Теперь взглянем на Иакова Младшего, Иакова Старшего и Петра, размещенных справа и слева от Иисуса в гневных позах. Это апостолы второй ступени, импульсивные люди действия. Петр, чей профиль очерчивается между ангельской головой Иоанна и черным силуэтом Иуды, подается вперед. В несправедливом подозрении его рука указывает на апостола, сидящего у края стола. Но Иаков Младший, голова которого видна между Варфоломеем и Андреем, отвечает ему: «Разве ты не видишь, – восклицает он, – что ты сидишь возле предателя?» В то же мгновение Иаков Старший, сидящий возле Христа, поворачивается к нему с возмущением. Его разведенные руки сопровождают его мольбу: «Посмотри на меня, Учитель, – кричит он, – и скажи, способен ли я на такую гнусность!» Эти три апостола представляют категорию людей действия и ярых энтузиастов, которым, по слову самого Христа, принадлежит царствие небесное. Они поняли превосходство Христа и величие его миссии. Они готовы отдать свои жизни за него. Они – заводилы, деятели, герои человечества, те, без кого ничто великое не могло бы осуществиться. И однако их горячность и торопливость часто уводят их далеко от цели и приводят к ужасным последствиям. Их необходимо умерять и управлять ими из высшей сферы.

Леонардо да Винчи.

Тайная Вечеря. Фрагмент

Третья категория – психиков, или одухотворенных интеллектуалов, – представлена в «Тайной Вечере» только двумя апостолами: Филиппом и Иоанном. Прекрасные образы молодых людей. Своей утонченной и изысканной красотой, своей редкой чувствительностью они похожи на женщин. Филипп поднимается и, обращаясь к Учителю и прижав руки к груди, протестует в своем неведении с грацией молодой девушки. Иоанн же похож на Иисуса своими длинными вьющимися волосами и женственной мягкостью позы и утонченного овала лица. Невыразимая грусть склоняет его голову, подобно иве. Он ничего не говорит, ибо он все понял: ужас положения, желание Учителя пожертвовать собой за людей, бесполезность всяких слов. Он подавлен мыслью о том, что должно совершиться. Бездонная и неподвижная скорбь, которая неизмерима и плачет над бездной. Он может лишь сложить руки на столе и молча молиться. Эти два ученика душою ближе всего к Христу. Наиболее постигшие его учение, они представляют посвященных чистого Духа, апостолов вечного Евангелия.

Что же до Иуды, с крючковатым профилем, который поворачивается к Христу с упреком во взгляде и с восклицанием: «Это не я!» – то его протест выдает его еще яснее, чем слова Учителя, ибо он провозглашает свою невиновность с лицом палача. Так противопоставляются в центре картины две крайности на лестнице душ: человек, закосневший во зле, огрубевший в аду зависти, алчности и бессильной ненависти, и Бог, ставший Человеком, небесное Слово, Любовь, победившая жертвой. Следовательно, весь поток человеческих и божественных сил проходит через двенадцать апостолов и Христа Леонардо, словно река звуков протекает через орган, звучащий в полном регистре. Там можно найти в великих линиях иерархию сил, которые правят Вселенной и человечеством.

