— Рерих,— спокойно произносит Профессор.— Рерих-старший. Очень красиво.
Виктор бросает на него короткий взгляд и поворачивает лицо к Антону. Тот, весь подавшись вперед, с полуоткрытым ртом, завороженно и не отрываясь впитывает в себя эту чудную картину. Потом он поворачивается к Виктору — глаза у него совсем безумные.
— Что это? — спрашивает он.— Где это?
Виктор сплевывает.
— А черт его знает,— говорит он.— То ли где-то, то ли когда-то.
— Вы видели это раньше?
— Вот это — нет. Да картинки все время разные...
— Значит, это картинка...
— Н-ну, можно сказать и картинка... — уклончиво отвечает Виктор.
Взгляд его становится настороженным: теперь он смотрит только на Антона. Тот бормочет, как в лихорадке:
— Как же так — картинка?.. Нет, врешь, врешь... Опять врешь... Это же покой, тишина... тишина...
И тут Профессор, жалостливо наморщась, подбирает с мостовой камушек...
— Стой! — яростно кричит Виктор.
Но уже поздно. Камушек, описав дугу, падает в воду в двух шагах от девушки. Всплеск. Девушка поднимает голову, отводит волосы с прекрасного лица. По гладкой воде расходятся круги. Девушка, слегка сведя брови, с некоторым удивлением, но без всякого страха разглядывает грязных, оборванных, закопченных людей и снова опускает голову. Мир «по ту сторону» начинает таять, заволакиваться дымкой и исчезает. Впереди снова пустая унылая улица с мертвыми домами.
Антон сидит на своем рюкзаке, бессильно уронив руки, и плачет. Виктор поворачивается к Профессору и, злобно гримасничая, стучит себе костяшками пальцев по лбу. Тот растерянно бормочет:
— Я думал, это мираж... Я был уверен...
— Уверен, уверен...— злобно повторяет Виктор. — Ты уверен, а он теперь — видишь? Что с ним теперь делать?
Оба они смотрят на Антона. Антон молча плачет. Виктор вдруг дико орет:
— Подъем!
Профессор вздрагивает и хватается за рюкзак, а Антон медленно поднимает залитое слезами лицо к Виктору и говорит с отчаянием:
— Сволочь ты, не пустил меня туда... Чтоб ты сдох, гадина, чтоб ты сгнил...
Виктор, тяжело вздохнув, с размаху бьет его по лицу. Антон кубарем летит с рюкзака, но сейчас же поднимается. У него кровь на лице, но он смотрит на Виктора по-прежнему с ненавистью.
— Бери рюкзак! — рычит Виктор.— Вперед!
— Не пойду.
Виктор бьет его в живот, по голове сверху, хватает за волосы, распрямляет и хлещет по щекам.
— Пойдешь, пойдешь!..— цедит он сквозь зубы.
Профессор пытается схватить его за руку, Виктор, не глядя,
бьет его локтем в нос, сшибает очки...
— Пойдешь, пойдешь...— бормочет он.
От последнего страшного удара Антон снова летит на землю и лежит, скорчившись. Виктор, тяжело дыша, глядит на него сверху вниз, потуже натягивая перчатки. Антон со стоном поднимается и садится, упираясь руками в мостовую.
— Ну, очухался? — неожиданно мягко говорит Виктор. — Вставай, пойдем, время идет...
Антон отрицательно мотает головой.
— Сгинешь здесь, дурачок,— мягко говорит Виктор.
— Это не твое дело,— отвечает Антон. Он вытирает лицо, смотрит на ладонь.— Я тебе больше не верю, шеф,— спокойно говорит он.— Уходи с богом. Профессор, вы ему не верьте. Он знаете зачем нас с собой взял?
— Догадываюсь,— говорит Профессор. Он нервно курит, руки его дрожат. Одного стекла в его очках нет.
— Он нас взял, чтобы мы для него ходили через огонь,— говорит Антон.— Мы для него отмычки, живые тральщики. Ты зачем нас взял, шеф, а? Польстился на наши две сотни, уважаемый проводник? А?
Виктор присаживается напротив него, закуривает.
— Слушай, ты,— говорит он,— Это Зона. Здесь всегда так было и всегда так будет. Ты пойми: если ты со мной пойдешь, то, может быть, и вернешься живой. А если останешься, то верная смерть. Ты что же, надеешься этого своего покоя дождаться? Не дождешься. Он, может быть, в следующий раз только через сто лет снова появится...
— Не твое дело,— говорит Антон.— Дождусь.
