— Когда-нибудь я обо всем этом напишу, Теку.

— Как напишешь, Нанду?

— Да обыкновенно как. Когда-нибудь я напишу рассказ о нас двоих; о нашей жизни, наших друзьях, наших близких; все наши воспоминания. Когда-нибудь я стану писателем, Теку, и ты еще обо мне услышишь. Когда-нибудь, Теку, я поеду в большой город, наберусь впечатлений и напишу книгу. И тогда, может быть, я сумею понять нас самих — и тебя, и самого себя, и даже странного героя из рассказа «Also Sprach Zarathustra».

— Это грустная история, Нанду.

— Да, еще какая грустная.

— И у нее нет конца, Нанду.

— Это верно, Теку. Конца у нее нет.

— Жаль, — заметил Теку. — У каждой истории должен быть конец.

— Должен-то должен, Теку, но эта история не такая, как все. Она не кончается, потому что не успела начаться.

— Разорви да выброси это, Нанду; там все неправда — ты совсем не такой.

— Верно ты говоришь, Теку — неправда это все. Да только что нам остается, как не врать?

Учитель Галван был какой-то сумасшедший. На уроке физики он выкурил двадцать шесть сигарет и прожег мебельный чехол, который и без того-то был весь в дырах. Придурок, одно слово! Роберту тоже хорош — сидел на парте передо мной, поминутно поворачивался ко мне и шипел:

— Козел…

Вот пристал, зараза! Я тогда посмотрел на Теку, потом на Роберту и скорчил ему рожу. А тот — одно свое!

— Двинь-ка ему, — посоветовал Теку шепотом, сжимая под партой кулак.

Я толкнул Роберту и с расстановкой произнес:

— Роберту, знаешь Сонинью? Так вот, у меня в тетрадке между страниц заложены ее белые трусики с сердечком. Хочешь посмотреть?

Роберту побагровел, щеки у него раздулись, как у жабы, я уж подумал — вот-вот он лопнет, и вынул из кармана белые трусики моей сестры — бедняжка Суэли, на одни трусики у нее станет меньше, — и покуда Галван писал на доске формулу Эйнштейна, я насадил трусики на конец линейки и поднял, словно знамя.

Все заржали, но когда Галван обернулся, я успел трусики спрятать.

Роберту заскрежетал зубами и процедил:

— Отпросись в туалет и жди меня возле школы, козел.

— Смотри, не сдрейфь, — сказал я, вставая.

Теку в изумлении вытаращил глаза, а когда я уже выходил, то заметил, что вслед за мной собирается выходить и Роберту. Ну, я ему покажу, зараза!

Первый удар Роберту пришелся мне в челюсть, но я быстро опомнился и двинул ему кулаком в лоб. Он пошатнулся, но тут же ударил меня в поддых. Я попытался сбить его с ног, но что-то попало мне в правый глаз, и я увидел только кровавое облако. Я брякнулся на четвереньки, а Роберту, с шишкой на лбу, плюнул мне в лицо и сказал:

— Козел…

Потом повернулся спиной и пошел обратно в класс.

Я умылся под краном в столовой, смыл кровь с одежды и решил, что моя мужская честь посрамлена. Когда я вошел в класс, вскоре после Роберту, Галван уже обо всем догадался и насмешливо поглядывал на меня.

— Энергия равна эм це квадрат, — сказал он, — материя все время в движении, и так во всей вселенной.

Зазвонил звонок, урок закончился и, пока все еще были в классе, я схватил сестренкины трусики, швырнул в лицо Роберту и сказал во всеуслышание:

— Ладно, Роберту, больше не выводи меня из терпения, не будем из-за этого ссориться, можешь забрать Сониньины трусики.

Не дожидаясь ответа, я оттолкнул Теку и стремглав помчался во двор. Никакой я не герой.

— После праздника у Сузи будут танцы в яхт-клубе, — сказал Теку, — я уже купил два литра рому. А ты купи лимон и кока-колу. Конфеты пусть принесет Рикки.

— Ладно, — отозвался я, — только не знаю, смогу ли. Посмотри, что у меня с глазом делается, этот гад Роберту всю морду мне расквасил.

— Ничего, мы с ним еще сквитаемся, — пообещал Теку.

Я присвистнул: между стульев, виляя тощей попой, прошла Сонинья, а вслед за нею пронесся разъяренный Роберту. Мы тихонько вышли, а он выбежал, топая, как бык.

— Ну, так как? — спросил Теку.

— Пусть идет, — ответил я, — черт с ним.

Терять второй глаз мне было ни к чему.

