Смотреть что-либо другое не было сил, и друзья отправились домой. Дорóгой Сергей молчал. «Какой громадной силой воздействия на души людей обладает искусство! Как близок мне Суриков. Каков он? Завтра первый экзамен. Что бы там ни было, я непременно стану художником», — возбужденное состояние не позволяло остановиться на чем-либо одном, пламень любви к святому искусству разгорался в его душе.

Бытовое, малозначащее перестало существовать для него. Экзамены, которые продолжались пять дней, стали актом творчества. От робости провинциала не осталось и следа.

С блеском сданы вступительные экзамены. В 1892 году на 28 мест было 100 претендентов. Коненков увидел свою фамилию в списке поступивших. Наступает первый день учебы. Всех направляют рисовать в оригинальный класс. «Оригинальным» класс именуется но характеру учебной деятельности. Здесь делают рисунки со скульптурных оригиналов, то есть с гипсовых слепков. Занятия в оригинальном классе — это еще один экзамен. Основательное штудирование летом бюста Шиллера помогло одолеть и это испытание. Коненков задержался в оригинальном классе всего на две педели. Теперь надо делать выбор: живопись или скульптура? Он отдает предпочтение скульптуре, хотя увлекался и рисованием, и живописью и готовили его к поступлению в училище живописцы Ермолаев и Полозов.

Вся практика Сергея по скульптуре до приезда в Москву — это глиняные вороны и галки, которых сажал на плетень сушиться шестилетний Сережа Коненков. Куда больше внимания отдано рисунку и живописи. И разговоров о живописи и находящихся в центре внимания живописцах приходилось слышать куда больше, чем о скульптуре. Однако выбор, сделанный Сергеем Коненковым осенью 1892 года, случайностью не сочтешь. Пластический дар подспудно зрел, развивался в нем, как зреет плод, которому назначено природой вызревать ради продолжения жизни.

Московское училище живописи, ваяния и зодчества в период своего расцвета знаменито было прежде всего живописцами. В числе его преподавателей Тропинин, Саврасов, Маковский, Зарянко, Пукирев, Неврев, Перов, Прянишников, Савицкий, Поленов, Серов, С. и К. Коровины, Касаткин, Архипов, Левитан, С. Иванов, А. Васнецов, С. Малютин, из скульпторов Н. Рамазанов, С. Иванов.

Член-учредитель передвижных выставок в конце шестидесятых — начале семидесятых годов главный преподаватель Училища живописи, ваяния и зодчества Василий Григорьевич Перов воспитывал у молодежи любовь к искусству содержательному, идейному, исполненному гражданского пафоса. И эта традиция укоренилась в стенах училища.

Картины самого Перова — продолжателя линии Федотова в русской живописи — стали для десятков его учеников и последователей вдохновляющим примером активного познания российской действительности и вынесения над ней суда средствами искусства критического реализма. Чтобы понять плодотворность творческих принципов Перова — художника и педагога, стоит вспомнить его учеников, каждый из которых — яркая индивидуальность в искусстве.

А. Е. Архипов в «Прачках» впервые показал женский каторжный труд с беспощадной прямотой. С. А. Коровин остановил пристальный взгляд на новом социальном конфликте — столкновении бедняков с кулаком-мироедом, Н. А. Касаткин посвятил свое творчество рабочим людям, шахтерам. С. В. Иванов показал трагедию ссыльных и переселенцев. М. В. Нестеров сказал о картине «Пустынник», которая его прославила: «Не живопись была главным. Мне, как Перову, нужна была душа человеческая…»

Не разность взглядов Коненкова и упомянутых здесь художников на жизнь и назначение искусства, а скорее предвидение возможности утверждения социально-активной, идейной скульптуры направило одаренного юношу в мастерскую профессора-скульптора С. И. Иванова. Пока занимался в оригинальном классе, Коненков разузнал, как зовут профессора по скульптуре, нашел во дворе училища флигель с верхнебоковым светом и со свойственной ему решимостью переступил порог скульптурной мастерской.

С трепетом подошел он к профессору Сергею Ивановичу Иванову. Это был человек лет шестидесяти с небольшим, с аккуратно подстриженной бородкой, круглой лысиной в венце седых волос, внимательными, умными глазами.

