Конкретно же Кубузов предлагал следующее: Вторая рота почти полностью вооружена, поскольку в казарме пятьдесят винтовок, а 1-й взвод в карауле. Рота только ждет приказа – по четыре человека на каждую вышку, караул усилить полувзводом автоматчиков, казармы бунтующих рот окружить и держать под дулами автоматов, после чего вызвать заградотряд НКВД, а уж в НКВД знают, как поступать с теми, кто в военное время нарушает присягу.

– Пусть они, – пригрозил Кубузов бунтовщикам, – собственной юшкой умоются!

О «юшке» раньше никто не слышал, но смысл поняли.

– Действуйте! – приказал начальник штаба, К полному удивлению офицеров, та рота, которую шпыняли все, кому не лень, к которой придирались на всех разводах и построениях, проявила вдруг невиданный напор и неслыханную прыть. Шестнадцать человек метнулось к вышкам, были проверены прожекторы и сигнализация, по команде Кубузова автоматчики пустили устрашающие оче­реди вдоль забора. Потом наступила пауза. Все ждали дальнейшего – либо стрельбы из казармы Первой роты, либо аккордеона Третьей: играя на нем вчера, Третья довела Первую до остервенения, до выстрелов.

Прошло полчаса. Все казармы ничем не связывались, ни телефоном, ни устными переговорами, тем не менее во всех казармах стало известно: где-то неподалеку высажен немец­кий десант. Как возник слух о нем – не знал никто, он подержался бы с часок и улетел в небо, но самый умный на курсах начальник ПФС Рубинов шепотом предложил на­чальнику штаба то, до чего не додумались раньше. Послали за Христичем. Тот решил разделить судьбу своей роты, сидел у входа в казарму на скамеечке, ждал заградотряда НКВД, разжалования, чего угодно, но только не того, что приказал ему начальник штаба.

– Согласен, – радостно сказал он. – Сделаю. Правильно. Казармы увидели, как командир Третьей роты тащит на спине лафет 82-миллиметрового миномета, и гадали, что бы это могло значить. А Христич громыхнул лафетом по дверям казармы, чем и заставил их открыться, подозвал к себе помкомвзводов и, таинственно понизив голос, передал им содержание телефонограммы: по только что поступившим сведениям этой ночью немцами будет высажен десант в районе Семихатки, километрах в сорока отсюда, на окру­жение и уничтожение его с фронта шит отдельный полк 176-й стрелковой бригады. Штабом же округа Третьей роте приказано принять первый бой с десантом – до прихода отдельного полка 176-й бригады, о приказе этом, как и о самом десанте, курсантам других рот не сказано и сказано не будет ввиду особой секретности боевого задания. Роте надлежит позавтракать и пообедать сразу, получить сухой паек, автоматы и винтовки, патроны к ним и миномет с минами, затем совершить марш-бросок в направлении Семихаток.

Рота оставила в казарме дневального, чтоб тот стерег аккордеон, и послушно, на ходу строясь, пошла в столовую, туда же принесли сухой паек по офицерской норме и оружие. Об аккордеоне однако не забывали. Взяли его с собой, когда выстроились у здания штаба. Христич опасался, что многоопытная, знавшая все проделки начальства Первая рота раскусит выдумку насчет десанта и насмешками сорвет задуманное. Но Первая – недоумевала и безмолвствовала. Христич с начальником штаба обошел строй, суя палец в незастегнутые подсумки, проверяя по две ли обоймы там. На третьем году войны никто не верил в газовые атаки немцев, противогазы давно уже выкинули из просторных зеленых сумок, туда рота положила добавочные обоймы, сухой паек и диски к автоматам. Пятерым курсантам Христич вручил самое грозное оружие, миномет и ящики с лотками для мин, О том, что они учебные, сказано не было. Начальник штаба огласил приказ: действовать совместно с истребительным батальоном, который – в полдень выйдет из райцентра. Для полной убедительности Андрианов проинст­руктировал минометный расчет и курсанту, несшему при­цел, дал «Таблицы стрельбы для 82 мм миномета минами сталистого чугуна весом 3,4 кг». Ворота КПП раскрылись, Третья рота молодецким шагом покинула курсы и с присви­стом запела строевую песню. Офицеры облегченно вздохну­ли. Справиться с Первой ротой, со всех сторон окруженной, представлялось задачей несложной. С ротой повели перего­воры, на нее усыпляюще подействовал уход Третьей, рота соглашалась быть прощенной, если сегодня отменят строе­вую подготовку. Отменили и сразу же объявили: политза­нятия, контрольный опрос по статье И.Сталина «О трех особенностях Красной Армии». Рота стала уже выходить из казармы, когда с вышек зататакали автоматы, дорвавшаяся до оружия Вторая рота палила в воздух, от души веселясь. Где матом, а где руками, но офицеры посгоняли с вышек недоразвитых. Обедали поротно. Дребезжащие радиорепро­дукторы передавали статью Эренбурга. Андрианов запасся справкой и актом: на складе – пусто. Кое-кто из офицеров поглядывал уже на небо, подгоняя вечер, чтоб смотаться в Посконцы к парикмахершам. «Нету у меня ничего, нету!» – заорал начпрод, когда к нему пришли за тушенкой и сахаром. У себя в сумке Иван Федорович нашел подарок для дамы, швейцарские часы, их вручила ему в госпитале какая-то делегация, американцы на задней крышке часов от­штамповали русскими буквами: РАШЕН УОР РЕЛИФ США.

