Не так-то просто избавиться от своего образа. И нелегко угнаться сразу за всеми зайцами. С этого времени Монро (вернее, ее комнату) прослушивает ФБР, за ней шпионит Ди Маджио, которому явно больше нечего делать, кроме как следить из подворотни за тем, кто ходит к его бывшей жене. Продолжая путать следы, она появилась с ним под руку на премьере «Семи лет желания» 1 июня, в день своего 29-летия. При этом она по-прежнему отрицает примирение между ними. Увидев несколькими днями раньше плакат высотой 15 метров, на котором она изображена в белом платье, взвивающемся над вентиляционным люком на Таймс-сквер, она разыграла свою роль перед прессой, но печально шепнула своему другу Илаю Уоллаку: «Вот что они со мной сделали…»

Светская Мэрилин увлекла счастливых Гринов в водоворот нью-йоркских вечеринок. Она много пила, пьянела от шампанского, тратила без счета. Материальные блага никогда ее не интересовали. Ее новые друзья, желавшие ей добра, явно относились к делу иначе. Ли и Пола Страсберг, быстро ее «удочерившие» и сделавшие талисманом Актерской студии, радовались этой нежданной манне с неба. Хотя они и заявляли, что их интересует лишь «мистическое пламя» Монро, они все же набили с ее помощью сундуки и переехали из небольшой двухкомнатной квартиры в просторные апартаменты, выходившие на Центральный парк. Мэрилин, сомневавшаяся в себе и больше всего желавшая доказать, что она существует под этой белокурой рухлядью, сделалась ярой приверженкой пресловутого «метода», который Страсберг проповедовал в Актерской студии, соглашалась возрождать в себе впечатления детства, как побуждал к тому Ли, смиренно прорабатывала сложные сцены перед другими учениками и полностью подпала под влияние Страсбергов, поскольку лишь они, как ей казалось, воспринимали ее как настоящую актрису. Те же сразу разглядели ее неуверенность в себе, потребность в любви и в семье. Поэтому они часто приглашали ее в гости, осыпали комплиментами и советами. Очарованная их образованностью, стыдясь собственного невежества, Мэрилин поставила себя по отношению к ним в крайне зависимое положение.

Разумеется, вице-президент компании «Мэрилин Монро Продакшнз» не одобрял этой связи. Между Страсбергами и Гринами разразилась тайная война за исключительные права на Монро. Мэрилин не вмешивалась. Она никогда не вмешивалась в соперничество за нее. Похоже, ее девизом было «разделяй и властвуй». Во всяком случае, она не способна быть верной. С самого раннего детства ее приучили делить себя между несколькими семьями.

Критика пела ей дифирамбы за роль в фильме «Семь лет желания». Публика валом валила в кинотеатры. Летом 1955 года компании «XX век Фокс» пришлось признать, что глупая блондинка принесла ей целое состояние. Возможно, разумнее будет вступить с ней в переговоры. Осенью Голливуд начал переговоры с Милтоном Грином. К ноябрю они завершились полной капитуляцией киностудии. Мэрилин Монро снимется в четырех фильмах «XX век Фокс», с режиссерами и сценаристами по своему выбору, за общий гонорар в восемь миллионов долларов и сто тысяч долларов компенсации. Занук подал в отставку, его сменил Бадди Адлер.

В Нью-Йорке Мэрилин упивалась победой.

1955 год стал для нее истинным возрождением. Она не снялась ни в одном фильме, но ее жизнь изменилась. Под влиянием Ли Страсберга она занялась психоанализом. Недовольная завоеванным уважением, она решила обогатиться внутренне. Окружила себя «настоящими» друзьями. Ее ждут прекрасные фильмы и много денег. Ей кажется, что она повергла в прах свою белокурую соперницу. Кстати, в последнее время ее волосы приобрели более естественный оттенок, не столь пергидрольный. После энной бурной сцены Джо Ди Маджио вернулся в Сан-Франциско. Во всяком случае, главное место в жизни Мэрилин отныне занимает другой мужчина, который одержит верх надо всеми остальными. Мужчина, о котором она уже давно мечтает. Его зовут Артур Миллер.

ПЕРЕД ГРЕХОПАДЕНИЕМ

Разум не выдержал. Мораль, здравый смысл, проницательность, семейный долг, общественный имидж, артистическая аскеза, служение литературе — все пало перед белокурой катапультой. Потребовалось четыре года, но, в конце концов, крепость Миллера сдалась.

