– Возможно, теперь ты кое-что понял, – сказал Ободе. – Да и что тут не понять? В легенде говорится о человеке с Востока и человеке с Запада. Желтом и белом. Которые выступят на стороне лони. И если это действительно случится, то хауса конец, и я – покойник. Вот почему я избавился от наших азиатов. Вот почему я избавился от наших белых. Я не хочу, чтобы белые и желтые, соединившись, стали силой, которая освободит лони. Ясно?

Батлер, у которого был собственный взгляд на эту легенду и на время ее осуществления, отреагировал на разъяснения Ободе очередным кивком головы. Где же этот чертов хищник? Почему хвост ящерицы все еще торчит из-под куста?

– Батлер, – сказал Ободе, – мне кажется, временами ты не только не понимаешь, о чем идет речь, но, даже и не стараешься понять.

– Я – всего лишь полковник, – заметил Батлер.

– Ну, хорошо. Теперь ты – генерал! Значит, теперь ты должен все понимать. Пойми же это, генерал! Я верю, что с этой легендой шутки плохи. И не хочу в Бусати людей с Запада. Не хочу этого Римо Мюллера. И не хочу больше твоих белых женщин из Америки.

– Как генерал генералу, должен вам сказать, что мне необходима еще одна, последняя.

– Привези ее из Китая.

– Нет, она должна быть из Америки. И совершенно определенная женщина.

– Нет, – сказал Ободе, – больше ни одной.

– Эта – самая важная для меня. Я просто должен ее получить. Если вы скажете «нет», я уйду в отставку.

– Из-за белой женщины?

– Из-за особенной женщины.

Ободе задумался, обхватив подбородок широченной, глубокой, как пещера, ладонью.

– Ладно. Но это будет последняя.

– После нее, генерал, мне уже никто не будет нужен. Она – мастер своего дела, – заверил Батлер.

– А ты говоришь, что со мной трудно договориться, – заметил Ободе. – И последнее, генерал Батлер: не думай, что легенды врут, или, что генерал Ободе дурак.

Он положил тяжелую руку на плечо Батлера.

– Пойдем, я покажу тебе кое-что, что, ты думаешь, я не заметил. Ты все это время наблюдал за тем хвостиком под кустом и думал, что нет здесь никакого хищника, коли ты его не видишь. И удивляешься, что ящерица выскочила на солнце неизвестно почему, так ведь?

– Да, пожалуй, это то, о чем я думал, – сознался Батлер, удивленный тем, что Ободе заметил его интерес к кусту.

– Очень хорошо. Рад, что могу объяснить тебе суть дела. Если ты не можешь что-то увидеть, это не означает, что этого не существует. Так вот, хищник все-таки есть.

– Я не видел ни крыс, ни птиц, но все еще вижу тот хвост.

Ободе улыбнулся:

– Да, ты видишь этот хвост, но иди сюда быстрее, не то ты его не увидишь.

Когда они подошли к кусту. Ободе развел зеленую листву.

– Смотри, – сказал он, улыбаясь.

Батлер взглянул. Да, хвост был, но это было все, что осталось от ящерицы, торчавшей из пасти толстой лягушки.

– Спасаясь от опасности, можно иногда напороться на нее, – наставительно произнес Ободе, однако сам он очень быстро, буквально в тот же день забыл этот урок, не только отказавшись принять Римо Мюллера, но и приказав выслать его из страны. Немедленно.

Глава шестая

В гостинице «Бусати» имелась система кондиционирования воздуха, но она не работала; в душевых были краны, но в них не было воды; красивые ковры на полу были заляпаны и изрядно потерты. В комнатах было жарко как в топке паровоза, в коридорах воняло канализацией. Единственное, что осталось от ее прежнего великолепия, была чистенькая брошюрка с выписанными на ней словами "Отель «Виктория» и нацарапанными поверх них карандашом словами "Отель «Бусати».

«Просторный, элегантный, оборудованный системой кондиционирования воздуха отель „Бусати“ предлагает вам такие удобства, которых вы не встретите больше нигде в Восточной Африке», – прочитал Римо.

Чиун неподвижно сидел на полу, его кимоно ниспадало с плеч. Римо расположился на краю широкой кровати с высокой бронзовой спинкой.

– Я слышал, конечно, что реклама привирает, – сказал Римо, – но это уж чересчур.

Чиун не ответил.

– Я сказал, что это слишком.

