— Тихонько вперед.

Машина тронулась. Дробот остановил ее возле густых придорожных зарослей.

— Давай вылазьте, — вытащив собачий труп, он бросил его на дорогу и обратился к немцу: — Ты как? Думал, что будет, если найдут машину, твоего начальника, а тебя не обнаружат? Что тогда произойдет с твоей семьей?

Шофер обалдело смотрел на сержанта, но молчал: он не думал об этом.

— Тебе придется потрудиться. Рви на себе пуговицы. С мясом, — сказал Дробот с придыханием, выдирая шинельную пуговицу. — Погон… нет, погон не здесь. Та-ак. Теперь поваляйся по дороге… На обочине. Сашок, потопчись как следует… Только следы смазывай. Хорошо! Теперь вытаскивай пассажира… Снимай с него шинель. Вот его погон — долой, на дорогу… А теперь… Теперь достанем нашего товарища…

Дробот шагнул в кусты и подхватил промерзший, словно фарфоровый, труп того самого разведчика, который был убит возле телефонной линии. Он положил его на краю канавы, заботливо отряхнул от снега и снял бинт.

— Вот, картина проясняется. — Он вздохнул и обратился к немцу: — Теперь снимай свою шинель, надевай офицерскую: в плену она тебе пригодится… Пошли. Гуськом, след в след.

И они пошли в глубь леса по своим давним, уже запорошенным следам. Метрах в ста от дороги сержант приказал немцу поваляться в снегу, оторвать от шинели погон и бросить пилотку.

— Хорошо бы тебе вещь какую-нибудь уронить. — Немец с готовностью вынул портсигар, но Дробот остановил его: — Это пригодится. Может, письмо есть? Ага, есть. От товарища? Очень хорошо — сунь его в карман шинели, а свою шинель брось. Теперь, Сашок, самое трудное. Давай мне рацию, а его бери на закорки, — он кивнул на немца, — и задом выбирайся на дорогу.

Полторы сотни шагов с немцем на плечах оказались мучительно трудными, и, когда Сашка добрался до машины, нижняя рубаха его была сырая.

— Ну вот и справились. Теперь — домой. Я так думаю, что нашего выхода на участке, где нас трижды били, ждать никто не будет. — Дробот посмотрел на немца и неожиданно сказал: — Ты хоть голову повяжи.

— У него была шапка, — несмело сказал шофер.

— Вот и одевай… — И, пока шофер искал шапку, Дробот еще раз обшарил карманы офицера, прихватил его полевую сумку и строго спросил:

— Больше у него ничего не было? Портфеля, сумки?

— Нет, не было. Он аккуратный. Все важное носил при себе.

— Ладно! Двинули, ага…

— Минуту, — взмолился шофер, — одну минуту.

Он быстро открыл капот машины, вытащил трамблер и швырнул в поле, прикладом разбил бензонасос, потом вынул нож и стал резать шины.

— Ты слишком уж аккуратно… — покривился Дробот. — Не по-русски… У нас только строят так.

Они захватили гранаты с длинными ручками и пошли в ночь.

Шли по старой дороге. Шли спокойно, уверенно, словно век ходили по чужим тропкам в тылу врага, и Сашке уже не казалось это необыкновенным.

Глава одиннадцатая. ВЫВОДЫ ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТА

Обер-лейтенант Гельмут Шварц начал собирать личные вещи после полуночи. Когда чемодан был закрыт, он ушел в деревню и в последний раз проинструктировал тех, кого собирался оставить на занятой противником территории.

Он был уверен, что эта территория будет занята. Эта уверенность родилась примерно в полночь, когда его разбудил фельдфебель и доложил, что линию фронта пересекли русские бомбардировщики.

— На нашем участке таких еще не было — очень тяжелые, — как бы в оправдание добавил он.

Гельмут накинул шинель и долго слушал небо. Гул тяжелых самолетов удалялся, но вскоре на востоке народился новый. Два гула перемежались и сливались.

Далеко на севере в небе расцветали разрывы зенитных снарядов — там тоже шли самолеты противника.

Да, это была хорошо продуманная и спланированная авиационная операция. Самолеты шли по крайней мере с двух-трех направлений, и Гельмут прекрасно понимал, где должны были сойтись эти направления — над районом сосредоточения резервов.

