– А, да. – Он кивнул. – Доктор Консардайн действительно умеет убеждать. Он скоро присоединится к нам. Пейте... ешьте.

Дворецкий налил шампанского. Я поднял бокал и помолчал, с удовольствием глядя на него. Это был кубок из горного хрусталя, удивительно изящный и, насколько я мог судить, исключительно древний – бесценное сокровище.

– Да, – заметил хозяин, как будто я говорил вслух. – Действительно редкость. Это бокалы Гарун аль-Рашида. Когда я пью из них, мне видится калиф в окружении любимых собутыльников и гурий в его дворце в старом Багдаде. Вся роскошная панорама арабских ночей раскрывается передо мной. Их сохранил для меня, – продолжал он задумчиво, – покойный султан Абдул Гамид. Во всяком случае, они принадлежали ему, пока я не почувствовал желания обладать ими.

– Должно быть, сэр, у вас исключительная способность убеждать, если султан решил расстаться с ними, – пробормотал я.

– Как вы заметили, Джеймс Киркхем, мои посланцы весьма... убедительны. Когда я пью это вино, мое восхищение его великолепием омрачается только сочувствием Альфонсо в его лишениях.

Я с удовольствием выпил. Потом набросился на великолепную холодную дичь. Мой взгляд упал на золотую вазу, украшенную драгоценными камнями. Она была настолько изящна, что я привстал, чтобы получше рассмотреть ее.

– Работа Бенвенуто Челлини, – заметил мой хозяин. – Один из его шедевров. Италия в течение столетий хранила его для меня.

– Но Италия добровольно никогда не согласилась бы расстаться с такой вещью! – воскликнул я.

– Нет, совершенно добровольно, заверяю вас, – вежливо ответил он.

Я начал разглядывать неярко освещенную комнату и понял, что она, подобно большому залу, тоже сокровищница. Если хотя бы половина того, что я видел, подлинники, содержание одной этой комнаты стоит миллионы. Но этого не может быть – даже американский миллиардер не может собрать такие вещи.

– Это все подлинники. – Он словно прочел мои мысли. – Я коллекционер – в сущности, самый крупный в мире. Я собираю не только картины, драгоценности, вина, другие плоды человеческого гения. Я коллекционер мужчин и женщин. Я коллекционирую то, что неточно называют душами. Вот почему, Джеймс Киркхем, вы здесь!

Дворецкий наполнил кубки и поставил рядом со мной еще одну бутылку в ведерке со льдом. На столе появились ликеры и сигары, и дворецкий, как по какому-то сигналу, отошел. Исчез, как с интересом заметил я, через другую панель, скрывающую еще один замаскированный лифт. Я заметил, что дворецкий – китаец.

– Маньчжур, – обронил мой хозяин. – Княжеского рода. Но считает службу мне большой честью.

Я небрежно кивнул: дело обычное. Как будто дворецкие-маньчжурские князья, вина, предназначенные для короля Альфонсо, кубки из арабских ночей калифа и вазы Челлини встречаются повседневно. Я понял, что игра, начавшаяся несколько часов назад в Баттери-парке, достигла своей второй стадии, и намерен был участвовать в ней с наилучшими манерами.

– Вы мне нравитесь, Джеймс Киркхем. – Голос был абсолютно лишен эмоций, губы почти не двигались. – Вы думаете: "Я пленник, мое место в мире занято двойником, даже мои ближайшие друзья не подозревают, что это не я; человек, говорящий со мной, чудовище, безжалостное и бессовестное, бесстрастный интеллект, который может уничтожить меня также легко, как задувают пламя свечи". Во всем этом, Джеймс Киркхем, вы правы.

Он помолчал. Я решил, что лучше не смотреть в эти алмазно-яркие глаза. Зажег сигарету и кивнул, устремив взгляд на горящий конец.

– Да, вы правы, – продолжал он. – Но вы не задаете вопросов и ни о чем не просите. Голос и руки у вас не дрожат, в глазах нет страха. Вместе с тем мозг ваш не дремлет, вы весь, как на цыпочках, и хотите ухватить хоть какое-нибудь преимущество. Как житель джунглей, вы невидимыми антеннами своих нервов ощущаете опасность. Каждое чувство ваше насторожено, вы ищете щель в опутавшей вас сети. Вы ощущаете ужас. Но внешне в вас нет от этого ни следа – только я мог это ощутить. Вы очень нравитесь мне, Джеймс Киркхем. У вас душа настоящего игрока!