Чиун продолжал сохранять вид статуи.

– Папочка, ведь перед тобой нет телевизора. И ты не смотришь свой сериал. Так почему же ты не отвечаешь?

– Я смотрю свой сериал, – отозвался Чиун. – Я его вспоминаю.

Римо удивило, что он, в какой-то мере, разделяет чувства Чиуна по поводу утраты дневного показа мыльных опер. В течение многих лет они служили для Римо постоянным раздражителем, но теперь, когда их не стало, ему было жалко Мастера Синанджу.

– Это дело о Уотергейте продлится недолго, Чиун. Твои сериалы скоро возобновятся.

– Я знаю.

– Так нечего сидеть, уставившись в стену.

– Я не в стену уставился. Я вспоминаю. Тот, кто может вспоминать хорошее в своей жизни так, будто оно настоящее, может быть счастлив всю жизнь.

– Ну ладно, дай мне знать, когда ты кончишь вспоминать, и тогда мы поговорим.

Римо взглянул на часы. Оперы Чиуна заканчивались всегда в 3 часа 30 минут пополудни. Он засечет время и посмотрит, как точно Чиун чувствует время. Когда на часах было 3 часа 27 минут, Чиун повернулся к нему.

– Ты ошибся, Чиун.

– Ошибся? Какую глупость ты еще придумал?

– Глупость? Сериал заканчивался в 3 часа 30 минут. Сейчас только 3 часа 27 минут, а ты уже закруглился, – торжествующе сказал Римо. – Не досмотрел целых три минуты. Любой ребенок обладает, наверное, лучшим чувством времени. Три минуты – это много.

– Три минуты – не так уж много для того, кто всю свою жизнь посвятил глупостям, – сказал Чиун.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что ты забыл об этих торговцах-зазывалах. Это я не смотрю. Я не пользуюсь стиральным порошком.

Раздосадованный тем, что он действительно забыл про три минуты рекламы после каждой серии, Римо изменил тему:

– Ну, хорошо. Мы говорили о брошюре.

– Может быть, она и не врет, – сказал Чиун.

– Не врет? Да посмотри вокруг.

– Я смотрю вокруг и вижу, что в свое время это было правдой. Я вижу великолепие в запустении. Так что, если там написано про то, что было тогда, значит, в рекламе все верно.

– Не хочешь ли ты сказать, что я совру, если назову это место не гостиницей, а вонючей дырой?

– Я говорю тебе, что правда – понятие относительное. Это только вопрос времени.

– Даже в этой стране есть люди, которые были когда-то великими, а сегодня прячутся в горах, как перепуганные дети.

– Ладно, Чиун, мне сейчас не до болтовни. Мне нужен совет. Я должен увидеться с самым важным человеком этой страны, чтобы разузнать о том белом доме, да так, чтобы он не понял, что я об этом доме уже знаю. Но он не хочет меня принять.

Чиун кивнул.

– Тогда советую тебе забыть все, чему тебя учили, и, как ошалевшая собака, кинуться туда, где, как ты считаешь, по своему недомыслию, находится пуп земли. Там, как изрядно подпивший белый, ты будешь метаться туда-сюда, а потом, в момент крайней опасности, вспомнишь что-нибудь подходящее из изумительного искусства Синанджу, которому тебя учили, и спасешь свою бесценную жизнь. После этого позорища, если тебе повезет, ты, может быть, убьешь того, кого надо. Вот каков совет Мастера Синанджу.

Римо заморгал глазами и встал с кровати.

– Что за околесицу ты несешь?

– Просто на этот раз я хотел дать тебе тот совет, которому, я уверен, ты последуешь. Но, поскольку я вложил в тебя огромное богатство знаний, так и быть, внесу еще небольшую лепту. Ты думаешь, раз император кажется центром всего, то он и есть центр всего?

– Он не император, а президент.

– Можешь называть его как хочешь, сын мой, сущность императоров от этого не меняется. Я стараюсь втолковать тебе одну простую вещь: прежде, чем что-либо атаковать, узнай, где находится центр этого «что-либо». Ты же не армия, которая вслепую бродит по горам и равнинам, и благодаря своему огромному численному перевесу, может случайно совершить то, что требуется. У тебя – мастерство, настоящее искусство. Оно предназначено для того, чтобы обрушить его на одну-единственную точку. Следовательно, ты должен знать эту точку. И тогда поразишь цель.