Он вздохнул, но не отказал себе в удовольствии заинтриговать фельдфебеля:

— Они будут бомбить район, где мы искали советских разведчиков.

Фельдфебель посмотрел на него и промолчал. Он уже привык, что все предсказания Шварца оправдываются. Он верил командиру не раздумывая и поэтому сделал полоборота и стал смотреть на северо-запад, в ту сторону, где были сосредоточены резервы.

— Не спеши. Бомбежка начнется через три-четыре минуты.

Через две минуты Шварц ушел в избу. Постоял возле постели, сбросил пушинку с повешенного на спинку стула френча и достал из чемодана свежую тельняшку.

Он одевался не спеша, прислушиваясь к звукам со двора. Там было тихо. На старинном комоде стояли вазочки и стаканчики. Он сдвинул их так, чтобы они касались друг друга, и они ответили тонким дребезжанием.

— Первые бомбы, — усмехнулся Гельмут.

Пол под ногами ощутимо вздрогнул. В комнату вбежал фельдфебель и не столько с испугом, сколько с восторгом сообщил:

— Они начали бомбежку!..

— Тяжелыми бомбами, — невозмутимо закончил Гельмут. — Зарево видно?

— Пока только вспышки.

— Идите, сейчас увидите зарево.

Фельдфебель щелкнул каблуками и ушел. Шварц не торопился проверить правильность своего предсказания. Он долго воевал и знал, что на объектах бомбежки стоит много машин и танков. Есть склады боеприпасов. Все это отлично взрывается и горит. Поэтому зарево будет обязательно.

Вазочки и стаканчики на комоде продолжали позванивать, пол под ногами — вздрагивать. Но Шварц уже не слышал звуков, не ощущал дрожи. Он лег на кровать, закурил и стал думать.

Когда-то, когда он был в России, он видел многих военных, знал биографии некоторых из них и теперь представлял, как они сидят в такой же избе, как им докладывают их подчиненные и показывают по разостланным на отскобленных, желтовато-теплых столах разноцветным картам расположение своих войск и войск противника.

И может быть, какой-нибудь дотошный разведчик не без кокетства показывает на крохотную крапинку на карте и с надеждой на похвалу нарочито безразличным тоном говорит:

— А вот здесь сидит начальник разведки Н-ского полка обер-лейтенант Гельмут Шварц. И русские военачальники…

А в самом деле, что сделал бы он, будь он на месте русских военачальников? Это по-настоящему заинтересовало Гельмута, и через некоторое время он твердо ответил дотошному разведчику по-русски:

— Это нас не интересует, товарищ майор. Птица слишком мелкая.

С этой минуты Шварц все глубже входил в роль русского военачальника. Его глазами он оценивал данные разведки, которые положили ему на стол. Его глазами осматривал свои войска и прикидывал свои силы. Он даже видел ту местность, на которой предстоит наступать, и те немецкие укрепления, которые предстоит штурмовать.

В сущности, Шварцу не так уж трудно было перевоплотиться. Он неплохо знал расположение и силы и своих, немецких, войск и русских.

После трезвого и спокойного размышления он пришел к выводу: русский военачальник уже принял решение — иначе он не выпросил бы столько тяжелой авиации. И если он не дурак — а оснований предполагать это у Шварца не было, — он начнет наступление через несколько часов. Иначе он потеряет выигрыш во времени.

Именно эти несколько часов решат все. Резервы скованы бомбежкой. Ее видит весь участок фронта, и, значит, она влияет на моральное состояние всех обороняющихся войск. Силы русских сосредоточены, цели пристреляны. Противнику ясно, что немецкое командование обмануто — иначе оно давно бы передвинуло свои резервы.

Были десятки, может быть, сотни других соображений и деталей, которые говорили, что более удобного случая для ограниченного наступления противник не дождется. Он должен начать наступление на рассвете.

На минуту стало грустно, душила обида. Ведь он предупреждал об этом наступлении, указывал его предполагаемое направление, но его никто не послушал. В глазах высших офицеров он всего лишь полковой разведчик, чудак, отказавшийся от карьеры. Или штрафник, которого сунули на передовую, чтобы избавиться.