Вторую роту вывели на полосу препятствий, чтоб раз­деть до пояса и отобрать оружие. Присмиревшая Первая внимательно слушала не раз читанное: «Первая и основная особенность нашей Красной Армии состоит в том, что она есть армия освобожденных рабочих и крестьян…» В кузов доджа вкатили три пустые бочки, надо было срочно ехать на станцию за горючим для движка. Еще раз попытались дозвониться до облвоенкома, уж он-то обязан знать, что делать дальше.

Вдруг – ворота были раскрыты – к штабу подкатил виллис, три офицера выпрыгнули из него, старший – пол­ковник – решительно заорал дежурному: «Фалина – ко мне!» Узнав о гибели начальника курсов, произнес загадочно: «Тем лучше…». Всполошенные офицеры то выстраивались перед штабом, то разбегались. Прозвучала наконец команда: личный состав накормить, всем выдать сухой паек на трое суток, построить с оружием и – немедленно на станцию, любым видом – транспорта, вплоть до тележного, курсы лик­видированы, личный состав их передается 293-й дивизии, эшелон уже формируется на станции, подано семь вагонов, место назначения укажет представитель штаба 293-й диви­зии, боеприпасы получить там же… Начпрод полез к пол­ковнику с какими-то бумагами, тот остановил его сановным жестом: «Вам сказано: воинская часть расформирована!» Все же до полковника дошло, что одной роты на курсах нет. «Отвечать будете по законам военного времени!» Кому отвечать, за что – никто уже не слушал. На курсах забегали. Приехавшие проверяли у офицеров документы, решая кад­ровые вопросы быстро, без проволочек, кое-кого отправили тут же на станцию, в распоряжение начальника штаба 313-й дивизии. Поймав благоприятный момент, Андрианов сказал полковнику, что надо немедленно связаться с командующим фронта, нужен приказ о присвоении обучавшимся на курсах офицерского звания. «Погоны заработают в бою!» Андриа­нов настаивал: ну хоть Третьей роте присвойте, она будет через сутки здесь, время есть. «Успеют заслужить…» Не сдержавшись, Андрианов сказал что-то резкое – о загублен­ных месяцах обучения, о… «Прекратить разговоры! Попро­шу ваши документы!» Глянув на них, полковник сказал с гаденькой усмешкой: «Также слабаки нам не нужны, поку­куйте еще в тылу…» Оскорбленный усмешкой, Андрианов вырвал документы из рук его. «Я приказываю вам оставаться в распоряжении части и обеспечить отправку на фронт отсутствующей роты!» – .гаркнул полковник.

Уже в. наступающей темноте залезли в кузовы приехав­ших со станции грузовиков. «Ну вот, настал час…» – упавшим голосом попрощался с Андриановым начпрод. От­дал ему ключи, шепнул: на складах кое-что осталось. Иван Федорович сомкнул половинки ворот, навесил замок. Сидел на КПП и прислушивался. Движок почихал и умолк, свет погас. Небо светилось крупными звездами, под ними и шел Иван Федорович к Посконцам, к женщинам.

Свет лампы пробивался сквозь прикрытые ставни окна, умелая рука перебирала гитарные струны, послышалась песня, вариации на темы «гоп-со-смыком», пела самая красивая: «Мама, я доктора люблю, мама, за доктора пойду, доктор делает аборты, посылает на курорты, мама, я доктора люблю…» Потом одобрительные мужские голоса, Калинничснко и Висхонь уже там. Андрианов постучался, вошел. Порывисто поднялась вдова, Томка-Тамара, обняла его. Женщины уже кое-чем разжились, помог им, конечно, Калинниченко. На Томке было крепдешиновое платье, кра­савица Люська натянула на себя тесную кофточку, обладав­шую важной для нее особенностью, рукавами не короткими по-летнему, а длинными, скрывавшими следы вытравлен­ных на руках наколок. Лишь девчушке ничего не досталось, ей, подарившей Андрианову столько счастья в баньке. В стыдливо застегнутом белом халате сидела она рядом с Висхонем и гладила на своем плече его руку.