Любопытно, но Сталин почти на всех этапах захвата власти партией и в управлении государством проявил себя никчемным менеджером и бездарным организатором. Пожалуй, ни одно дело, за которое он брался лично, не увенчалось успехом. Он прозевал революцию и долго не мог приклеить свое имя к этому знаменательному для партии событию, он провалил работу на Царицынском фронте, он напрочь загубил порученный ему Лениным Рабкрин, затем прошел через цепь гигантских провалов на внутриполитическом поприще социалистического строительства. Первый пятилетний план привел СССР к глубокому и продолжительному кризису, спасение от которого Сталин усматривал в импорте европейских средств производства. Позже ему пришлось методом жестокого кровопускания собственному народу внедрять в массовое сознание мысль, что проблемы индустриализации вызваны активной подрывной работой и шпионажем западных государств. Множество пропагандистских судилищ стало вынужденной кровавой декорацией к сталинской индустриализации.

Самым же потрясающим, гигантским по размаху оказался просчет Сталина в его ставке на дружбу с Германией. Осознав, какую ошибку он совершил и в какую катастрофу вверг страну, мнимый лидер всех времен и народов впал в тяжелую депрессию. Лишь через три часа после сообщения о нападении Германии Сталин сумел дать команду обороняться. А выступить лично перед народом смог только через 10 дней после начала войны. Р. Такер выдвинул уникальную гипотезу, которая, по всей видимости, является верной. Он утверждал, что Сталин прятался за дружбу с Германией, ибо не верил, что обескровленный им и истощенный Советский Союз выстоит в борьбе с агрессором. Неумолимый и беспощадный захватчик боялся большей силы, чем представлял он сам. Косвенным подтверждением гипотезы знаменитого исследователя является то, в каком отчаянии и удрученном состоянии был Сталин после того, как узнал о стремительном захвате Франции.

Но террор с его показательными процессами продемонстрировал и нечто другое: отсутствие какой-либо ответственности за чудовищное истребление миллионов невинных людей. Новым приятным открытием советского лидера оказалось то, что он сумел вызвать всеобщий панический страх своей деятельностью. Сталин не преминул воспользоваться страшным оружием, испытывая, вероятно, от массового садизма едва ли не физическое наслаждение. Когда он порой лично указывал, каким образом организовывать пытки, то как будто мстил окружавшим его людям за унижения детских лет и за пренебрежительное отношение к себе во время борьбы за власть. Стоит вспомнить, что Сталин оказался первым, кто после прихода к власти партии большевиков приказал пытать политических заключенных. Именно с этого момента он позволил себе открыто наслаждаться людской болью, заменив садистскими устремлениями присущую человеку жажду любить и творить. Его деструктивное, как гигантский солитер, выползло на свет божий и показалось миру.

Особое удовольствие диктатору доставляло наблюдение за внешними изменениями и внутренней психологической борьбой своего ближайшего окружения. Как указывает Виктор Шейнов, он устраивал высшим функционерам партии чудовищные испытания на верность делу и преданность ему лично, арестовывая их близких и творя по отношению к ним произвол. К примеру, в лагерь была

