По моему сценарию был поставлен фильм «Хлеб и земля» на Киевской студии. Другой мой сценарий был в производстве на Московской студии. Его отдали режиссеру Н. Агаповой. Она приступила к съемкам с большим опозданием. Хотя режиссерский сценарий соответствовал моему, я предложила снимать фильм будущим летом, хотя мне это было невыгодно ― отодвигалась выплата гонорара. Но объекты уже «ушли» ― и летняя, и осенняя натура. Агапова не послушалась, уехала на Украину, где думала снять натуру. Однако погода ее подвела. Чтобы спасти положение, она решила фильм в виде «драматического диалога за круглым столом», устроив чисто словесное обсуждение проблемы правильного кормления коров («не обязательно коровам хвосты крутить»). Когда смотрели отснятый материал, я была потрясена этой беспардонностью, а тут еще раздался ехидный вопросец одного из режиссеров:

― Скажите, вы, как главный редактор, приняли бы такой материал?

Я знала: мой прямой ответ «нет» восстанавливал всю съемочную группу против меня, но я не могла поступить иначе и, не колеблясь, ответила:

― И как бывший редактор, и как настоящий автор сценария я такое решение темы отвергаю.

― Это что же, пересъемка? ― дружно вскричала группа. ― А у нас вся смета израсходована.

― Не знаю, только в таком виде фильм не нужен, он не достигает цели!

Сельхозобъединение согласилось со мной и решило пригласить Тихонова, чтобы вместе с директором найти выход из создавшегося положения. «Ну, ― подумала я, ― теперь он отыграется на мне, обычно бывал груб даже со сценаристами, а со мной-то, вечно с ним конфликтующей, и подавно сведет счеты». Режиссер Антонов взялся прочитать мой сценарий и неожиданно для меня, после вторичного просмотра материала, заявил, что сценарий очень добротный и жаль, что режиссер его испортила: «Надо искать выход!»

После такой характеристики моего сценария Тихонов в мой адрес ничего плохого не сказал, а напустился на Агапову, однако разрешил досъемку на следующий год ― за счет сметы на сюжеты для журнала «Новости сельского хозяйства». Я очень переживала всю эту историю, в особенности в связи с ехидным вопросом, а Ваня мудро сказал: «Да, в своем отечестве пророков не бывает», ― и очень советовал мне больше не работать на этой студии.

И я стала постоянно сотрудничать со Свердловской и Киевской студиями, где главные редакторы Плоцкая и Загданский относились ко мне очень доброжелательно. За десять лет работы по моим сценариям было поставлено двенадцать фильмов. Последний ― «Леса Сибири» ― сдавала 5 декабря 1970 года, через несколько дней после похорон Ивана Васильевича. Режиссер фильма, видя мое состояние, попросил меня подписать согласие на то, чтобы он сам учел замечания консультантов по тексту и исправил его. И хотя замечаний было мало и поправок он почти не вносил, все двадцать пять процентов моего гонорара он присвоил себе. Вот такие нравы царят теперь в кинематографе. А я, потрясенная смертью Ивана Васильевича, не смогла протестовать и несколько лет не могла работать. Позже по заказу Киевской студии взялась за короткометражки, которые предназначались для студентов, изучающих русский язык за рубежом. Но столкнулась с этими же нравами и, доведя работу над циклом до конца, поняла, что эта «борьба» мне не по силам, и совсем перестала работать как сценарист...

Но тогда, весной и летом шестидесятого года, мы были счастливы моей свободой и от всей души наслаждались прекрасной расцветающей природой, великолепными видами, что открывались взору в лесу, напротив которого располагались дачи.

Мы много гуляли, но и не забывали о делах. Иван Васильевич активно работал над книгой «Проблема причинности в современной физике», которую редактировал и для которой написал главу под названием «Принцип причинности и его роль в познании природы»; написал также несколько статей для журнала «Вопросы философии». Я же была одержима хозяйством, сидела на прополке огромных грядок клубники, приводила в порядок малинник, что достался нам в «наследство», насадила смородины и крыжовника

Туристы

Ване очень хотелось провести отпуск в поездке на машине. Он мечтал хорошенько покатать меня и детей. Решили ехать через Ленинград в Прибалтику, В начале августа, ранним утром, отправились в свое первое далекое путешествие. Несмотря на то, что нас было четверо, взяли с собой пятого пассажира ― Н. Ф. Овчинникова[96].

У Николая Федоровича был один крупный недостаток ― болезненная мнительность. Он считал, что ему не дают ходу, всегда кто-то готов подложить ему «свинью». Действительно, жизнь его поначалу не баловала. Он был приезжим, и хотя был прописан в Москве, где-то у знакомых, жилье должен был снимать. Что-то не ладилось со вступлением в партию, не получалось и с руководителем диссертации. Кажется, им был пресловутый Максимов, человек, буквально помешанный на «разоблачениях» тех или иных товарищей, которые ему пришлись не по вкусу, и он всех их причислял к «врагам народа».

