***
Похоже, Венька оказался прав, и особняк сводил с ума только парочки, связанные определённой разновидностью любви, к коей братская не относилась. Наполовину обследовав гридницу, ребята решили, что вряд ли скрытный мужик будет прятать клад в большой столовой. Сени, подклет и переходы, куда был доступ слугам и батракам, тоже оставили на потом и занялись комнатами. В первой же их ждало открытие. Не клад, правда, но всё равно потрясающее.
- Фью-у-у! - присвистнул Венька, благоговейно лаская трухлявый седой лоскут, отороченный выпирающим из брёвен мхом как мехом. - Да у него стены были полотном обиты, и не простым, а шёлковым, с рисунками!
- Ну и чё? - Сеньку куда больше занимал пустой сундук, в котором он с методичностью дятла выстукивал двойное дно. - У господина Грайта, вон, тоже обиты, и у Лушки с Ташей, и у Демьяна...
- Так это сейчас! А сто лет назад такое только в столице купить можно было, да и то на заказ! Представляешь, сколько оно стоило? Шёлковое, с рисуночками?!
- Нет! - Сеньян переключился с сундука на лавку. - Но я его уже хочу!
- Ты ищи-ищи, глядишь, и нароешь себе и на полотно, и на избу, чтоб было куда прибивать! - Венька тоже без дела не сидел, поддевал долотом половицы.
- Вилль хорошо решил, чтоб мы поровну делились, - хмыкнул Сенька. - Коли деда с Мироном не передумают, будет у нас с тобой по двойной доле.
- Это если мы не передумаем! - назидательно поправил старший брат.
- Или Лушка с Ташей.
- А девкам вообще думать не о чем и нечем.
Пасечник Лесович и мельник Мирон были закадычными приятелями. У одного подрастали внуки, у другого - дочери, так что сам Триединый велел семьями породниться, да и молодёжь, вроде, была не против. А, как известно, девке нельзя деньги в руки давать - всё на ленты да орехи изведёт, вот Лесовята и прикарманили будущие невестины доли на резонных основаниях. По крайней мере, Сенька в Таше ничуть не сомневался. А вот в Лушке очень даже.
Таким образом братья тщательно обследовали две комнаты и перешли к потенциальному тайнику - хозяйской опочивальне. Обоих такой азарт захватил, что заныло под рёбрами, а по спине побежали мурашки. Венька церемонно распахнул дверь...
- Н-да, - Сенька уныло прицокнул языком.
Из убранства в опочивальне осталась только картина с малоразличимым сюжетом на тёмном фоне, а всё остальное уже кто-то вынес.
- Ну, давай хоть с веничком пройдёмся, - Венька постучал долотом по косяку.
Старший Лесовёнок занялся полом, младший ощупывал и оглаживал стены, но не везло обоим. Когда дошло до картины, Сенька схватился за тяжёлую бронзовую раму, да вдруг отдёрнул руки.
- Шушеля мать! Она будто иглами утыкана!
- Чего?
- Картина, говорю, колется!
Скептически хмыкнув, Венька подошёл, коснулся рамы, холста...
- Да не, не колется. Почудилось!
- Ну да, точно, - Сеньян ткнул в раму сначала пальцем, потом взялся рукой. - А что здесь намалёвано? Скотный двор?
- Ну да, вроде... Вон свиньи, козы... бе-е-е, вон баба... девка, то есть, зерно птице сыплет, а это... медведь?!!
- Ага, медведь, - ошалело согласился Сенька. - А ещё - две лисы, и соболь на чурке сидит. Занятная у хозяина скотинка была...
- Интересно, почему её вместе с остальным не утащили? - Венька, пыхтя, снял картину - тяжёлая.
- Да разве ж такое продашь? Хотя, раму можно...
Одна догадка посетила братьев одномоментно:
- Она из золота!!!
Увы, после упорного расковыривания трещины выяснилось, что рама не то, что не золотая, даже не бронзовая, а деревянная, покрытая творёной бронзой. Стена за ней тоже сюрприза не приподнесла.
Никчёмную картину так и бросили валяться в уголке.
Былой запал угас, и братья просто выполняли свою нудную работу: один поддевал и переворачивал, второй стучал и ковырял. Но порядком громче и нуднее этой какофонии урчало в пустых желудках...
