Патрик О'Брайан

Военная фортуна

Предисловие автора

Когда история и литература сплетаются друг с другом, у читателя может появиться вопрос: насколько сильно пострадали от этих объятий реальные факты? В этой книге у меня два действительно имевших место поединка фрегатов, и описывая их, я строго придерживался источников того времени: официальных служебных документов, протоколов военных трибуналов над капитанами, потерявшими свои корабли, статей из журналов и газет, труда Джеймса, лучшего, вне всякого сомнения, военно-морского историка той эпохи, а также биографий и мемуаров участников событий. Сдается, что события с участием Королевского флота и совсем юных тогда морских сил США вряд ли нуждаются в каком-либо приукрашивании, поскольку факты тут без всяких декораций заявляют о себе с мощью бортового залпа. Единственная моя вольность заключается в том, что я поместил своих героев на борт этих фрегатов. Но даже так, хотя они и не были сторонними наблюдателями вроде Фабриса на поле Ватерлоо, участие их не играло решающей роли, и в любом случае не могло отразиться на ходе истории. Тех, кто захочет в мельчайших подробностях ознакомиться со второй дуэлью, я адресую к «Жизнеописанию адмирала сэра П. Б. В. Броука, баронета, кавалера ордена Бани и пр». (Лондон, 1866) преподобного Брайтона, доктора медицины. Труд этот местами напоминает житие святого и подчас не справедлив и не благороден по отношению к противнику, зато автор лично встречался со многими участниками битвы с английской стороны (включая мистера Уоллиса, который появится на этих страницей еще юношей, и закончит свои дни в возрасте ста лет в чине адмирала флота, до последнего числясь в списке офицеров действительной службы) и с педантизмом более уместным для медика, чем для духовной особы, описывает каждый выстрел, будь то ядро, книппель или картечь, выпущенный сражающимися кораблями. И подобно тому, как фантазии моей не было возможности разыграться на фоне упомянутых выше событий, я не имел нужды изобретать причудливый французский английский каковым пользовался Ансельм Брийя-Саварен, укрывшийся от Революции в Америке (где промышлял тем, что готовил белок в мадере) и чья манера выражаться будет сразу же угадана читателями его «Physiologie du Goût»,[1] хотя я и вложил эти реплики в уста одного из своих персонажей. И наконец, я должен поблагодарить Государственный Архив и Национальный военно-морской музей за помощь и любезность, с которой они выслали мне копии судовых журналов и чертежи кораблей-участников. Документы эти — живой голос эпохи, и я надеюсь, что мне удалось хотя бы отзвук его пронести через эти страницы.

П.О.Б.

Глава первая

С оста дул теплый муссон, подгоняя направлявшийся ко входу в бухту Пуло-Батанг корабль Его Величества «Леопард». Корабль нес на мачтах все до клочка, стремясь встать на якорь прежде, чем прилив закончится, лишив его своей помощи, но что за унылое зрелище представлял собой некогда гордый красавец: паруса в заплатках, выцветшая ткань истончала настолько, что почти не задерживала сверкающих лучей солнца. С корпусом дела обстояли еще хуже. Глаз профессионала мог распознать, что «Леопард» имел когда-то нельсоновскую «шахматную» раскраску и является военным кораблем четвертого ранга, предназначенным нести пятьдесят орудий на двух палубах, но на взгляд человека сухопутного он, вопреки вымпелу и потрепанному боевому стягу на бизань-гафеле, больше походил на до крайности зачуханное торговое судно. И хотя на палубе «Леопарда» толпились обе вахты, с жадностью вглядываясь в берег, этот невообразимо ярко-зеленый берег, и вдыхая густой аромат островов Пряностей, экипаж был слишком малочисленным, лишний раз подтверждая правильность догадки, что перед нами «купец». Более того, взгляд более пристальный говорил, что на борту нет никаких пушек, а оборванцев в рубахах с короткими руками, обосновавшихся на квартердеке, никак невозможно было принять за королевских офицеров. Они с не меньшим, чем матросы, возбуждением вглядывались в берега бухты, рассматривая узкий, обрамленный зеленью заливчик, над которым возвышался флагшток и виднелись стены белого дома, служившего излюбленной резиденций голландского губернатора на время сезона дождей. Сейчас над усадьбой реял «Юнион-Джек». Тут по второму флагштоку, справа, зазмеились флаги.

