Только по выбору места для лагеря минимально мыслящий человек мог догадаться, что Фабий был отнюдь не трус, а его победа — результат если не логического знания теории стаи, то хотя бы ощущения истинных закономерностей жизни невозрожденных людей.

Но римский народ Фабия, естественно, не понял. На Фабия, не устраивавшего истерических передвижений войск, даже когда Ганнибал на его глазах демонстративно разорял поля союзников Рима, разозлились не только солдаты, которые рвались преследовать врага, но и сенат, и народ Рима, обзывая по сути победителя Ганнибала в худшем случае трусом, а в лучшем, презрительно, — Кунктатором (Медлителем). Собиравшаяся в толпы публика требовала от Фабия того же, чего от него хотел и Ганнибал — генерального сражения.

Главным противником Фабия стал его начальник конницы, любимец толпы Марк Муниций. Тит Ливий пишет о нем так: «Был он [3] человеком неистовым, скорым на решения, необузданным на язык; сначала в небольшом кругу, а потом открыто в толпе стал бранить Фабия, который будто бы не медлителен, а ленив, не осторожен, а трус; истолковывая доблести диктатора как пороки, он унижал высшего и превозносил себя — гнусное искусство, доставившее многим блестящий успех и потому процветающее» (Тит Ливий, XXII, 12:12). Впавшие в восторг воины, приближая свою бессмысленную гибель, помогли Марку Муницию добиться уравнивания власти с Фабием. Далее Муниций потребовал, чтобы командование было посменным, то есть в определенные дни власть над всеми легионами принадлежала только ему, Марку Муницию, и он был бы вправе начать генеральное сражение. Однако на это Фабий не согласился. В конце концов войска были разделены таким образом, что первый и четвертый легионы отошли под командование Муниция, а второй и третий — Фабия.

Стоит ли говорить, что Ганнибал, выведывавший обо всем, что происходило в римском лагере через лазутчиков и перебежчиков, радовался происходящему как ребенок!

И любимец толпы Муниций не обманул его ожиданий. Он, забрав подчиненную ему половину войска, оставил общий, защищенный рвом и валом лагерь, отвел подчиненные ему легионы на несколько стадий, организовал собственный лагерь (однако, в пределах видимости Фабия) и построил легионеров в боевой порядок. Иными словами, не прошло и суток, как Муниций подставил свои легионы под небывалое избиение.

Резня и преследование двух подчиненных Муницию легионов продолжалась до тех пор, пока из своего лагеря в полном порядке не выступил Фабий. И тут Ганнибал, у которого с арифметической точки зрения сил было более чем достаточно, чтобы добить и Фабиевы легионы, испугался и отступил.

То ли искренне, то ли заботясь о своем «лице», спасенный Фабием Муниций в содеянном каялся рьяно, на коленях перед всеми превознося Фабия — и даже назвал его отцом.

Исчерпан был инцидент, но не искоренен принцип.

В Риме (почему-то не в войске) было множество мунициев, и один из них — Варрон, сын мясника. Видимо на основании того, что он досконально разбирался в расчленении туш домашних животных, Варрон легко убедил римскую толпу, что может разгромить Ганнибала в один миг. Чернь его, как и Муниция, боготворила, и во время перевыборов (Фабий в тот год, по истечении срока консульства, переизбран не был и, соответственно, лишился полномочий командующего) Варрон, несмотря на свое низкое происхождение, не позволявшее получить высокую должность консула (во время войны оба консула были военачальниками — над своим, в разных концах Римской республики, войском), должность эту всетаки получил. Добровольцы, настроенные, как они о себе думали, патриотически, бросились записываться в войско Варрона.

Вскоре Варрон вместе со вторым консулом Луцием Павлом в сопровождении вновь набранных легионов ринулся навстречу Ганнибалу. Варрон требовал сражения — и немедленного; Павел же, во всем стараясь подражать Фабию — жаль, что лишь только подражать, — противился. Однако Павел был недостаточно последователен, теорию стаи не понимал, и разделил не легионы (как Фабий), а дни управления всем войском.

Стоит ли говорить, что в первый же день, когда командование принял на себя Варрон, не прошло и шести часов, как римляне были перерезаны — и в невиданно большом числе?!

Ганнибал победил все тем же стандартно-штампованным приемом: подставил, отступил, фланговый удар, резня разбегающихся.

(Кстати сказать, хотя Варрон с поля боя бежал, но народом был награжден, а вот второй консул Павел стоял насмерть, был несколько раз ранен, но одобрения толпы не заслужил.)

Эта была та самая знаменитейшая битва (резня) при Каннах, которая в веках стала именем нарицательным, — когда говорят не просто о поражении, а о разгроме, то вспоминают Канны. Во время этой резни римляне потеряли такое количество убитыми и пленными, что не только оставшимся в живых легионерам, но и населению Рима показалось, что государство погибло, город на пороге разрушения, настал конец всему.

Битва при Каннах — величайшее из бедствий за всю многовековую историю римского государства. Фабия— Кунктатора вновь призвали к власти, а затем и тех, кто худо-бедно следовал его линии. Линии Фабия придерживались более десяти лет, во время которых стареющий Ганнибал с переменным успехом властвовал на юге Италии, пока не вышел из юношеского возраста известный своей жестокостью Сципион Старший (который, напав на Карфаген, тем выманил Ганнибала из Италии в Африку, где его и разгромил)…

Таким образом, у нас уже вполне достаточно данных, чтобы осознать, что в стратегии (долговременном масштабном планировании), по большому счету, возможны только две линии поведения противников:

— линия Ганнибала,

— линия Фабия.

Понятия стратегии и тактики нередко путают, поэтому значение этих терминов уточним.

Тактика — это когда война или сражение уже начались, когда решают, который из участков обороны противника надо прорывать, который из легионов или танковых батальонов должен это делать, сколько манипул или минометных батарей оставляют в резерве; когда решают, на котором из флангов — правом или левом — нужно устроить отвлекающую и дезориентирующую противника демонстрацию военной активности.

Стратегия же есть решение гораздо более масштабных вопросов — это когда решают стоит ли вообще давать решительные сражения, не лучше ли отступить и измотать наступающих партизанской войной или вообще заключить в случае нападения какое-нибудь, пусть даже «похабное», мирное соглашение.

Итак, мы утверждаем, что линий стратегического поведения всего лишь две — наступательная или оборонительная. Как будет показано позднее, предельный случай ганнибаловской линии — это действия Наполеона в России, а фабиевской (кунктаторской) — … Нет, о такой красоте так сразу говорить было бы опрометчиво.

Осваивать скрытые (и скрываемые) закономерности взаимоотношений людей выгодно в обстоятельствах, когда срываются многие маски, то есть через рассмотрение «странностей» великих — и именно великих! — войн. Начинать приходится со сражений древности — древние предпочтительнее современных, потому что только некоторым войнам повезло и они нашли своего Гомера, Полибия или Толстого — и ожили. Современные (XX века) войны хотя и происходили в действительности, в чем можно убедиться, обозревая обширнейшие пространства кладбищ, но как бы не существуют — для нас; в войне самое ценное — возможность ее осмысления, а тем самым и самопознания. Без этого снижается способность к высвобождению из-под управляющих нами галлюцинаций вожаков. Люди гуманитарно хорошо образованные вполне отчетливо высказываются, что, несмотря на книжное изобилие прошедших десятилетий (о Второй мировой войне написаны тысячи, если не десятки тысяч книг, отягощенных многими подробностями), настоящей Книги о Второй мировой войне еще не написано. Бытующие концепции не объясняют многих странностей и явно скудоумны. И это чувствуется.