Тут Джимми задал моему другу вопрос: хочет ли он покинуть остров. Если да, то в заливе Нукухива как раз стоит сейчас судно, испытывающее недостаток в матросах, там будут ему рады, и можно отправиться на борт прямо сегодня.

— Нет, — ответил Тоби. — Я не могу уйти без моего товарища. Он остался там, в глубине долины, потому что туземцы не пустили его на берег. Поспешим к нему и захватим его с собой.

— Но ведь он не дойдет с нами через горы, — возразил Джимми, — даже если мы приведем его сюда, на побережье. Пусть лучше он подождет до завтра, я доставлю его в Нукухиву на лодке.

— Нет, нет, это невозможно, — сказал Тоби. — Надо сейчас же отправиться за ним и привести его хотя бы на берег.

И Тоби, не откладывая, повернул обратно в глубь долины. Но не успел он сделать и шагу, как с десяток рук легли ему на плечи, на локти, на грудь, и он понял, что вернуться за мной ему не позволят. Отбиваться нечего было и думать, а туземцы не желали ничего слышать о его возвращении в долину Тайпи. Оскорбленный до глубины души, Тоби стал уговаривать старого матроса, чтобы тот сам отправился за мной. Но Джимми отказался, объяснив, что островитяне сейчас так настроены, что все равно не пропустят его, хотя никакого зла ему сделать и не могут.

Мой товарищ был тогда далек от мысли, что этот Джимми, как ему пришлось заподозрить впоследствии, был бессердечным негодяем и что это по его хитрому наущению туземцы не позволили ему вернуться за мной. Старый мошенник, видимо, отлично знал, что нас обоих тайпийцы ни за что не отпустят, и поэтому стремился заполучить одного Тоби для цели, вскоре вполне обнаружившейся. Но тогда Тоби ничего этого не знал.

Он все еще вырывался из рук островитян, когда Джимми, подойдя сзади, посоветовал ему не раздражать их понапрасну, потому что так он мог только утяжелить мою и свою участь, ведь, когда они приходят в ярость, от них можно ожидать чего угодно. В конце концов Джимми усадил Тоби на проломленное днище перевернутого челнока в тени груды камней, служившей подножием маленькой разрушенной кумирни, которая возвышалась на четырех установленных стоймя веслах и спереди была затянута сетью. Здесь было место встречи рыбачьих артелей, возвращающихся с уловом, и их приношения белели разложенные перед идолом на черном гладком камне. Сооружение это, по словам Джимми, находится под строжайшим табу, и никто не посмеет его тронуть и даже приблизиться к нему, пока он остается в его тени. Сам же старый матрос отошел к кучке туземцев и стал о чем-то озабоченно переговариваться с Мау-Мау и другими вождями, между тем как остальные обступили сидящего в заповедном месте Тоби, не сводили с него глаз и без умолку что-то друг другу говорили.

Потом вопреки уверениям Джимми из толпы вышла одна старуха и села рядом с моим товарищем на перевернутый челнок.

— Тайпи мортарки? — спросила она.

— Мортарки нуи, — ответил Тоби.

Тогда она спросила его, правда ли, что он уходит в Нукухиву. Тоби утвердительно кивнул. Старуха жалобно взвыла, встала, взглянула на него полными слез глазами и ушла прочь.

Джимми потом объяснил, что это была супруга престарелого царька маленькой долины, расположенной в глубине острова и связанной тесным проходом с долиной Тайпи Жители обеих долин находились друг с другом в кровном родстве и носили общее племенное имя. Пожилая дама прибыла накануне в сопровождении трех сыновей с визитом к своему родственнику.

Как только царственная особа удалилась, снова подошел Джимми и сообщил, что обо всем договорился с островитянами. Они не соглашаются пустить Тоби обратно в долину, а оставаясь и дальше на берегу, он может навлечь беду и на себя, и на меня.

— Так что, — сказал старый матрос, — единственное, что нам сейчас остается, это отправиться пешком через горы в Нукухиву, а завтра я привезу к тебе Томмо, как они его называют, водой. Они обещали мне утром пораньше вывести его на берег, поэтому никакой задержки не будет

— Нет, нет, — упорно твердил Тоби. — Я его не брошу. Я уйду отсюда только вместе с ним.

