Камерон стоял у стены, будто парализованный. Он досчитал до шестидесяти, потом взглянул на часы. Осталось три минуты. Пора уходить. Он двинулся по коридору — медленно, дюйм за дюймом, не чувствуя ни рук, ни ног. Поравнявшись со спальней, он на миг задержался, прислушиваясь к дыханию за дверью. Ритм был тот же. Вдох-выдох, впуск-выпуск — как у пары миниатюрных кузнечных мехов.

Камерон проскользнул в кабинет. Он втиснулся в пустой оконный проем, спрыгнул и с хрустом приземлился на гравий внизу. Оконное стекло стояло там, где он его оставил, — у стены, вместе с присосками и шпателем. Он вставил стекло обратно в раму, затем уложил присоски и шпатель в рюкзак. Стекло торчало в раме кое-как, но теперь это не имело никакого значения. Скоро все улики сгорят дотла.

Камерон трусцой перебежал улицу, нырнул в свой автомобиль и бросил рюкзак на пассажирское сиденье рядом с собой. Сгорбившись над рулем, он закрыл глаза. Адреналин так и пульсировал в жилах. Дыхание превратилось в жесткий, обжигающий хрип. Он представил себе, что сейчас происходит там, в доме. Спичечные головки наверняка уже вспыхнули и подожгли бумагу. Корзина для бумаг растаяла, как сахарная вата под дождем. Он мысленно вообразил, как злые огненные языки тянутся ввысь — облизывая край шторы, пробуя ее на вкус, — затем неожиданно охватывают ее по всей длине, чтобы тут же сожрать всю комнату.

Камерон открыл глаза и уставился на окна квартиры. Сквозь просвет между шторами мерцало оранжевое зарево. Он опустил стекло. Дождь прекратился, и мандариновые блики пожара уже отражались на мокрой мостовой. Камерон посмотрел, как языки пламени сливаются в содрогающиеся, неистовые клубы, как с наслаждением набрасываются на шторы, повертевшись юлой у оконного стекла. Он часто, неглубоко задышал, охваченный приступом омерзительного возбуждения. Сейчас он будет его смаковать. Отвращение к себе придет потом.

Он смотрел на огонь, пока хватало смелости. Окна сотрясались, изрыгая в ночное небо черный дым. Пламя шипело, трещало и выбрасывало вверх фонтаны искр. Камерон ощутил жар у себя на лице, вдохнул сладкий дымный аромат обугливающейся древесины. Послышался нарастающий грохот, как от реактивной эскадрильи, — это обрушилась часть потолка. Огненные языки вырвались из окон, взлетев ввысь на тридцать-сорок футов; их конические вершины застыли высоко в воздухе.

Он попытался представить себе обжигающий жар в квартире — затрудненное дыхание, удушье, гибельный дым… И парализующий страх сгореть заживо. Камерон закрыл глаза и усмехнулся.

Никто не выживет в этом аду.

Глава двадцать восьмая

— Феликс Роуч погиб!

Гарри рывком подскочила с постели и опустила босые ноги на пол.

— Что?!

— Сегодня ночью его квартира сгорела дотла, и он вместе с ней. — Джуд говорил приглушенно, будто опасаясь, что его могут подслушать. — У нас тут уже побывала полиция. Я пока не упоминал ваше имя, хотя это и не так-то просто. Чертов детектив словно кот: все высматривает, выжидает, когда проболтаешься.

Блин. В животе у Гарри зашевелилась тошнота, она с трудом сглотнула.

— Это был несчастный случай?

— Пока все придерживаются именно этой версии. Но мне уже успели задать кучу вопросов.

Черт, черт, черт! Гарри зажмурилась и обняла себя руками за плечи. Как же так? Ведь она и Джуд разговаривали с Роучем всего несколько часов назад!

— Гарри! Вы меня слышите?

— Мм-гмм.

Она ссутулилась и стала раскачиваться взад-вперед, как от приступа острой боли. Вчера Феликс заявил Пророку, что знает его настоящее имя. Сегодня Феликс уже мертв.

Гарри представила себе Феликса: толстого, одышливого, неприятного. Она не питала к нему никаких нежных чувств, но отнюдь не желала ему смерти. И ей отчаянно нужно было с ним поговорить.

Внезапно она перестала раскачиваться.

— Я звонила ему сегодня ночью.

Джуд отозвался не сразу.

— Что?..

