— Мы же не хотим, чтобы они завяли. Это может привлечь ненужное внимание.

Она разровняла остатки земли и набросала сверху сухих листьев, чтобы расчищенное место на клумбе не вызвало подозрений. Когда никаких следов их вмешательства не осталось, Дульси сошла с клумбы, отряхнула лапы и очистила их от застрявших частичек земли:

— Не стоит оставлять отпечатков лап, — заявила она. Они перебежали через мощеный дворик, и тут дверь бара распахнулась, высветив каменную ограду. Джо и Дульси отступили в темноту.

Бросив беглый взгляд на двух вышедших мужчин, они вжались в землю. Джо проглотил рвавшееся из горла рычание. У Дульси шерсть встала дыбом.

По дорожке, всего в двух метрах от них, прошел Ли Уорк.

— Второй — это Джимми Осборн, — выдохнул Джо. — Почему он пьет с убийцей Бекуайта?

Мужчины прошествовали миме? них и вышли из ворот, позвякивая ключами от машин. Джо и Дульси последовали за ними. Дульси была сильно встревожена. Джо, почувствовав в себе хищника, быстро бежал вперед, полный холодной ненависти к Уорку и не питая никакой симпатии к Осборну.

Джо никогда не любил Джимми, считая его хвастуном и трусом. Когда Осборны приходили к ним поужинать, Джо не раз замечал, насколько равнодушно, даже грубо Джимми обращался с Кейт.

Серый кот ухмыльнулся. В такие вечера ему доставляло огромное удовольствие цепляться к Осборну, изводить его, пока тот не побледнеет от злости. И от страха.

Теперь, преследуя в тумане двух мужчин, Джо и Дульси морщились от запаха убийцы. Запах Уорка, более отчетливый, чем слабый аромат одеколона Джимми, отлично сохранялся в сыром воздухе. Запах воодушевил Дульси, она забыла свой прежний страх и двигалась рядом с Джо крадучись и низко пригнувшись, прижав уши и подергивая хвостом. Невидимая в тумане, она оценивала дистанцию, отделявшую их от мужчин, прикидывала угол атаки, необходимый для точного прыжка на спину Уорка, и представляла себе, как сладостно было бы вонзить когти в его шею.

Глава 16

Светлая кошка, больная, растерянная, лежала в клетке, глядя сквозь металлические прутья. Ее мысли путались, перед глазами стоял туман. Она различала ряды клеток, громоздившиеся в три яруса вдоль стен маленькой квадратной комнаты. Никак не получалось сфокусировать зрение, сосредоточиться на чем-то. Кошка лежала, растянувшись на металлическом полу клетки, и даже чтобы подняться, у нее не было сил.

Ей страшно хотелось пить. В ее узилище не было воды, хотя в других клетках она видела маленькие посудинки. Кошка чуяла воду, к этому запаху примешивались другие, сильные и менее привлекательные. Она не знала, как попала сюда, в памяти остались лишь острая боль и ужасный удар, погрузивший ее в темноту, а потом — ничего.

Кошка припоминала, что уже просыпалась в этой клетке, приходила в себя и снова проваливалась в сон; в ее сознании плавали обрывки голосов и звуков, которые никак не сочетались с противным запахом лекарств и лязгом металлических инструментов, ударявшихся о металлический стол. Она не имела представления, как долго находится здесь; не понимала, сколько прошло времени.

Она помнила ощущения от пластиковой трубочки, примотанной к ее лапе, и от маленькой иглы, проколовшей кожу.

Вонь от лекарств впиталась в ее шерсть. Левая передняя лапа была забинтована. Запах был таким резким, что, втянув его носом, кошка чихнула — встряска пронзила болью все тело.

Когда перед глазами немного прояснилось, она стала усердно осматриваться в поисках выхода. Клетки стояли вдоль бетонных стен, только три были заняты, остальные пусты. Другими обитателями проволочных узилищ были крепко спавший большой коричневый пес, четыре котенка, свернувшихся в один посапывающий клубок, и черно-белый терьер, который слонялся из угла в угол, приволакивая негнущуюся белую лапу. Нет, это был просто гипс.