— Здравствуйте, Сергей Иванович! Я хочу поступить к вам на скульптурное отделение.

— Что ж, батенька, это хорошо. Выбирай себе модель для лепки. Вот, кстати, прекрасная голова Гомера. Вылепи-ка ее.

Голову Гомера Коненков вылепил в десять дней и сделал это прекрасно. Совет профессоров поставил ему первый номер и решил перевести Коненкова в головной класс.

Незримый процесс вызревания способностей шел столь интенсивно, что ему не понадобились на освоение приемов лепки, законов построения формы годы ученичества. О масштабах дарования говорила стремительность, с какой Коненков осваивал основы профессионального мастерства.

Сергей Иванович одобрил работу ученика над головой Гомера, предложил ему скопировать бюст президента Академии художеств Оленина. Работал он так же усердно, хотя академически выглаженный бюст Оленина нравился ему куда меньше, нежели античная голова Гомера.

За бюст Оленина Коненков снова получил первый номер и без задержки был переведен в фигурный класс.

В фигурном классе Коненков копировал античные шедевры — «Аполлона», «Боргезского бойца», «Спящего сатира», «Бельведерский торс». Работал по напряженной учебной программе: с девяти до двенадцати утра копирование классических статуй и барельефов, с часу до трех дня — бюсты, с пяти до семи вечера — рисунок. А кроме того, общеобразовательные предметы научного отделения.

В скульптурной мастерской стояла благоговейная тишина: все трудились увлеченно, сосредоточенно. Старшей по возрасту и наиболее уважаемой в мастерской была Анна Голубкина.

У станка Голубкина сосредоточенна, строга. В окружения античных статуй ее высокая стройная фигура в черном кажется неземной: словно легендарная прорицательница Сивилла обитает в скульптурной мастерской. Работает Голубкина энергично, напористо. Не всякую модель бралась лепить, а только ту, что ей по душе. Но нравится натурщик — она заберется на антресоли и затихнет там. Шаркая теплыми фетровыми ботами по шершавому от засохшей глины, крошек гипса и алебастра дощатому полу, совершает обход мастерской Сергей Иванович. Оглядывает заставленное станками, гипсовыми фигурами и бюстами помещение. Ищет глазами Голубкину:

— Анна Семеновна, для чего вы забрались туда?

— Чтобы набраться высоких мыслей.

— Спускайтесь. Будем разговаривать.

Сергей Иванович не скрывает своего восхищения талантливостью Голубкиной, ее незаурядностью, независимостью. Также очарован ею Коненков. Более всего импонировала ему самостоятельность Голубкиной. Когда Сергей Иванович по канонам скульптурного академизма принимался судить работу Голубкиной, Анна Семеновна вежливо выслушивала его, но от своего не отступала. Она была убеждена в правоте жизни, художнических прозрений. Вскоре, окончив училище, она отправилась в Петербургскую академию. Пробыла там недолго, жажда знаний привела ее в Париж, в студию Родена. Голубкина училась всю жизнь, А начало тому было положено в мастерской С. И. Иванова.

О первом своем наставнике Сергей Тимофеевич всегда говорил с уважением. Его жанрово-бытовая композиция «Мальчик в бане» экспонировалась в Третьяковской галерее. Искренность, теплота в трактовке бытового мотива, непосредственность наблюдения отчасти помогают преодолеть в этом произведении холодок академизма, который был присущ скульптурным произведениям середины XIX века.

Коненков, еще не выйдя из стен училища, на пути реалистического искусства скульптуры пошел много дальше своего профессора. Но с каким уважением он отзывается о С. И. Иванове: «Я… затаив дыхание, слушал академика Сергея Ивановича Иванова… Всю свою жизнь Сергей Иванович воспитывал скульпторов, относясь к искусству не как к специальности, а как к призванию. Он вкладывал в каждое занятие всю свою душу, умело вел пас от простого к сложному.

Академик-скульптор доброжелательно относился ко всем ученикам. Характерно, что. когда он входил в класс, всем пожимал руки».