Иван Васильевич близко к сердцу принимал все беды и горести Н. Ф., и главное, помогал ему практическими советами по диссертации, с устройством жилья и т.п. Однажды Н. Ф. оказался в психиатрической больнице ― поссорился с хозяйкой, сдававшей ему комнату, впал в бешенство, изрубил ее мебель, телевизор, и его отправили лечиться. Иван Васильевич постоянно посещал его. Как-то встретил в приемной плачущую девушку ― выяснилось, что она пришла навестить Н. Ф., а тот отказался ее видеть. Ваня узнал, что девушка кончает институт, влюблена в Н. Ф. и для нее очень важно выяснить вопрос о дальнейших отношениях, так как вскоре ей предстоит распределение. Ване девушка понравилась, и он уговорил Н. Ф. принять ее. По его мнению, как он потом рассказывал мне, более подходящую жену для Н. Ф. трудно было сыскать.

― А жениться ему необходимо, ― твердил он, ― в этом его спасение. Майя подходит ему и по внешним данным ― такая же маленькая, тщедушная, как и он, ― к тому же не имеющая жилпощади, а это тоже важно: Н. Ф. считает невозможным жениться на москвичке, чтобы не думали, что он сделал это из корысти. При мнительности Н. Ф. это правильно.

Когда настало время выписки Н. Ф. из больницы, а идти ему было некуда, Ваня попросил меня разрешить ему пожить у нас. Я, конечно, согласилась. Н. Ф. очень подружился с Наташей, которой было в то время восемь лет: много с ней гулял, спал с ней в одной комнате. В середине лета получил путевку и отправился на лечение в подмосковный санаторий. Туда поехала и Майя. Там же они зарегистрировали брак. Вернулись из санатория к нам на дачу в Пионерскую, а там хоть и было четыре комнаты, но три из них ― проходные. Пришлось нам с Ваней переселиться на террасу, а «молодым» уступить единственную изолированную комнату. Наташа была возмущена: «Почему дядя Коля перестал спать со мной в комнате? Пусть идет сюда». Мы объяснили: «Новая девочка боится спать одна, к дяде Коле она привыкла, а нас она еще не знает. Мы же с тобой рядом!» Вскоре Наташа подружилась и с Майей, и они, включая Володю, весело проводили время. А скоро Н. Ф. получил комнату на улице Чайковского. Затем вступил в жилкооператив Академии наук СССР, куда и переехал впоследствии ― в трехкомнатную квартиру.

В 1955-1956 году защитил кандидатскую диссертацию, а затем ― докторскую, и зажили они совершенно самостоятельно. Но в 1958-1960 годах они все еще тянулись к нам. В 1958 году жили на даче вместе с нами во Внукове, и в этом же году Майя родила своего первенца. В 1959 и 1960 годах снимали дачу недалеко от нас в поселке Абабурово. Отпуска у Ивана Васильевича и Н. Ф. совпадали, поэтому он решился оставить Майю с ее матерью и поехать с нами в Прибалтику.

У Н. Ф. были ключи от комнаты его родственницы Леры, поэтому проблема ночевки нас не волновала. К ночи мы прибыли в Ленинград, по довольно узкой лестнице поднялись в предназначенные нам «апартаменты» и ахнули. Длинная, узкая комната была вся в паутине и утопала в пыли. Постелей не было, раскладушек тоже. Кое-как подмели и улеглись на полу спать. Рано утром ринулись на Карельский перешеек ― с целью не только познакомиться с природой, но и осмотреть Ленинские места ― Разлив, где Ленин жил в шалаше летом 1917. В музее мы встретили Лидию Парвианен, заведующую всеми филиалами музеев, посвященных Ленину. Дочь непосредственного участника тех событий, она рассказала нам о тех днях горячо и взволнованно, как будто перед ней была огромная аудитория, а не маленькая группа из пяти человек, двое из которых были детьми. Показала террасу, где Ленин работал, и сеновал, куда скрывался при появлении посторонних. Она проводила нас до озера Красивое, которое Ленин и его спутники переходили вброд и где будущий творец «новой России» чуть не утонул. К вечеру, вернувшись в Ленинград, мы заехали в Смольный, но актовый зал был закрыт. Однако обаяние Ивана Васильевича сломило даже коменданта, и он сделал для нас исключение ― открыл зал. С трепетом проходили мы коридорами Смольного и осматривали зал, где Ленин провозгласил весть о победе революции и первые декреты Советской власти. Полные впечатлений, мы все же вернулись в грязную, пыльную комнату: ночевать больше было негде. Вдруг Н. Ф. занервничал, что не успел как следует оформить отпуск и что этим воспользуются , чтобы его уволить.