— Тогда вам не на что надеяться! — воскликнул Джимми. — Ведь как только я уйду, тебя схватят и утащат в глубь долины, и ни ты, ни твой товарищ больше никогда не увидите моря.

И он продолжал клясться и божиться, что, если только Тоби уйдет с ним в Нукухиву, завтра же поутру он доставит туда и меня.

— Но откуда мы знаем, что они приведут его к морю завтра, если они не пустили его сюда сегодня? — возразил Тоби.

Но у старого матроса нашлось тому множество объяснений, и все такие сложные и так замысловато связанные с мистическими обычаями туземцев, что Тоби ничего не понял. Все поведение тайпийцев, в особенности же их нежелание пустить его обратно в долину, и впрямь представлялось ему загадочным. И при этом он с горечью сознавал, что старый матрос, быть может, обманывает его. А тут еще мысли обо мне, больном и одиноком среди местных жителей. Если бы он ушел с Джимми, была все-таки надежда, что удастся как-то облегчить мою участь. С другой стороны, что будет, если дикари, поведение которых казалось ему таким странным, успеют спрятать меня куда-нибудь? Ну а если он останется, ведь ему могут не позволить вернуться ко мне…

Такими сомнениями мучился мой бедный друг, не зная, на что решиться. И вся его храбрость и всегдашнее присутствие духа не могли помочь ему, сидящему понуро на продырявленном челноке в кольце островитян, с почтительного расстояния не отводивших от него все более и более пристальных взглядов.

— Уже полдень, — промолвил наконец Джимми, стоявший позади остальных. — Нукухива не близко. А я не могу затемно идти через долину Хаппар. Так что решайся. Если ты пойдешь со мной, все будет хорошо, если останешься, можешь мне поверить, ни один из вас не вырвется отсюда до конца дней.

— Ладно, у меня нет выбора, — с тяжелым вздохом ответил Тоби. — Я вынужден довериться тебе.

И, бросив долгий взгляд в глубь долины, он вышел из тени у подножия кумирни.

— Держись вплотную ко мне, — сказал ему Джимми, — и пошли скорее.

Тут появились Тайнор и Файавэй. Добрая старая женщина, заливаясь потоком слез, обняла колени Тоби, а Файавэй, растроганная не меньше ее, произнесла те несколько английских слов, которым выучилась от нас, и подняла три пальца

— через столько дней его ждали назад.

Наконец Джимми вытащил Тоби из толпы и, кликнув за собой тайпийца, который держал на руках молодую свинью, решительно зашагал с ними по тропе в гору.

— Я сказал им, что ты вернешься, — со смехом объяснил он на ходу моему другу. — Только боюсь, им придется долго ждать.

Тоби оглянулся: внизу все пришли в движение. Тайпийцы уходили. Девушки на прощание колыхали покрывалами из тапы, мужчины размахивали копьями. Когда последний из них, держа руку с тремя вытянутыми пальцами над головой, скрылся в роще, сердце у Тоби сжалось.

Раз они его отпустили, вероятно, кое-кто из них и в самом деле верил, что он скоро вернется; может быть, они думали, что он хочет только достать мне лекарства, как он им сам втолковывал по пути на берег. Видимо, и Джимми подтвердил это. И они, как и в тот раз, когда мой товарищ пытался предпринять ради меня столь опасное путешествие в Нукухиву, полагая нас воистину неразлучными, видели во мне в его отсутствие верный зарок его возвращения. Все это, впрочем, не более как мои догадки, ибо в целом их поведение остается для меня непонятным.

— Видишь, какое на мне табу, — похвастался старый матрос, когда они поднялись уже довольно высоко в гору. — Мау-Мау подарил мне свинью, и этот человек, который ее несет, пройдет вместе со мной через долину Хаппар в Нукухиву. Пока он подле меня, ему ничего не грозит, и тебе, когда ты со мной, тоже. А завтра так будет и с Томмо. Словом, гляди веселей и положись во всем на меня. Завтра ты с ним увидишься.

Подъем был не очень крут — у самой воды горные отроги довольно невысоки. Тропа, по которой они шли, была удобной, и скоро все трое уже стояли на вершине, и обе долины лежали внизу у их ног. Тоби снова увидел белые водопады там, где под зелеными кручами начиналась долина Тайпи; от них можно было проследить взглядом до того места, где находилась хижина Мархейо.