— Было уже поздно, часа два. Я никак не могла заснуть. — Гарри вспомнила, как в кромешной темноте сидела на краю постели и слушала длинные гудки, отчаянно моля, чтобы Феликс взял трубку.

— И что? — спросил Джуд.

— Ничего. Он так и не ответил. — Гарри почувствовала неприятную дрожь в ногах, футболка на ней казалась холодной и мокрой. Ползучая тошнота в животе набирала силу. — Как вы думаете, он был тогда уже мертв?

— Бог его знает. Во всяком случае, вы с ним не говорили.

— Жаль. Он знал, кто такой Пророк.

— Похоже, чем больше узнаéшь про этого Пророка, тем большей опасности себя подвергаешь. — Голос Джуда стал резким. — Я бы на вашем месте держался от него подальше.

Интонация, с какой он это произнес, заставила Гарри нахмуриться. Тирнан беспокоится за ее жизнь или угрожает ей? Она покачала головой и глубоко задышала через нос. Господи, но ведь Джуд так выручил ее вчера вечером! Он сильно рисковал, сливая Роучу по телефону инсайдерскую информацию. Это ставило его в зависимость от Феликса. Гарри посмотрела на пальцы ног. Если, конечно, Джуд заранее не знал, что через несколько часов Феликс будет мертв.

— Вы будете говорить с полицией? — спросил Джуд. Его голос был каким-то… деревянно-непроницаемым.

— Только не о моем отце. Не могу. — Внезапно ей стало трудно говорить. Во рту так пересохло, что казалось, будто вместо слов с губ срывается сухой стрекот.

— Не поздновато ли беспокоиться об отце? И вообще, вам-то что? Я думал, вы его ненавидите.

— Я его не ненавижу.

— Да неужели?

— Как бы там ни было, он мой отец.

— Даже если он причастен к убийству?

Гарри покачнулась. На миг ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Выронив трубку, она помчалась в ванную — как раз вовремя. Ее рвало в раковину до тех пор, пока горло не начало саднить. Наконец, содрогнувшись всем телом, Гарри прижалась к холодной эмалированной раковине. Затем она плеснула водой себе в лицо и заковыляла к кровати. Укрывшись с головой пуховым одеялом, она подняла трубку, но было уже поздно: Джуд отсоединился.

Что дальше? Зацепок для расследования больше нет. Единственный человек, знавший настоящее имя Пророка, мертв. К тому же у нее появилось отчетливое ощущение, что следующей жертвой станет она сама.

Гарри свернулась в позе эмбриона и подула на руки, чтобы их согреть. От недосыпания все ее тело будто налилось свинцом. Прошлой ночью, после телефонного звонка Феликсу, она села за свой ноутбук и прощупала защиту anon.obfusc — анонимного римейлера, которым пользовался Пророк. Час за часом она тыкалась и пробовала, сканировала и экспериментировала, но внешняя защита сервера была неприступна. Об авантюрах «социальной инженерии» не могло быть и речи. Команда римейлера — матерые спецы в программной безопасности и вряд ли могут купиться на ее уловки. К половине седьмого утра Гарри пришла к выводу, что у Феликса, видимо, был близкий знакомый в этой компании — человек, который слил ему информацию напрямую. Эта мысль привела ее в уныние. Римейлер действовал из нескольких разных стран. Идентифицировать и взломать Феликсова «крота» было практически невозможно.

Гарри затихла под одеялом. Дневной свет пробивался сквозь шторы. Она смежила веки. Почему инсайдерский круг не может просто забрать свои чертовы деньги и оставить ее в покое? Она отдала бы их не моргнув глазом, лишь бы все вернулось на круги своя.

Гарри встрепенулась, мысль четко оформилась в мозгу. Отдать деньги. Почему нет? Как только Пророк получит деньги, он оставит ее в покое, разве не так? В конце концов, она не знает, кто он такой, и не представляет для него угрозы.

Она рывком уселась на кровати. Тошнота прошла, липкий пот мигом испарился. Она сбросила одеяло на пол и по короткому коридорчику пробежала в свою рабочую комнату. Ноутбук был все еще раскрыт с прошедшей ночи, и Гарри уселась перед ним, разминая пальцы.

Главное — найти для письма правильный тон. Нужно, чтобы казалось, будто она держит ситуацию под контролем и точно знает, что делает. Пока Гарри набрасывала черновик, ее грудь высоко поднималась и опускалась. Составляя письмо, она использовала несколько попыток, однако осталась не вполне довольна финальным вариантом — хотя, в общем-то, он должен был сойти. Она в последний раз перечитала письмо.