- Да я смотрю, у вас тут сокровищ горы - дракон лапы сломит! - румяную щёку в окне подпирала столь же аппетитная пухлая ручка. - Пойдёмте-ка обедать, пока ножки во злате не протянули.
- Не суйся в дом, дура! - хором заорали Лесовята.
Лушка ахнула, потом сердито плюнула, правда, в жениха не попала.
- Больно надо! - и непечатно добавила, в каком конкретно месте братья могут сами себе нарыть пропитание, и чем.
Девушка развернулась, стегнув тяжёлой золотистой косой, как кнутом, и исчезла восвояси с гордо поднятой головой. Сенька почесал свою, лохматую, припорошенную трухой с лоскутьями паутины.
- Эх, и крепка ж она на язык! Тьфу!
- А ты зачем мою Лукьяну дурой обозвал? - набычился Венька.
- Ты же сам её обозвал!
- Так она моя Лукьяна, а не твоя! Иди свою Ташку обзывай, как хочешь, а мою Лушку не смей!
- Ташу обзывать не за что, она тихая да покладистая! - гордо парировал Сеньян.
- Ага, а кто тебя сегодня по матушке крыл так, что стены дрожали?!
- Так ведь не она виновата, а... - Сенька осекся и приложил палец к губам.
- Да, пойдём-ка отсюда! - подхватил Веньян, воровато стреляя глазами туда-сюда. - Ты - лучший на свете брат!
- Ты тоже, брат! - Сенька растроганно распахнул объятья. - Давай я быстренько этот угол закончу и пойдём. Лады?
- Лады, брат, я помогу!
Полюбовно намяв друг другу рёбра, парни принялись за работу, а в четыре руки дело шло ладно да гладко. Всё бы ничего, но одна мысль вцепилась в Сеньку клещом и отлипать не желала. Чтобы не рассориться, Лесовёнок начал издалека:
- Лушка у тебя - девка фактуристая, что ни говори.
- А то! Есть за что подержаться... может, и Ташка через пару лет мясцом обрастёт?
Младшая сестра была такой же золотокосой и миловидной, как старшенькая, но почти вдвое худее её и на полголовы ниже. Зато девушка брала хозяйственностью и кротким нравом. Сенька за невесту, конечно, обиделся, но сдержался.
- Так вот, фактуристая она, но вздорная.
- Не вздорная, а с характером! - По правде говоря, за глаза Венька Лушку и не так величал, но чтобы кто-либо другой - да никогда!
- Нехорошо это, - гнул своё Сеньян. - Сегодня тебя лопатой гоняла, как пса шелудивого, а завтра вовсе каблук тебе на шею поставит!
- Она-то не поставит, а вот ты в Ташкин хомут сам лезешь, - подозрительно тихо возразил Веньян.
- Поставит-поставит, а потом и рогов понаставит не хуже, чем у тех козлов.
Старший Лесовёнок встал с колен, младший не замедлился. Глаза у обоих стали тёмные, нехорошие.
- Лушка всегда прямо говорит, что думает и чего хочет, а Таша тихоня тихоней, глазки в дол, а сама ими так и стреляет, пока ты не видишь. Будет тебе на радость каждый год детишек носить - то остроухого, то зелёненького, то бородатенького.
Сенька немного помолчал, а потом взял, да и выпалил то, что накопилось за день:
- Знаешь, Веньян, хоть и без рогов ты пока, а козёл козлом!
***
- Аррвилль...
Неправду люди говорят, будто роса хрустальная, они просто не смотрят под ноги. Но если прилечь на бережке ухом к шепчущей волне, глаза в глаза с лугом, то видишь, что роса - лазоревая, дрожит на зелёных ресницах, словно прощальные слёзы тающей утренней луны...
- Аррвилль! Дрружище! - голос орка грубо оборвал озёрную песню, песню луны и росы.
- А? - Вилль обернулся.
- Дрружище, ты уснул, что ли?! - запыхавшийся Эртан схватил приятеля за плечо. На скуле орка расцветал здоровенный синяк. - Идём!
- Что случилось? - на ходу, точнее, на бегу спросил Вилль.