Вода была не то что мутная, а какая-то темная, и в этой темени таилась коварная неожиданность: дно почти от самого берега уходило куда-то в глубину. А Женька не подумал о разведке: сразу бултыхнулся и поплыл… Плавал он самым древним из известных стилей – по-собачьи, но в противоположность родоначальникам стиля движения его были беспорядочны, суетливы, он быстро притомился и решил отдохнуть, став на дно. А дна под ногами не оказалось…

– А-а-а-а-а!..

На это ушли последние силы и весь запас воздуха. Он лихорадочно вдохнул, но вместе с воздухом в рот попала вода, горло перехватило, и Женька увидел, как улыбчивое утреннее солнце перекосилось вдруг от жалости к нему, сорвалось с небосвода и плюхнулось рядом в речку – сноп слепящих искр…

Очнулся Женька от боли: кто-то вцепился в волосы, пытаясь вырвать все разом. Но фокус не удался, и его грубо кинули на песок. Осторожно открыл глаза: над ним склонилась русалка. Самая настоящая, Увидев, что он жив, села рядом и устало произнесла:

– Дурак!..

С этого дня Женька стал бояться воды.

Он по-прежнему бегал на речку, энергично раздевался, энергично кидался с разбега в объятия прохладных струй, энергично делал несколько взмахов руками и… энергично поворачивал к берегу. Нет, он не разучился плавать и мог проплыть довольно большое расстояние, но только вдоль берега – в полосе, где глубина не превышала его роста и где, в случае необходимости, он мог в любой момент стать на ноги.

Если же случалось, что, опустив ноги, он не нащупывал

дна, внутри у него мгновенно холодело, поднималось дурманящее облако страха. В панике Женька принимался колотить по воде руками и ногами, пока не выбирался на мелководье.

После такого мышцы долго-долго не могли восстановить растраченную силу. И казалось: заплыви он на три метра – нет, даже на метр дальше, – пошел бы опять ко дну. Потребовалось невероятное усилие самолюбивой мальчишеской воли, чтобы победить, страх. Но навсегда осталось в тайниках памяти истошное «А-а-а-а-а…» Осталось, как невыплаченный людям долг за свое спасение.

И все эти годы, с ранней весны до глубокой осени, он умел выкраивать время для свиданий с рекой.

В 1946 году семья Коноваловых переехала в Новосибирск, и теперь сама величественная Обь заискивающе плескалась у Женькиных ног. Он переплывал с левого берега на правый и обратно без отдыха – и не чувствовал усталости.

Потом решил попробовать переплыть реку в шторм: дождался дня, когда дул резкий ветер, и поплыл. Ветер дыбился против течения, бугрил воду, срывал с волн гребни, кидал в лицо. Женька спокойно переплыл реку туда и обратно и сделал такой вывод: главное – следить за волной и, когда она проскочит, вдохнуть. Вовремя вдохнуть. А остальное – все, как обычно.

Тогда Коновалов решился на эксперимент. Однажды он оставил на пляже одежду и со свертком под мышкой, в котором лежали старенькие рубашка, брюки, ботинки, отправился берегом вверх по течению. Отойдя порядком, облачился в содержимое узелка, зашел в воду и поплыл вниз по течению, к тому месту, где оставил одежду. В это время мимо проходила лодка. Увидев паренька в рубашке, брюках, ботинках, на лодке забеспокоились:

– Эй, держись, мы сейчас!..

Ему стоило немалого труда отговориться от помощи доброжелательных людей, объяснить им, что специально

полез в воду одетым, желай проверить, насколько одежда стесняет движения пловца.

Впоследствии Женьке не раз приходилось объясняться во время подобных заплывов с добровольными спасателями. Однако в конце концов он приучил завсегдатаев реки к своим «чудачествам» и, встречаясь с лодками, нередко слышал что-нибудь вроде:

– Не обращайте внимания, это одержимый, из мединститута: опыты, видите ли, ставит!..

