Олмос повернулся ко мне, и в его глазах полыхнула ненависть.

— Эта шалава забрала у меня все. Дом. Машину. Все мои сбережения. Мы двадцать лет были вместе, а теперь она…

Хлопнул по фотографиям тыльной стороной ладони.

— … С этим козлом? Кто он?

— Элберт Лемей. Дантист. Дела неплохо идут. Дом в пригороде, есть небольшая лодка.

Яхта, на самом деле.

Но я решил об этом не говорить — Олмос и так был готов взорваться.

— Хорошо, — сказал он, глядя на фотографии.

Лучше б за дорогой следил…

— Пригород, говоришь?

Олмос свернул в узкий переулок.

Стало как-то тревожно, — как сказал индюк, услышав про суп. Но с другой стороны, — я ведь не в багажнике еду.

Пока.

— Я так слышал, была там серия грабежей?

Он затормозил и поглядел на меня.

— Хозяев крепко избили. А одному так и вовсе кости переломали, он теперь лежит с трубочкой. И больше ходить не сможет.

— Жесткач, — согласился я.

— Так вот…

Олмос перевел взгляд на снимки.

— Может случиться так, чтобы этот придур… Ну, оказался дома, совсем случайно, когда грабитель появится. Сам знаешь, как это бывает.

Острые глаза копа впились в меня.

— Он будет каким? Пятым, шестым, кого изобьют воришки? А быть может…

Олмос ткнул меня в плечо.

— Может, его при этом кастрируют. Ну, если врезать парню промеж ног бейсбольной битой… раз десять…

— Погоди-ка, — ответил я. — Ты хочешь, что я вломился в дом к любовнику твоей бывшей и в шницель его избил?

— Нет, — оскалился Олмос. — Я хочу сказать… От меня зависит, что решит прокурор. Может, он передумает и выдвинет-таки обвинение. Ты парня убил, совсем молодого.

Элберт Лемей был похож на непропеченную булку.

Бледный, рыхлый, бесформенный.

Из тех, кто уверен, что вы — дерьмо, и не упустит случая вам это показать.

— Надо поговорить, — бросил я.

Элберт высился на пороге своего дома.

Глянул на меня так, словно я пришел ему ноги целовать, — а он не уверен, вымыл ли я рот с мылом.

— О чем? — насупился Элберт.

— О ваших зубах. Вам нравится, что они все на месте?

Я отпихнул его и вошел в гостиную.

Огляделся.

— А неплохой домишко. Дырки от кариеса как нефтяные скважины, верно? Чем глубже сверлишь, тем больше денег польется.

Плюхнулся на мягкий диван.

— Я вас не знаю, — резко ответил Элберт. — Убирайтесь, или я вызову полицию.

— Зря.

Я покачал головой.

— Знаете сержанта Рейнальдо Олмоса? Ну, вы еще крутите с его женой.

Элберт шагнул ко мне.

Хотел врезать, — но здравый смысл подсказал ему, что я сильнее.

Впрочем, бой был неравный; будь с ним его верная бормашина, я бы проиграл с позором и треском.

Боюсь я этих дантистов.

— Элберт, я вам не враг, — улыбнулся я. — По крайней мере, пока. От вас все зависит.

— Чего вы хотите?

— Денег, — ответил я. — Как и все. Но об этом позже.

Я осклабился еще шире.

— Олмос прислал меня, чтобы я вас избил.

— Чего?

Элберт такого явно не ожидал.

— Кости сломал… Да впрочем, сами послушайте.

Я поставил диктофон на журнальный столик.

Щелкнула кнопка.

— Так и вовсе кости переломали, — послышался голос Олмоса. — Он теперь лежит с трубочкой.

Элберт слушал внимательно.

Глаза его стали острыми и холодными — словно два сверла бормашины.

— И? — спросил он, когда запись закончилась.

— У меня два выбора, — сказал я. — Могу избить вас… Вы знаете, что могу.

— Но тогда вы не получите денег, — ответил Элберт.

Он взглянул на меня с презрением и насмешкой.

— И этот сержант, Олмос, от вас уже не отстанет. Вечно будете за ним дерьмо разгребать.

Я кивнул:

— Или я отдам эту запись в прокуратуру. Только что потом? Олмос легко сможет отбрехаться. А я окажусь глубоко в дерьме.

— Вы правда убили того подростка? — спросил дантист.

— Две пули в голову. Это было забавно… Я ведь снайпером служил, в Латинской Америке. Мне этого не хватает.