— От нас просят показать личный сигнал, сэр, — доложил сигнальный мичман, припав к окуляру трубы.

— Быть по сему, мистер Уэзерби. Поднимите также наш номер, — ответил капитан, после чего повернулся к первому лейтенанту. — Мистер Баббингтон, как только окажемся напротив мыса, поворачивайте и начинайте салют.

«Леопард» скользил, ветер мелодично пел в снастях, теплое, спокойное море с шепотом лизало борта. Помимо этого не раздавалось ни звука: матросы молча разбегались по реям, бриз тем временем заходил полнее. В таком же безмолвии на берегу осмысливали номер «Леопарда». Корабль поравнялся с мысом, стал неспешно приводиться к ветру, а единственная его карронада подала голос. Семнадцать жалких клочков дыма и семнадцать негромких раскатов, похожих на «пшик» отсыревшей хлопушки разнеслись над бескрайним пространством океана. Когда последний слабый отзвук замер, флагманский корабль грянул низкий, полновесный ответ, а тем временем на берегу взвился новый сигнал.

— «Капитану прибыть на флагман», сэр, — отрапортовал мичман.

— Катер на воду, мистер Баббингтон, — распорядился капитан и спустился в каюту.

Ни появление берега, ни присутствие флагмана не являлись неожиданностью, поэтому парадный мундир уже ждал, разложенный на койке — его так тщательно наяривали щеткой, чтобы удалить пятна от морской соли, замерзших водорослей, антарктического лишайника и тропической влаги, что ткань местами истончилась, а местами размахрилась. Но этот, даже полинявший и сильно поношенный китель был все-таки сделан из добротного сукна, и едва одев его, капитан начал обливаться потом. Он присел и ослабил шейный платок.

— Придется теперь к этому привыкать, — проговорил он, но тут ход его мыслей прервал голос вестового, заходившийся в яростных проклятиях.

— Киллик! Эй, Киллик, что стряслось?

— Ваша шляпа, сэр! Ваша лучшая шляпа — ее сцапал вомбат!

— Ну так отбери, черт возьми!

— Не могу, сэр, — ответил Киллик. — Боюсь тесьму порвать.

— Ну погодите, сэр! — строго произнес капитан, влетая в большую каюту во всем своем величии.

— А теперь, сэр, — он обращался к вомбату, одному из многочисленных сумчатых, взятых на борт корабельным врачом, естествоиспытателем, — немедленно давайте эту штуковину сюда, слышите!

Вомбат посмотрел капитану прямо в глаза, выпустил из пасти золотую тесьму, потом нахально снова принялся ее мусолить.

— Позовите доктора Мэтьюрина, — распорядился капитан, сердито глядя на вомбата.

— Скорее, Стивен, — продолжил он минутой спустя. — Это заходит слишком далеко: твой зверь решил сожрать мою шляпу!

— Похоже что так, — кивнул доктор Мэтьюрин. — Но не волнуйся так, Джек, ему от этого вреда не будет. Их пищеварительная система…

В этот миг вомбат бросил шляпу, сделал несколько прыжков по палубе и запрыгнул на руки к доктору, вглядываясь ему в лицо с выражением крайнего обожания.

— Ладно, пока буду отдавать рапорт, суну ее под мышку, — сказал капитан, беря связку бумаг и осторожно перехватывая шляпу, чтобы не порвать погрызенную тесьму. — Что там, мистер Холлз?

— С вашего позволения, катер готов, сэр.

Строго говоря, катера у «Леопарда» не имелось — у борта плясала не более чем крошечная гичка, клинкерная обшивка которой была перелатана до такой степени, что первоначальных досок почти ни не сохранилось. До катера ее повысили по необходимости, но она была столь мала, что от всей капитанской шлюпочной команды (некогда десять самых сильных «леопардовцев», облаченных все как один в куртки из джерси и лакированные шляпы) остались только двое парней: старшина Баррет Бонден и старший матрос по фамилии Плейс. Но королевский флот есть королевский флот, и гичка, как и палуба самого «Леопарда», была выскоблена до неестественной белизны, а гребцы применили всю моряцкую смекалку, наводя лоск на белые парусиновые штаны и плетеные головные уборы.