Ангажированный интеллигент, противоречивый и уважаемый, почтенный сын, отец и муж, Артур Миллер априори должен был потерять всё, показавшись рядом с Мэрилин Монро. Сорокалетний еврей-драматург, совершенно не способный веселиться, скованный до невозможности, — и в обнимку с самой знаменитой красоткой в мире? Провальный сценарий, прямой путь в пропасть — и нежданная удача для прессы, не верящей своим глазам и хлопающей во все ладоши невероятному союзу «тела» и «духа». Но прежде чем самая невероятная история любви XX века вышла на божий свет, заполонив светскую хронику всех газет на свете, пришлось пройти через постыдное возбуждение от запретного, ложь, чувство вины, угрызения совести и опасности тайных встреч. Между началом 1951 года, когда начинающая актриса по имени Мэрилин разогрела уснувшее либидо драматурга, бывшего проездом в Лос-Анджелесе, и 1955 годом, когда они оба встретились в Нью-Йорке, положение дел изменилось. Отныне Монро — невыразимая сексуальная фантазия не только Артура Миллера, но и миллионов мужчин. А он, успешный драматург, вновь привлек к себе всеобщее внимание двумя годами раньше поджигательской пьесой «Салемские ведьмы». В 1955 году, когда все стены в Нью-Йорке были увешаны афишами с Мэрилин с задравшейся юбкой, Артур Миллер вносил последние исправления в свое очередное произведение — «Вид с моста», премьера которого состоится 29 сентября. Виделись ли Миллер и Мэрилин до того? Уже с 1952 года Мэрилин не может остаться незамеченной и ее поездки в Нью-Йорк не часты. Если связь и была, то, наверное, через письма. Мэрилин мечтала о браке с Миллером как о высшей степени признания, а он наверняка цеплялся за Мэрилин как за утешительную иллюзию, невозможную награду.

В 1955 году Нью-Йорк соединил их силой. Миллер был на премьере «К востоку от рая» и, как и весь зал, смотрел только на изящно вылепленную билетершу. Вернувшись домой, он попытался отогнать это видение холодным душем. Будь она голливудской куклой в бикини, драматург, наверное, устоял бы. А если бы уступил, то быстро взял бы себя в руки. Но, побывав на некоторых нью-йоркских вечерах для интеллектуалов, Миллер с ошеломлением обнаружил, что это совсем другая женщина. Жен-шина, которую присутствующие не узнают, не видят. Она сумела сделаться прозрачной — это дарило ей покой, но, возможно, и давало понять, что ее не существует. Она призрак. Миллер же видел только ее — маленькую и хрупкую, без макияжа, сбросившую оболочку своего персонажа, заблудившуюся в своей истории и своей легенде, жаждущую быть понятой и любимой, учиться и знать, иметь немного уважения к себе самой. Взывающую о помощи.

«О! Папа!» — воскликнула она, бросаясь к нему в объятия.

Он уже не мог, не хотел больше представлять свою жизнь без нее.

Мэрилин Монро заполонила жизнь Артура Миллера — по-прежнему женатого, разрывающегося между миром, который он создал, и неизвестным, ненадежным и скандальным миром, который перед ним открывался. Остаться совершенным мужем и отцом, простить себе грешок неопасного буржуазного адюльтера — или рискнуть всем и отдаться на волю миража, новой отправной точки, новой жизни? Возродиться рядом с красивой и сексуальной женщиной, немыслимой для его круга, не подчиниться установившемуся семейному порядку, еще пожить — наконец-то пожить? Вот с чем столкнулся Артур Миллер в 1955 году. Некоторые называют это кризисом сорокалетия. У большинства мужчин он постепенно сходит на нет; у других он взрывает всё и вся. Миллер принадлежал к последним, еще противясь этому, чувствуя себя преступником во время кратких и наверняка разочаровывающих интимных встреч с предметом всех своих мыслей, своим болезненным наваждением, ослепленный, безумный, одержимый, освобожденный, убежденный в том, что все может уладиться, что все уладится. Это лишь временное помутнение рассудка. Поруганное дитя, девочка, вышедшая замуж в шестнадцать лет, девушка с обложки журнала для военных, без колебаний позировавшая нагишом (держал ли Миллер экземпляр того знаменитого календаря в глубине потайного ящика?), появлявшаяся на страницах всех иллюстрированных журналов в самых непристойных нарядах, хлещущая шампанское и засыпающая, лишь накачавшись барбитуратами. Чистое безумие.