Он снова помолчал, глядя на меня через край своего кубка. Я заставил себя встретить его взгляд и улыбнуться.

– Вам тридцать пять, – продолжал он. – Уже много лет я слежу за вами. Впервые вы привлекли мое внимание своей работой на французскую секретную службу на втором году войны.

Пальцы мои невольно стиснули кубок. Я считал, что никто, кроме меня самого и шефа, не знал об этой моей опасной работе.

– Так случилось, что вы не противоречили моим планам, – продолжал лишенный интонаций голос. – Поэтому вы... продолжали жить. Вторично я обратил на вас внимание, когда вы решили вернуть изумруды Спирадова, хранившиеся у коммунистов в Москве. Вы изобретательно подменили их копиями и сбежали с оригиналами. Мне они были не нужны, у меня есть гораздо лучше. Поэтому я позволил вам вернуться к тем, кто вас нанял. Но смелость вашего плана и хладнокровная храбрость, с которой вы его осуществили, весьма развлекли меня. Я люблю развлечения, Джеймс Киркхем. То, что вы равнодушно восприняли совершенно неадекватную награду, свидетельствовало, что в первую очередь вас интересуют приключения. Вы, как я подумал, настоящий игрок.

Несмотря ни на что, я не смог сдержать изумления. Дело Спирадова осуществлялось в полной тайне. Я настоял на том, чтобы никто, кроме владельца, не знал о возвращении изумрудов. Они были перепроданы как обычные драгоценности, их история не упоминалась... Коммунисты до сих пор не обнаружили подмены и не обнаружат, как я считал, пока не захотят их продать. Но этот человек знал!

– Вот тогда я решил, что... приобрету... вас, – сказал он. – Но время для этого еще не созрело. Вы отправились в Китай по просьбе Рокбилта на основании хрупкой легенды. И нашли гробницу, где в соответствии с легендой на превратившейся в прах груди старого принца Су Канзе лежали броши с нефритами. Вы взяли их, но были захвачены разбойником Ки Вангом. Вы нашли брешь в окружении хитроумного разбойника. Вы увидели единственную возможность сбежать вместе с драгоценностями. Он игрок, и вы это знали. И вот в его палатке вы с ним играли на броши, в случае проигрыша вы заплатили бы ему двумя годами рабства.

Мысль о том, что вы станете его добровольным рабом, позабавила разбойника. К тому же он понимал, какую ценность представляли бы для него ваш мозг и храбрость. Поэтому он согласился. Вы заметили, что он до начала игры искусно пометил карты. Я одобряю ловкость, с которой вы точно также пометили другие. Ки Вант перепутал карты. Счастье было на вашей стороне. Вы выиграли.

Ошеломленный, я привстал, глядя на него.

– Не хочу больше интриговать вас. – Он знаком предложил мне снова сесть. – Ки Ванг иногда бывает мне полезен. Во многих местах есть множество людей, Джеймс Киркхем, которые выполняют мои просьбы. Если бы вы проиграли, Ки Ванг прислал бы мне броши и заботился бы о вас больше, чем о собственной голове. Потому что знал: я в любое время могу затребовать вас от него!

Я со вздохом сел, чувствуя, как захлопывается какая-то безжалостная западня.

– Затем, – он слегка наклонился вперед, – мы подходим к сегодняшнему вечеру. За нефриты вы получили значительную сумму. Но, похоже, игра, которую вы так хорошо знали, перестала вас интересовать. Я знал, какие бумаги вы покупаете. И произвел несколько манипуляций. Я не спеша, медленно отобрал у вас все – доллар за долларом. Вы полагаете, что метод, который я применил, больше подходят к крупному финансисту, а не к обладателю нескольких тысяч. Это не так. Если бы вместо тысяч у вас были миллионы, конец был бы тем же. Вы усвоили урок?

Я с усилием подавил вспышку гнева.

– Усвоил, – коротко ответил я.

– Обратите внимание! – прошептал он, и на мгновение его яркие глаза помрачнели. – Мы подошли к сегодняшнему вечеру. Я легко мог вас захватить и доставить сюда – избитым или одурманенным наркотиками, связанным, с заткнутым ртом. Это методы убийц, лишенных воображения дикарей из наших низов. После такой топорной работы вы не уважали бы стоящий за ней разум. Да и я бы не получил никакого удовольствия.