Мои слова его ни трошки не напугали.

Он только усмехнулся.

Решил, что я просто хвастаюсь. Хочу набить себе цену.

— Вы сказали, вам нужны деньги? — подсказал Элберт.

— Да, — кивнул я. — Пачка бабла, и я уеду отсюда. Слишком много здесь правил и сволочья. Лучше вернусь туда, где ты можешь сам защитить себя, по-мужски, не надеясь на прогнивший закон.

Я потыкал в диктофон пальцем.

— А запись оставлю вам. Я уверен, вы сможете прижать Олмоса. Так или иначе.

Элберт кивнул.

— Сколько вы хотите?

— Сто тысяч.

Он хотел возразить, но я перебил его.

— Только не говорите, будто у вас их нет. Вы сегодня продали яхту, за наличные; решили покупать новую, да? В два раза больше?

— В два с половиной, — ответил Элберт невозмутимо. — Я дам вам десять кусков и радуйтесь, что вам повезло.

— Чего? — нахмурился я. — Алё, гараж! Я сказал сто тысяч.

— Девять.

Элберт сложил руки на груди.

— Не согласитесь сразу, и будет восемь.

— Ну ладно.

Я закусил губу.

Глянул на диктофон, протянул руку — но передумал.

— Но деньги нужны сейчас. Я сразу хочу уехать. Мало что Олмосу взбредет в кочерыжку. Утром меня могут арестовать.

— Не вопрос.

Мы поднялись в его кабинет.

Элберт подошел к сейфу.

Не боялся открыть его при мне. Видно, считал меня совсем размазней. А может быть, еще потому, что там лежал заряженный револьвер.

— Ёшки-матрешки, — пробормотал я, глядя через плечо. — Сколько ж там бабок, а?

— Полтора миллиона, — ответил Элберт с улыбкой.

Он вынул револьвер, взвел курок.

— Знаете, — заметил дантист. — Я ведь могу просто забрать у вас диктофон. И не платить ни цента.

— Но тогда вам придется меня убить, — согласился я. — А это шум, грязь и хлопоты. Не стоит десяти тысяч.

Он распечатал пачку, отсчитал лишние.

— Девяти, — поправил дантист.

— А чего наличными-то? — бубнил недовольно я, вертя в руках открытую пачку. — Ну, в смысле, за яхту. Мог же и переводом, банковским. Хлопот меньше. Что? Налоги платить не хочем? А как же школы, больницы, эти… библиотеки?

— Думаю, вам лучше уйти, — с усмешкой ответил Элберт. — Пока я не передумал.

Мы спустились вниз.

— Ах ты отморозок…

Олмос стоял посреди гостиной.

— Так и знал, нельзя тебе доверять…

Он посмотрел на пачку в моей руке.

— За сколько ж ты меня продал? За десять тысяч?

— За девять, — ответил Элберт. — А вот теперь, сержант, нам стоит поговорить.

Вынув диктофон, он включил запись.

— Что скажет комиссар, если услышит это? Что напишут газеты?

Элберт поцокал сочувственно языком.

— Слышал, копам в тюрьме приходится тяжело. Это правда?

Олмос внезапно выхватил пистолет.

— Отдайте мне диктофон, — с глухой угрозой приказал он.

Элберт лишь рассмеялся.

— Или что? Вы меня убьете?

Тогда придется убить обоих; а потом всплывут копии этой записи, и вам уже ничто не спасет.

— Отдай диктофон, — медленно, с расстановкой произнес Олмос. — Не доводи до греха.

— Ну, я тут явно лишний.

Я попятился к двери.

— Не пришей кобыле хвост. Разбирайтесь сами.

— А ну стоять!

Олмос обернулся ко мне.

Полицейский «кольт» рявкнул в его руке.

Пуля вошла в стену, обдав меня штукатуркой.

Я действовал инстинктивно. Упал, перекатился, выхватил из кобуры пистолет. Дважды спустил курок.

Олмос дернулся.

Кровь растеклась по его груди, — и с каждой секундой пятно становилось больше. Это могло значить только одно.

Я попал в сердце.

— Вот дерьмо! — заорал Элберт.

Сержант качнулся и замертво рухнул на пол.

— Что ты наделал?! — крикнул хозяин дома.

Кое-как я выпрямился.

Глянул на пушку в своей руке. Потом, на негнущихся ногах, подошел к Олмосу.