Вождь Сталин так ценил неугодника-Преемника потому, что только неугодник может извлечь из «кладовых» родовой памяти неожиданные нигде не циркулирующие приложения теории стаи. Подхалимы здесь бесполезны: «кладовые» (ступень три-А) родовой памяти для них закрыты. Им доступны одни «помойки» (ступень первая).

В силу того, что Преемник на поколение один, заменить его другим неугодником невозможно. Не успел он что-то сформулировать, так скажем, про полуподвальное окно в одном из московских двориков (каждое слово этой тайной фразы понятно только прочитавшему «Мастера и Маргариту» и «Психоанализ не того убийства») — и всё, для вождя исчезли все надежды на мировое господство. Для него лично. Навсегда.

Достойный стать властелином мира (или низринувшийся из неугодничества, чтобы оберегать метанацию) неугодников до времени притеснять не будет, потому что они та незаменимая почва, на которой может произрасти следующий Преемник — для потомка этого обладающего объёмом видения вождя. Или десятиюродного брата.

Сталинцами сейчас называют себя странные люди.

По моему разумению, настоящему сталинцу должно нравиться то, что нравилось Сталину, и не нравиться то, что Сталину не нравилось.

Сталин из всех умевших связно писать выделял только Булгакова — а ныне называющие себя сталинцами от упоминания имени Михаила Афанасьевича злобно трясутся.

Сталин — «внешник», и «верных ленинцев», любителей кутежей, чужих особняков и опусов Маркса, внука двух раввинов, перестрелял — как бешеных собак! — не случайно. Они — «иудо-внутренники». А «сталинцы» на Маркса молятся.

Был бы я главраввином и хотел бы убить дело Сталина, именно таких бы и нанял в «сталинцы». Но по счастью для главраввината, они сами пристраиваются в хвост.

Настоящий сталинец — или неугодник или «внешник», но некогда неугодник с удя по весьма ограниченным сведениям, именно таким был и Святослав.

Сталина постоянно винят, что он не подготовил себе смену — дескать, виноват не кто-нибудь, а он, Сталин, что весь последующий XX век в Кремле одно ничтожество сменяло другое.

Но инструкциями и внушениями можно подготовить только подхалимов, если правителей, то только вассалов, лакеев какой-либо мировой стаи, центр которых вне России, что-нибудь вроде Ельцина. Но «Святослава», прорусского вождя-«внешника» с неугодническим прошлым можно подготовить, только соединив его с Преемником— то есть с теорией стаи.

Заботясь о Булгакове, Сталин, всё-таки, заботился не только о себе — и это можно доказать.

Если бы Сталин хотел попользоваться высшими достижениями в теории стаи самолично (то есть если бы он был всего лишь кандидатом во властелины мира, но не «Святославом»), он бы мог засадить Булгакова в лагерь (с самым красивым ландшафтом в Союзе), перевезти в него хоть все книжные фонды Государственной библиотеки, а для поднятия настроения обитателей этого «рая» выкладывать узоры на клумбах из черной и красной икры — и читать всё написанное Преемником самому и только самому (или вместе с родственниками).

Но мудрый Сталин поступил иначе. Он сделал Булгакову рекламу — причём так, что Булгаков догадался, кто его облагодетельствовал, только лет через десять, когда и написал «Пастыря». В этом величие тоже Сталина: хотя до-мастер-и-маргаритное творчество Булгакова и могло воспалить «профессиональных оппозиционеров», однако Сталин решил придать Булгакову сил для исполнения служения высшего гилейского жреца (написания «Мастера…»).

Не стоит полагать, что раз после убийства Сталина до сего дня новый «Святослав» не объявился, то усилия Сталина пошли прахом. Благодаря Сталину удалось «зацепить» Льва Николаевича Гумилёва. Того самого Льва Николаевича Гумилёва, который после допросов «иудо-внутренников», лёжа на асфальтовом полу под лубянскими нарами, писал стихи про Россию как самое лучшее место на земле, и на Сталина нисколько не обижался. А «Святослав» придёт. Только придёт он особенным образом. Это наши демократы сами лезут во власть, а русскому человеку лезть самому за падло Он будет приглашён. Видимо, кем-то из высшего гилейского жречества.

Врут они, что Сталин о высших кадрах не заботился. Заботился. Только вот те, кого ныне допускают до информационных площадок, и чьи оценивающие Сталина голоса только и слышны, настолько ничтожны, что не в состоянии подняться до уровня, на котором становится понятно, каким образом Сталин расчищал дорогу следующему «Святославу».

Ей-Богу, чем больше узнаю о Сталине, тем больше начинаю его уважать. Различить Преемника ещё прежде, чем он завершил «Мастера и Маргариту»!

Я не отказываюсь от всего того, что написал в «Катарсисе» о темных сторонах личности Сталина, включая и те, которые до «Катарсиса» нигде не были раскрыты, но цветы к его бюсту вместе с экземпляром этой книги непременно отнесу. Скажем, у Кремлёвской стены. Но, может быть, и в другом месте.

С таким местом, действительно, есть проблема. Подобно тому как о Сталине ещё не написана достойная его книга, так до сих пор не создан и достойный ему памятник.

Дело не в грандиозности проекта. А в том, что до сих пор подчёркивалась вождистская сторона этого человека, а велик он стороной противоположной. Постигается Сталин через его помощь высшему гилейскому жрецу. И что меня особенно поражает, помог тайно для всех — и всю жизнь по этому поводу молчал!

Последнее для меня высший пилотаж — меня хотя в связи с «Катарсисом» и хвалят, причём люди явно выдающиеся, но мне всё мало и начинаю хвалить себя сам. Почти на манер Александра Сергеевича: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!» А Сталин смолчал — и молчал всю жизнь.

Я, конечно, не скульптор, но и не настолько лишён вкуса, чтобы предложить памятник в виде фигур Сталина и Булгакова, рука об руку идущих в сторону Солнца.

Величие Сталина в его первой точке пересечения с Булгаковым. А в то время Булгаков ещё ходил в продранных ботинках и каждый день пил разливное пиво (более дешёвое, чем бутылочное) в одной из самых дешёвых забегаловок Москвы.

Как это ни пошло на первый взгляд, но именно таким и видится мне будущий высший гилейский жрец, автор «Мастера и Маргариты». Он Сталина не видит, а ведь Сталин со своей вечной трубочкой наверняка выходил «на плэнер», чтобы увидеть равного себе. (В то время Сталин ходил по улицам Москвы один, без охраны — отважный был человек, ведь Гражданская война закончилась лишь формально, «иудо-внутренники» не стеснялись устраивать террористические акции.) Сталин умел конспирироваться, так что не удивлюсь, если в вечности узнаю, что в той пивной, в которую обычно заходил Булгаков, однажды вдруг появился сухорукий человек кавказской внешности с наглухо надвинутой на глаза кепкой, заказал пива (для конспирации?!) и в ожидании вытащил из кармана трубку и, набив её «Герцоговиной Флор», не торопясь, закурил…

Я не знаю, как в этой на первый взгляд отнюдь не величественной сцене передать, что встретились два величайших человека XX века, и как при этом передать идею родовой памяти и метанации, но, видимо, можно. Да и Понтий Пилат там отнюдь не лишний…