Сначала он делал заплывы от элеватора до пляжа вдоль берега, а потом решил махнуть в одежде через Обь. И обратно. И – ничего, переплыл. И в другой раз. И в третий…

Вывод какой сделал? Плыть, конечно, тяжелее: затруднено скольжение. Главное – экономное расходование сил: не частить движений, ритмично чередовать напряжение и расслабление. И, само собой, следить за дыханием.

Шли годы. Коновалов проштудировал курс наук, положенный студенту-медику, и с головой окунулся в работу. Судьба благоволила к молодому хирургу: через три года после завершения учебы он стал работать в Институте экспериментальной биологии и медицины, где все дела подчинены человеческому сердцу. Больному сердцу.

Две-три минуты отпущены хирургу-кардиологу в битве за жизнь. Научному руководителю института профессору Е. Н. Мешалкину удалось раздвинуть эти границы до десяти минут. Отвоеванные у смерти минуты увенчаны Ленинской премией.

За время существования института в нем сделано тысячи операций на сердце. Коновалов ассистировал профессору, участвовал в операциях своих старших коллег; наконец пришел день, когда он сам, в собственных ладонях ощутил трепещущее, жаждущее исцеления сердце.

Это были удивительные, ни с чем не сравнимые мгновения, и ему подумалось: подобное дано пережить хирургу лишь во время первой встречи с человеческим сердцем.

Потом убедился, что событием становится каждая такая встреча… Удивительные, ни с чем не сравнимые мгновения, делающие профессию хирурга-кардиолога лучшей на земле. Да, лучшей, в этом он теперь не сомневался. Работа стала целью жизни, сконцентрировавшей на себя все помыслы, и он отдавался ей с радостью.

Правда, в глубине сознания, наряду и одновременно с этими основными помыслами, жила и тревожила, все время тревожила мысль о трагическом недоразумении, в результате которого из верного друга вода превращается в смертельного врага людей. Коновалов еще не знал, что со временем борьба с этим недоразумением станет второй, но не менее важной, нежели первая, целью жизни. Он еще пока неосознанно накапливал факты, сведения, наблюдения. Повсюду. В том числе и в операционной.

О чем свидетельствовали наблюдения за сердцем? Коновалов начал понимать, что сердце и сосуды – великолепнейшая саморегулирующаяся система, имеющая чрезвычайно большой запас прочности. Система, которая может приспосабливаться к самым разнообразным условиям. Следовательно, можно с уверенностью утверждать, что в несчастьях на воде сердце повинно менее всего, тогда как медицинские эксперты в большинстве случаев склонны видеть причину смерти именно в этом.

Но если не виновато сердце, тогда что же приводит к гибели? Может быть, судороги, о которых Коновалов наслышан еще с детства? Надо проверить.

И на протяжении целого месяца он делает заплывы в осенней Оби. Увы, эксперимент не приносит успеха: судороги ни при чем.

Однако он не спешит тут же перечеркнуть их, как возможную причину трагедий. Что, если для «получения» судорог мало одного фактора – длительного пребывания в холодной воде? Что, если здесь должны присоединяться факторы психологического порядка – скажем, отсутствие поблизости берегов, полное одиночество? Надо проверить,

И он, выбрав холодный штормовой день, совершает заплыв в Обском море: от пляжа Академгородка до отдаленного острова.

Расстояние – четыре километра, температура воды – семнадцать градусов, температура воздуха – тринадцать. На пляже – ни души, на воде – тоже, надеяться на чью-либо помощь и думать нечего. Условия для эксперимента идеальные.

Поплыл. Ветер навстречу, волна крупная, срывающаяся, плыть брассом невозможно, пришлось лечь на спину. Так, на спине, прошел примерно половину дистанции, затратив около часа. Все время анализировал свое состояние – и физическое и психическое. В физическом никаких отклонений от нормы не зафиксировал – ни судорог, ни чрезмерной усталости, а вот что касается психического… В какой-то момент стала пробиваться на поверхность сознания расслабляющая мыслишка: доплыву ли?

Тогда спросил себя: «А что, собственно, мне угрожает?» В самом деле, в голове у него – полная ясность, а в конечном итоге именно это и решает успех: очень важно, чтобы приказы штаба сердцу, легким, рукам, ногам были бы логичными, а не взаимоисключающими друг друга.