— А может, и никогда не появится. А со мной пойдешь, будет тебе Золотой Круг, проси все, что хочешь... Покой хочешь? Тишину? На тебе тишину, на тебе покой...
Антон сплевывает тягучую слюну.
— Золотой Круг, говоришь? — медленно произносит он. — А почему это Стервятник повесился, а, шеф?
— Стервятник-то здесь при чем? Ты ж не Стервятник!
— Нет, ты нам скажи: почему Стервятник повесил с я?
— Потому что сволочь он был,— резко говорит Виктор. — Убийца, дрянь! Потому что он не за богатством к Золотому Кругу пошел, он за братом своим пошел, а его жадность одолела...
— Ну?
— Что — ну? Он брата своего загубил единственного, мальчишку! Повел его в Зону и подставил где-то... Ушел вдвоем, вернулся один. Его совесть замучила. Он потом себя совсем потерял. Вот и пошел за братом, брата пошел вернуть, а когда дошел, натура его поганая свое взяла... Ведь Золотой Круг только одно желание выполняет. Дошел до него — получай награду, но только одну. Еще чего-нибудь хочешь — снова иди... Он же дрянь был, понимаешь? Дрянь!
— Понима-аю,— говорит Антон, нехорошо улыбаясь.— Это я все понимаю. Тут и понимать нечего. А ты мне скажи, почему он повесился? Почему он снова к Золотому Кругу не пошел? За братом. А?
— Этого я не знаю,— угрюмо говорит Виктор.
— А я знаю! — вкрадчиво произносит Антон.— И ты знаешь, только признаться себе боишься...
Он рывком поднимается и оттаскивает свой рюкзак к стене ближайшего дома.
— Уходите от меня к черту! — говорит он.— Я здесь остаюсь. Ждать буду. Сто лет ждать буду. Сдохну здесь, а к вам не вернусь. Ничего там у вас не осталось. Ни добра, ни любви, ни дружбы. Только подлость и гниль. Я думал — вдохновенье. Я думал — шедевры... Профессор! Ничего этого нет! Понимаете? Нет! Потому что писать — это мерзко. Я не могу больше. И не хочу. Это постыдное, гнусное занятие, все равно что чирьи выдавливать перед зеркалом! А они требуют: пиши, пиши еще, пиши! Ты обязан, ты должен... Хватит. Сами теперь пишите. Я покоя хочу. Мне больше ничего не надо. Покоя и свободы от сволочей! Уходите.
Виктор и Профессор, горбясь под тяжестью рюкзаков, медленно уходят вдоль улицы. Антон смотрит им вслед. А может быть, и не им вслед. Может быть, он ждет, что вот-вот снова появится мир покоя и тишины. И он видит, заранее напрягаясь, как улица заволакивается дымкой, и он уже делает судорожный шаг вперед, но тут в дымке возникают очертания чего-то совсем другого: гигантские многоэтажные здания, отсвечивающие стеклом, потоки машин, толпы спешащих пешеходов, вспыхивающие рекламы... И, уже не дожидаясь, пока этот ненужный, ненавистный мир сформируется окончательно, Антон поворачивается к своему рюкзаку. И замирает, увидев то, чего не замечал раньше.
В десятке шагов у стены — груда каких-то лохмотьев, из-под которой виднеются белые кости и жутко усмехается белый череп, и рядом — полуистлевший ранец.
Тогда он торопливо расшнуровывает свой рюкзак и вытягивает из него бутылку.
Виктор и Профессор идут по проселочной дороге. Поселок давно остался позади. Дорога покрыта тончайшей пылью, при каждом шаге пыль взлетает и некоторое время висит в неподвижном воздухе. Очень жарко, впереди над дорогой ходят марева.
Справа вдоль дороги тянется ветхая полусгнившая изгородь, за изгородью — поле, заросшее сильно засоренной пшеницей.
Потом они видят пролом в изгороди. И рубчатые следы гусениц, протянувшиеся от пролома к дороге и дальше по дороге вперед.
— Ага,— произносит Виктор.— Вот они, значит, где прошли.
— Кто? — спрашивает Профессор.
— Эти, ваши... Ну, экспедиция от вашего института... Ну, ты должен знать. Полгода назад они отправились и пропали...
Профессор останавливается.
— Милованович? — ошарашенно спрашивает он.— Группа Миловановича?
— Ну, это тебе виднее, чья это была группа, а я все думал: каким же путем они шли и где сгинули? Теперь понятно... Ну, досюда они во всяком случае дошли... Углубились. Ладно, посмотрим, где их пришлепнуло.