В гостях у Сузи мне не понравилось, Теку чуть ли не весь вечер танцевал с Вальдетой, а я глядел на них издали, печальный и одинокий. Валькирия, ее сестра, все время стояла рядом со мной, потягивая наш ром, но тут же улетучилась, стоило мне закурить первую сигарету.

— Да ты чего делаешь! Не светись тут, — обругал меня Теку, схватив за локоть, — лучше потом в туалете подымим.

— Да не парься, — говорю, — здесь никто не заложит.

Через полчаса я уже насилу на ногах держался. Утратив чувство времени, я стал расхаживать по комнате. Винные пары бросились мне в голову. Черт возьми, мне почудилось, будто я куда-то улетаю. Тут заиграла музыка Битлз — это была песня «Lucy in the Sky With Diamonds», и я осмелел. Взял Вальдету за руку, увел ее у Теку, а он, придурок жизни, остался стоять у стены.

— Я давно тебя люблю, Вальдета, — произнес я спокойно и с расстановкой, — ты клевая телка, точно тебе говорю.

— Правда, Нанду? — спросила она, глядя мне в левый глаз, поскольку правый заплыл от удара кулаком, который нанес мне Роберту.

— Честное слово, — сказал я.

— А разве тебе не нравится Сонинья? — спросила она.

— Ох, Вальдета, не поминай ты ее, Сонинья — тощая уродина.

— Так ты же подрался из-за нее с Роберту сегодня утром. А еще говорят — неужели это правда? — что у тебя среди тетрадок хранится ее… ее… интимная вещица.

— Интимная вещица? А, ну да, ты хочешь сказать — трусики. Вальдета, это трусики Суэли, я это сделал только для того, чтобы позлить Роберту, дурака такого. А с Сониньей у меня ничего не было.

— Кто такая Суэли?

— Суэли — это сестренка моя, осталась она, бедняжка, без белых трусиков с сердечком…

Я чуть не обалдел, когда услыхал задорный смех Вальдеты, и спросил:

— Пойдешь после праздника на танцы в яхт-клуб?

— Пойду, — отозвалась она.

— Ну так пошли, — предложил я.

Но когда мы с ней направились к выходу, Теку состроил дурацкую рожу и крикнул:

— Эй, куда это вы?

— Ну ты, не возникай, видишь — Валькирия одна, возьми ее и пошли вместе.

Валькирия одарила его медоточивым взглядом, и тогда он взял ее за руку и потащился за нами, бормоча что-то на ходу.

Когда мы добрались до яхт-клуба, ансамбль «Brazilian Boys» уже играл тяжелый рок, но прежде чем присоединиться к танцующим, мы с Теку решили выпить по чуть-чуть, хотя и так уже набрались порядком. Вальдета последовала нашему примеру, и за считанные минуты мы прикончили целый литр рома.

Мы вышли во двор, и я уединился с Вальдетой за деревьями, но она позволила только потрогать ее за грудь, но не сосать, а когда я полез к ней под мини-юбку, подбираясь к попке, она вся задрожала и потянула меня обратно в зал.

— Ну что такое, Вальдета, так дело не пойдет, — запротестовал я, — ты что, не видишь, как я тебя люблю?

— Я тебе не Сонинья, — ответила она, — меня не проведешь.

— Вальдета, любимая, а как же свобода? А как же любовь, моя хорошая?

— Ах, Нанду, перестань, давай лучше потанцуем…

Теку куда-то пропал вместе с Валькирией, а я стал прижиматься к Вальдете во время танца, сжимая ногами ее бедра, и дышал ей в самое ухо. Она слегка постанывала и даже вскрикнула, когда я укусил ее за ухо, и мне казалось, что мы одни на целом свете. Голова у меня шла кругом, кругом, кругом. Потом Вальдета прижалась животиком к моему члену, мы терлись какое-то время друг о друга в полумраке среди множества танцующих пар, и я не выдержал: когда ее стоны усилились, я кончил, и ноги у меня подкосились.

— Ты в порядке? — спросила Вальдета.

— Да, — ответил я, — мне очень хорошо.

Но в глазах у меня потемнело, и она потащила меня к выходу.

— Боже мой, — вырвалось у меня, — я умираю.

Она усадила меня на скамейку, и меня вырвало — я извергнул из себя и ром, и конфеты, и закуски, а заодно и душу. Тем временем она в отчаянии озиралась, пытаясь найти Теку, а я посмотрел своим единственным здоровым глазом на уличный фонарь и, прежде чем вырубиться, решил, что жизнь лишена всякого смысла. Это была красивая фраза.