Зрение по-прежнему отказывалось подчиняться, перед глазами все плыло. Над головой мягким светом горела только одна лампа, длинная трубка в арматуре из белого металла. По обе стороны от нее располагались еще две, они не светились. У четвертой стены клетки отсутствовали, там были окно, металлическая дверь и водоразборный кран, торчащий из бетонного пола.

Единственное окно было темным — снаружи стояла ночь, черноту подкрашивал туман. Светлая дымка, колеблемая ветром, была такой плотной, что казалось, за окном — толща воды. Этот путь к спасению преграждало не только закрытое окно, но и толстая решетка на нем. Луч света прочеркнул туман за стеклом — где-то рядом проехала машина, по мокрой мостовой быстро и приглушенно прошелестели шины; затем стремительно пророкотали еще несколько автомобилей — вероятно, неподалеку было шоссе. Сознание кошки было столь же нечетким, как и зрение; единственная мысль торчала занозой: она заперта в клетке на какой-то живодерне.

Да нет, это клиника. Лечебница доктора Фиретти. Она смутно вспомнила склонившееся над ней лицо Фиретти — круглое, гладкое, загорелое.

Фиретти что-то делал с бродячими кошками. Она не помнила, что.

Почему она здесь? Она-то ведь не бездомная.

Неужели ее принес Ли Уорк? Неужели он притащил ее сюда, после того как избил? Но почему? С какой целью? Или она сама каким-то образом добралась до клиники в поисках помощи?

Кошка пригляделась к запертой проволочной дверце. Здесь, в клетке, она была легкой добычей для Уорка, да и не только для него — для кого угодно. Кошка попыталась встать, но из-за слабости была вынуждена лечь снова.

Память сохранила и другую комнату с такими же некрашеными стенами и таким же медицинским запахом; еще там был металлический стол и голоса; и человеческие руки — нежные, но настойчивые. Мысли продолжали кружиться.

Кошка снова попробовала встать, но сумела только приподнять голову и плечи и отчаянным усилием перевалить себя с бока на живот. Когда она попробовала слегка выпрямиться, ребра пронзила острая боль.

При следующей попытке ей удалось привстать, но ненадолго — жгучая волна, нахлынув, сбила с ног. Некоторое время кошка лежала, прильнув к холодному полу и тяжело дыша.

Она прислушалась: снаружи не доносилось ни звука. Кошка снова привстала, подавив невольный вскрик. Ее шатало, однако на этот раз она удержалась на ногах, подошла к дверце клетки и привалилась к прутьям.

Дверца запиралась на шпингалет. Превозмогая боль, кошка просунула сквозь прутья лапу, нащупала задвижку и принялась тянуть и покачивать ее.

Долгое время у нее ничего не получалось — тугой стержень не поддавался. Она попыталась действовать двумя лапами. Протягивая их к засову, она снова непроизвольно мяукнула от боли. Мысль о том, что в ее маленьком нежном организме что-то сломано, пугала кошку и лишала сил.

Однако страх перед Уорком, который и здесь может настичь свою жертву, и ветеринаром, который снова будет мять и колоть ее, был еще сильнее. Вдруг доктор что-нибудь обнаружит, если обследует ее более тщательно? Она же не была обычной кошкой.

Она продолжила борьбу с задвижкой: цепляла когтями металлический стержень, раскачивала и толкала его до боли в подушечках лап — и наконец победила. Дверца распахнулась так неожиданно, что кошка чуть не выпала из клетки.

Удержавшись на самом краю, она отодвинулась и перевела дух. Нужно было собраться с силами. Однако ей так нестерпимо хотелось пить, что ждать больше она не могла. Труба была совсем рядом, близость воды манила и придавала решительности. Кошка все-таки спрыгнула. Приземление на твердый бетон взорвалось во всем теле такой болью, что из глаз хлынули слезы. Лапы подкосились, кошку вырвало желчью.

Терьер залился лаем. Его пронзительный голос заполнил комнату, отскакивая от стен резким эхом.

Под краном возле круглого сливного отверстия блестела лужица воды. Кошка принялась жадно лакать. Пол вонял хлоркой и собачьей мочой. Когда вода в лужице иссякла, она попыталась открыть кран, но потерпела поражение. Тогда кошка направилась к тяжелой двери. Отрывистое стаккато терьера было столь оглушительным, что причиняло физическую боль.