывающее из северных городов, недели лежало в ожидании состава для перевозки, в то время как через эту же станцию проходили пустые составы, зарезервированные для Военного министерства, которые поэтому не могли быть использованы. Согласно Гюйону, срыв регулярных поставок сырья вызвал падение производства на

Россия мемуарах

фабриках и волнения среди рабочих, что создало благоприятную почву для агитации социалистов. Гюйон завершил свою речь утверждением, что как представитель и глава товарищества он руководствуется только интересами промышленников, а они сделают все возможное, чтобы предотвратить увольнения рабочих. Но он добавил, что боится что в ближайшем будущем все их усилия окажутся бесполезными, так как никакие попытки убедить Генеральный штаб в необходимости введения некоторой регулярности в железнодорожное сообщение и упорядочения распределения вагонов не имели успеха.

О самых важных моментах моего разговора с Гийоном я сообщил своему шефу Брюну де Сент-Ипполиту, с просьбой передать их товарищу министра В.Ф. Джунковскому. Но предпринятые шаги были совершенно недостаточны, чтобы гарантировать какой-нибудь результат, так как армия в лице всесильного генерала Янушкевича абсолютно не принимала во внимание бедственное положение населения. Упоенный властью, Янушкевич отдавал такие приказы руководителям Военного министерства, что складывалось впечатление, будто ситуация в стране его совершенно не касается.

Всеобщая шпиономания в двух случаях привела к результатам, которые, даже в аспекте их влияния на репутацию русской армии, были исключительно серьезны. Я имею в виду судебные процессы полковника Мясоедова и военного министра Сухомлинова Член Думы Гучков, подробнее о котором я расскажу дальше, был организатором травли полковника Мясоедова, утверждая, что располагает исчерпывающими доказательствами совершения Мясоедовым государственной измены. Инспирированное Гучковым «Вечернее время»³⁹ начало публиковать свои «разоблачения» Мясоедова и настаивало на возбуждении официального дела против этого офицера. Характерно для духовного разложения так называемых «культурных кругов» России, что этот обвинительный акт со стороны не заслуживающей уважения газеты сразу же нашел сочувствие и полное доверие у публики. Если же кто-то скептически вопрошал, неужели все это действительно правда, то получал убежденный ответ: «Это должно быть правдой, так как напечатано в газетах».

Очень скоро по приказу главнокомандующего дело Мясоедова было передано в военный суд, но желтая пресса этим не удовлетворилась и требовала от суда обвинительного приговора «предателю». В Ставке придали слишком большое значение заявлениям петербургской прессы и вообще тому, что происходит в столице. В результате политические цели стали вли-

Россшг^^в мемуарах

ять на правосудие. Полковник Мясоедов был вначале оправдан военным судом. Затем, однако, по приказу Великого князя Николая Николаевича был начат второй судебный процесс, который завершился смертным приговором обвиняемому. Приговор был приведен в исполнение вскоре после его вынесения. Мне сообщили, что Мясоедов в отчаянии пытался совершить самоубийство, вскрыв себе вены обломком металлической оправы для очков. Попытка, однако, была своевременно обнаружена, и с этого момента до самой казни несчастный находился под постоянным наблюдением тюремшика.