Слова «истинный американец» да еще «белый человек» были самыми оскорбительными в лексиконе Чиуна.

Когда Римо только начинал учиться основам боевого искусства, которого не знал до этого никто за пределами корейской деревни Синанджу, где родился и вырос Чиун, ему была доверена тайна о возникновении и мира, и населяющих его народов.

Римо хорошо помнил эту историю.

– Когда Бог решил создать человека, – тихо говорил Чиун, – то взял кусок глины и положил его в печь. Через какое-то время вынул и сказал. «Эта глина никуда не годится. Я создал белого человека». Потом Бог взял другой кусок глины и вновь положил в печь. Но чтобы исправить ошибку, решил подержать его подольше. Через какое-то время вынул его, рассмотрел и сказал: «О, я ошибся опять. Я передержал глину в печи. Я создал черного человека». После этого он долго выбирал новый кусок, делал это заботливо и с любовью. Наконец выбрал самый лучший и положил в печь. Через какое-то время вынул глину и сказал: «Это именно то, чего я хотел. Я создал желтого человека». От радости за успех Бог дал ему разум. Китайцам он дал похоть и бесчестность. Японцам – высокомерие и жадность. А корейцам – храбрость, честность, организованность, великодушие и мудрость. Получилось слишком много добродетелей. И тогда Бог сказал: «Я дам им еще бедность и завоевателей, что немного уравняет их с другими народами. Они воистину совершенные люди, я очень доволен своей работой». Так сказал Господь!

В то время Римо еще не совсем оправился от казни на электрическом стуле и слушал вполуха, но суть урока уловил.

– Ты ведь кореец, правда? – спросил он Чиуна.

– Да, – улыбнулся Чиун. – Как ты узнал об этом?

– Догадался.

Урок истории повторялся потом в самых разных вариантах много раз. Однажды, когда Римо безукоризненно выполнил одно особенно трудное упражнение, Чиун забылся и похвалил его: «Отлично!»

– Ты сказал «отлично», папочка?! – спросил приятно удивленный Римо.

– Да, для белого человека, – уточнил Чиун, – а для корейца «хорошо».

– Дьявол! – воскликнул тогда Римо. – Я же знаю, что смогу победить, пожалуй, любого корейца… Любого, кроме тебя, учитель.

– Сколько же корейцев знаешь ты, о, громко кричащий американский белый человек? – спросил Чиун тихо, и его глаза превратились в янтарные щелки.

– Ну, только тебя.

– И ты можешь победить меня?

– Тебя, наверное, нет.

– Наверное? Почему бы не попробовать?

– Не хочу.

– Ты что, боишься сделать мне больно?

– Высморкайся через уши!

– Вот вам образчик чисто американской логики, – произнес тогда Чиун. – Он, видите ли, уверен, что может победить любого корейца, кроме одного, хотя в глаза только этого одного и видел. А в благодарность за усилия сделать хоть что-то из него, куска недопеченной глины, слышишь разные гадости. Какая неблагодарность!

– Прости меня, папочка.

– Чтобы не просить прощения после – лучше просить его до! Тогда ты будешь человеком, который использует свой разум, чтобы строить дорогу, а не ремонтировать ее.

Римо низко поклонился учителю, а тот сказал:

– Ты можешь победить любого корейца, кроме, разве, одного.

– Спасибо, папочка!

– За что ты благодаришь меня? Я говорил о своем мастерстве. Оно действительно так велико, что я могу поделиться им даже с белым человеком. Я принимаю твое восхищение, но не твою благодарность.

– Я всегда восхищался тобой, папочка.

Чиун тогда впервые поклонился ему не как учитель ученику, а как равный равному.

Римо никогда не говорил Чиуну, что знает об истинном его отношении к нему, «белому ученику». Однажды Чиун спас его от китайских заговорщиков. Он нашел Римо умирающим и, конечно, не думал, что его гаснущее сознание уловит крик: «Где мой сын, которого я сотворил своим сердцем, своим разумом и своей волей? Где он?» Римо не вспоминал об этом, чтобы не ставить Чиуна в неловкое положение. Учитель проговорился, что думает о нем, как о корейце.