отправлена жена Молотова, а жену Калинина пытали, чтобы «выбить» компрометирующие мужа показания. Таких случаев бесчисленное множество, и ключевым моментом в их понимании является то, что Сталин явно наслаждался унижением людей. Впрочем, что касается Полины Молотовой, то она была последней, кто имел доверительный разговор с женой Сталина Надеждой перед ее самоубийством (или убийством), а Сталин хорошо знал, что взрывная и почти неконтролируемая эмоциональность женщин может сильно ему навредить. Вообще, он, по всей видимости, считал женщин менее управляемыми и менее подвластными его дьявольской методике «сладкой мести», потому избегал общения с ними, а тех, кто знал хоть что-то о его темной стороне, предпочитал либо держать подальше, либо просто уничтожал. Кроме, конечно, тех сладострастных случаев, когда женщина служила объектом воздействия на конкурентов-мужчин. Так, он впервые не удержался и позволил себе насладиться давлением на больного Ленина с помощью грубого оскорбления Крупской. Но тогда ему еще приходилось лавировать между другими лидерами партии, а вот после смерти своей жены и особенно после убийства Кирова Сталин уже совершенно безбоязненно предался своей страсти всепоглощающего доминирования над людьми и пространством. В этом проявилось ужасающее деструктивное начало деформированной личности Джугашвили, последовательно лепившего из себя великого революционера и государственного деятеля Сталина. Диктатор, на самом деле ощущавший неуверенность в себе, нуждался, как больной диабетом в инсулине, в постоянных подтверждениях своего величия. Болезненная неуверенность проявлялась даже в таких мелочах, как ношение обуви на высокой платформе (чтобы казаться выше ростом) или стремление стать на ступеньку выше в групповом фото. Так или иначе, Сталина постоянно жгла мысль, что мантия великого человека, которую он вознамерился на себя надеть, слишком велика для него.

Впрочем, сознательное уничтожение себе подобных не всегда являлось для Сталина самоцелью. Террор был тесно связан с его психологическими комплексами и внутренней дисгармонией. Диктатор действовал так, словно боялся, что вот-вот на политическом горизонте снова возникнут яркие личности, могучие фигуры, которые сумеют заслонить его. Когда с Троцкими, Кировыми и Горькими было покончено, иррациональная логика советского властителя потребовала принятия любых мер для того, чтобы на советском небосклоне больше не вспыхивали звезды такой величины. Характерно, что еще раньше, с момента обретения полной власти в 1929 году, не только таких потенциальных лидеров, но людей, попытавшихся критиковать или открыто выражать несогласия с его линией, Сталин расценивал как предателей и зачислял в черный список, обрекая в будущем на физическое уничтожение. Конечно, не как личных врагов, а как врагов государства. И он играл на упреждение, отправляя в лагеря, застенки тюрем и просто под пули советской инквизиции тысячи, десятки тысяч людей. По прямым приказам и негласным распоряжениям Сталина народ строем шагал навстречу смерти. Сталин умело создал атмосферу всеобщей напряженности и никогда не покидающего граждан СССР страха. И он вполне мог гордиться собой, потому что похвалы и дифирамбы властелину империи пели из жуткого страха, диктуемого инстинктом самосохранения.

И крайне важными в этом контексте являются описания жизни партийного лидера в 1920-е годы. Хотя уже в это время Сталин начал открыто проявлять подозрительность и непримиримость к соратникам, многие оценивали его как вполне терпимого и вменяемого. Это может свидетельствовать лишь о том, что в 20-х годах Сталин еще не достиг абсолюта во власти и опасался демонстрировать свои истинные душевные свойства. Еще не подошло время для пробуждения бесов, и он усыплял бдительность окружающих как достаточно напряженной административной работой, так и тщательной маскировкой своих внутренних побуждений. До тех пор пока почва для открытого проявления деструктивных порывов не была основательно подготовлена, Сталин действовал как настоящий хамелеон: он жил «по– ленински», непритязательно и замаскированно, делая вид, что его беспокоят исключительно партийные дела. Сталин был очень терпеливым, он долго искал людей, способных развить культ его личности в широких массах. И одним из таких людей оказался Лаврентий Берия, которого в награду за свое обожествление Сталин наделил фантастической властью. Утверждение собственного величия было для Сталина всем, ради этого он отодвинул на второй план семью и всех тех, кто искренне желал оставаться его друзьями. Сталин принимал лесть как подарок и даже намекал своим подопечным, чего он от них ожидает в области сотворения мифа о великом государственном деятеле. Воспевателем Сталина номер два стал Лазарь Каганович, особенно проявивший себя после запомнившегося всем безапелляционного заявления о том, что пора менять лозунг «Да здравствует Ленин!» на лозунг «Да здравствует Сталин!».