Почему да Винчи не осмелился завершить голову Христа, о чертах которой можно догадаться только по множеству черновых набросков? Вазари казалось, что он это знает. «Леонардо, – говорит он, – придал апостолам такую величавость и красоту, что был вынужден оставить голову Христа незаконченной, ибо не чувствовал в себе сил изобразить ту небесную божественность, какая подобает образу Христа». [36] Ломаццо в своем трактате о живописи подтверждает это мнение. Он считает, что Леонардо советовался по этому важнейшему вопросу со своим другом Бернардо Зенале. «Ты совершил непростительную ошибку, – сказал ему этот советчик, – написав двух святых Иаковов. Никогда не сможешь ты сделать Христа прекраснее, чем эти два апостола». Тогда художник якобы и решил не прикасаться более к голове Иисуса! Басни из мастерской, объяснения людей, которые поняли лишь техническую сторону искусства. Возможно, что Леонардо советовался с друзьями, но столь сомнительное заключение, столь малодушная робость в рассуждении не могла бы остановить порыв его гения. Посмотрев на эскиз головы Христа сангиной, эскиз, который находится в музее Милана, сразу же понимаешь ошибку Зенале и Вазари. Эта голова, удивительно нежная, значительно превосходит по силе экспрессии головы двух святых Иаковов и даже святого Иоанна. Именно она служила образцом для Иисуса в Санта Мария деи Грацие. Но она напоминает только об одной стороне природы Христа, его беспредельной любви, его восприимчивой чувствительности. Недостает воли, силы искупления. Без сомнения, поэтому она и не удовлетворила Леонардо, который хотел сделать так, чтобы сквозь слезы Агнца сиял победоносный луч Спасителя. Что происходило в уме художника в долгие часы раздумий, когда, согласно рассказу Банделло, он стоял, неподвижный, перед своей фреской? Они были для Леонардо потрясающим возвращением его магии художника, мучительным посвящением. Эта бескровная голова, к контуру которой он прикасался трепеща, теперь его пугала. Леонардо мучила ее прозрачная бледность; это было истинным колдовством. Он дышал в ней, она дышала в нем. Она вынуждала его оживить не только Тайную Вечерю, но и все Страсти целиком. Он переживал вместе с ней ночь в Гефсиманском саду, бичевание перед Пилатом. Он чувствовал, как терновый венец обвивает его голову, а крест давит на плечи. Он слышал крики палачей и видел, как воздвигается виселица на Голгофе. Тогда ему показалось, что он видит, как чудесная голова воспламеняется, словно от внутреннего солнца, и пронзает его, словно мечом, своими сверкающими глазами. Этот взгляд говорил: «Чтобы понять мой свет, нужно вначале прожить тьму могилы. Нужно уничтожиться, чтобы возродиться, нужно полностью умереть, чтобы воскреснуть!» В эту минуту величайший из художников выронил кисть. Он постиг духовный смысл воскрешения, но он понял также, что сверхчеловеческая красота Христа превыше пределов человеческого искусства.Вот отчего Леонардо отказался нанести последний штрих на лицо Иисуса. То было высшее смирение, поклонение гения, ставшего ясновидящим, тайне божественного, превращению души, ее невыразимому воскресению через жертву. Хотя и незаконченный, этот эскиз головы Христа наводит на такие размышления. Со своими полуприкрытыми веками и невыразимой улыбкой, он заставил бледнеть всех его соперников. Он уникален .

II. Роман Моны Лизы

Больше знать и больше любить.

Мона Лиза

1. Джоконда и тайна Вечно-женственного

Шестнадцать лет (1480–1496), которые Леонардо провел в Ломбардии при дворе Лодовико Моро, были самыми счастливыми и самыми плодотворными в его жизни. Да Винчи был универсальным гением и космополитом в самом широком смысле этого слова, чуждым всякому местному и даже национальному патриотизму, но движимым пламенной любовью к Красоте и Истине, с глубоким чувством человечности.

Школа живописи, которую он основал в Милане и которая его пережила, представляет лишь малую часть его лихорадочной деятельности. Благодаря покровительству Лодовико Моро тосканский маг смог найти блестящее применение своим удивительным способностям и взмахнуть своей волшебной палочкой. Ему улыбалась идея украсить одну из красивейших стран мира собранием наук и искусств. Он мог одновременно готовить план ирригации для ломбардской долины, продолжать свое изучение воздухоплавания, геологии и света, работать в соборах Милана и Павии, воздвигать перед замком правителя глиняную модель конной статуи Франческо Сфорца, писать несравненную фреску в Санта Мария деи Грацие, писать маслом мадонн, портреты князей и светских дам. Вместе с тем Маммона, лукавый князь этого мира, которому неутомимый художник не продался, но заключил с ним временное соглашение, позволил ему воплотить некоторые свои мечты в подвижной фантасмагории жизни. Ибо именно он, Леонардо, был устроителем ослепительных праздников, когда греческая мифология оживала в садах замка в карнавальных процессиях под звуки флейт и гитар. Висконти, основатели Миланского герцогства, избрали своей эмблемой изображение солнца, которое прожигает стрелы и змей сквозь золотые и розовые облака. Их последователи, Сфорца, присвоили девиз, который точно символизирует дух кондотьеров Возрождения: слава, заставляющая сиять наслаждение путем силы и хитрости. В течение нескольких лет Леонардо удавалось заставить сиять солнце науки и красоты в этом великолепном и жестоком гербе. Но опыт был опасен, и чудо не могло длиться долго.