Римо взял телефонную трубку, когда Чиун начал распаковываться. Он много раз наблюдал эту церемонию. Первыми на свет появились магнитофоны, а потом из складок роскошного цвета золота кимоно было извлечено самое дорогое: кассеты с «Кромкой утренней зари» и серией «Пока Земля вертится». Чиун не доверял видеопленки багажу, который может пропасть, и возил их при себе, чаще всего в потайных карманах просторного кимоно.

Включив видеомагнитофон, он устроился на одном из сундуков, заблокировавших все двери в комнатах, и стал сосредоточенно смотреть, как Лаура Уэйд делилась с Брентом Уайтом своими опасениями по поводу здоровья знаменитого физика-ядерщика Ланса Рекса, который, по ее мнению, мог сойти с ума, если бы узнал, что обожаемая им Трисия Боннекат действительно любила герцога Понсонби, только что унаследовавшего главные фабрики по производству шелка и переработке лосося в Малвилле.

– Семьсот сорок четыре, – ответила трубка голосом Смита.

– Открытая линия, – сказал Римо.

– Да, конечно. Вы читали в газетах о нашем друге в библиотеке?

– Да.

– Он был частью этого, – произнес Смит, понизив голос, и добавил: – Вам нужен отдых. Очень хорошее место для этого – Центр по изучению подсознания, примерно в пятидесяти милях от Балтимора. Поезжайте и отдохните как следует. Зарегистрируйтесь как пациент. Я думаю, они будут рады принять на отдых господина Дональдсона.

– На чем нужно сосредоточиться?

– Направление выбирайте сами.

Римо недовольно буркнул и положил трубку.

Самому выбирать направление – это означало, что Римо должен стать на время мишенью, потом проследить весь путь от момента атаки до ее источника и уничтожить источник. При таком варианте велика опасность оказаться убитым раньше, чем убьешь сам. К тому же открытая линия связи в Вашингтоне, округ Колумбия, не худший способ «засветиться» и привлечь внимание к своей персоне. А если вспомнить недавние события в «Сильвер Крик Кантри Клаб», то Римо уже стал мишенью для кого-то, кто, вероятно, не спускает с него глаз.

Римо начал раздеваться, готовясь к тренировочным занятиям, которые начнутся сразу после окончания фильма «Пока Земля вертится». Сегодня он наденет синюю форму. Цвет имел значение не для него, а для Чиуна, у которого, кажется, улучшалось настроение, когда Римо был в синем.

Глава одиннадцатая

Когда раздался стук в дверь, Чиун и бровью не повел, так был увлечен происходившим на экране. Римо принимал душ.

– В чем там дело, Чиун? – спросил он, выходя из ванной комнаты и торопливо заматывая бедра махровым полотенцем.

Вода струйками стекала с мокрого тела, образуя лужи. Думать о своих удобствах, когда мастер Синанджу смотрит мыльную оперу, считалось крайне эгоистичным и неделикатным. Поэтому, перепрыгнув через кровать и диван, Римо направился к двери, оставляя на ковре темные следы.

– Кто там? – спросил он недовольно.

– Федеральное бюро расследований, – раздался мужской голос за дверью.

– Я принимаю душ.

– Мы на одну минуту, – настаивал тот же голос.

Римо с обреченным видом обернулся и с опаской взглянул на Чиуна. Во время своих любимых телепередач тот становился неуправляемым и мог выкинуть любую штуку. Кто знает, как мастер Синанджу воспримет появление посторонних людей в тот момент, когда миссис Вера Халперс признается Уэйну Уолтону, что Брюс Бартон и Ланс Рертон скорее всего провели День Благодарения в мотеле в обществе Лизетт Ханоовер и Патрисии Тюдор? Такое вмешательство могло закончиться кровавыми метками на стенах.

Римо приоткрыл дверь.

– Смотрите, – прошептал он. – Я совершенно мокрый. Могли бы вы прийти через час?

За дверью стояли трое в коричневых шляпах, блестящих кожаных пальто, серых летних костюмах, белоснежных сорочках и неизменных галстуках. Их чисто выбритые лица сияли белизной, и ни у одного из них, насколько можно судить по внешнему виду, не должно было быть никаких скрытых дефектов, даже дупла в зубе.