Великие князья — государи княжеств йоруба были наделены властью и окружены поклонением, потому что народ видел в них потомков мифического героя-гермафродита Одудувы, праотца и праматери всех йоруба. Поэтому же князья были наделены верховной жреческой властью и выступали посредниками в отношениях с Землей, с божествами природы, с духами предков. Наконец, от их мужской силы зависела численность всего народа, плодовитость его женщин.
Не только объемом власти объяснялось то, что вождям отдавались найденные самородки золота, шкуры убитых на охоте леопардов, что им приносились первые плоды. Сам их пост обладал особой силой, которая оберегала все племя, весь народ от возможных напастей, и именно этой силе предназначались вручаемые князю самородки, шкуры убитых охотниками зверей или первые плоды нового урожая.
В Сенегале верховный вождь королевства Уаало носил титул «брак». Историк Бубакар Барри писал, что подданные видели в государе священную особу, главной ролью которой было «приносить стране изобилие». «Брак» был к тому же и военным вождем. В общем его власть была велика, хотя было бы неверно сравнивать ее с самодержавием тиранов восточных империй. Европейские путешественники отмечали, что «брак» жил почти так же просто, как и другие.
Среди прав «брака» едва ли не самые важные были связаны с землей. Монархия не изменила принципов неотчуждаемости земли и общинного характера земельной собственности. Тем не менее, как отмечал Бубакар Барри, «брак» во все большей степени распоряжался незанятыми землями, которые распределял среди знати, военачальников, приближенных.
Это право распоряжения общинными владениями было чертой, общей и для эмира Кано и для деревенского старшины. И оно начало приобретать особенное значение в колониальную эпоху, когда в силу многих причин обострился земельный голод. В большей степени, чем политическая власть, сразу же ущемленная или ликвидированная в ходе колониального захвата, эта власть над землей временами оказывалась источником богатства и нового престижа давней знати.
Возможности в этой области появились у вождей в результате возникновения массовых миграций крестьянства.
Конечно, и доколониальная Африка знала переселения крупных племенных союзов в новые районы. Эти перекочевки, часто сопровождавшиеся войнами, были обычно обусловлены демографическими причинами и ничего не изменяли в характере землевладения в местах нового расселения.
Напротив, у миграций колониальной эпохи причиной была погоня за заработком, который давал бы возможность уплатить налоги и спасти семью от нищеты. Точками притяжения таких миграционных потоков оказывались районы выращивания так называемых доходных культур — кофе, какао или бананов.
Таким районом в Гане долгое время был край, населенный народом из группы акан — фанти. Эта холмистая страна, в недрах которой золото соседствовало с алмазами, бокситы с марганцем и железными рудами, первой начала расчищать леса под посадки шоколадного дерева. Экспорт какао-бобов из этих мест увеличивался стремительно, и столь же быстро разбухал приток мигрантов.
Переселенцы перебирались сюда из районов, климат и почвы которых не позволяли создавать плантации шоколадного дерева. Сначала их встречали гостеприимно, выделяли землю за чисто символическую плату, но вскоре атмосфера вокруг пришельцев начала сгущаться.
— От нас постоянно требовали, чтобы мы увеличивали денежные платежи вождю принявшей нас общины, — рассказывал мне старик крестьянин, еще в довоенные годы перебравшийся в эти места. По его мнению, это началось после того, как крестьяне-фанти сами поддались «шоколадной лихорадке».
— Они добивались, чтобы вождь отобрал у нас землю, — говорил старик. — Они заявляли, что это «их» земля. Но вождь получал от нас деньги…
Тысячи переселенцев создали богатство края фанти. Обычно они жили маленькими деревушками в некотором отдалении от собственно фантийских деревень. Эти «выселки» в два-три дома исчезали за банановыми зарослями, скрывались за сахарным тростником и кукурузными посадками. Однако кое-где с годами сложились целые мигрантские городки. На дороге из Аккры в Кумаси их было несколько.
Старшины деревень эксплуатировали, конечно, не только пришлое население. Они поправляли собственные дела и за счет коренных жителей подвластных нм общин. Старые традиции обязывали крестьян помогать вождю и трудом и различными подношениями, и знать пыталась использовать этот древний обычай к своей выгоде. Правда, часто нищала и она.
Некоторые вожди также испытывали на себе мертвящее воздействие колониализма. В свое время французская администрация превратила их в чиновников низшего ранга, не имеющих в глазах населения ни малейшего реального престижа. Используя остатки былых привилегий, прибегая к произволу, они безжалостно грабили подопечных крестьян. В большинстве случаев час их конца пробил вместе с независимостью, когда народное возмущение побудило многие африканские правительства осуществить оздоровлявшие обстановку административные реформы.
Несколько иным было положение в бывших английских колониях, особенно в Западной Африке. В отличие от французской администрации английские колониальные власти, осуществляя так называемое косвенное управление, превратили племенную верхушку в опору своей власти; в ней они разглядели возможный барьер на пути сил социального обновления.
В Ифе, древнейшем городе западнонигерийских йоруба, мне довелось наблюдать, как маршируют полицейские местного верховного вождя. Это были рослые парни в черных френчах и шортах, с тяжелыми деревянными дубинками у пояса. Они безупречно выполняли команды старшины, и вождь мог быть ими доволен. Пока его авторитет находился под их охраной, ему нечего было опасаться.
Верховный вождь распоряжался так называемой туземной полицией, был судьей, наконец, религиозным лидером. Отчасти поэтому его власть выглядела столь устойчивой. Даже демократически настроенные нигерийцы иной раз высказывали недоумение, спрашивая, какую же политику следовало проводить по отношению к вождям и знати, тем более, что среди «племенной» аристократии были люди передовых взглядов.
В том же Ифе я беседовал с группой студентов местного университета. Один из них в ответ на мой вопрос сказал:
— Нам представляется, что власть вождей — это часть наших исторических традиций. Они наши духовные лидеры, они носители нашей древней национальной культуры. Поэтому народ окружает их уважением и признает их власть.
Ему довольно резко заметили, что в народе есть люди, которые видят в знати враждебную интересам крестьянства силу. Не все готовы склонять свою голову перед дубинкой полицейского, защитника власти верховного князя.
Тем не менее никто из моих собеседников не выступил против религиозного престижа вождя.
— Пока в народе сохраняются древние верования, — говорили мне, — вождь-жрец, от которого зависит плодородие земли, урожай, благополучие общины, будет занимать среди йоруба прочное положение.
Впрочем, нельзя и преувеличивать устойчивость этой власти. В деревнях Западной Нигерии уже не раз вспыхивали бунты против светской власти верховных вождей. Постепенно изменялось народное сознание, и крестьяне отказывались признавать и их религиозный авторитет. Распространение образования, изменение жизненного уклада подтачивали сами основы господства племенной знати.
…Если верховный вождь не соответствовал какой-либо из своих многочисленных обязанностей, его могли сместить или физически устранить. У некоторых африканских народов вождя душили или отравляли, как только он тяжело заболевал, начинал стареть, переставал посещать свой «гарем».
Впрочем, обычно смерть вождя, кем бы он ни был — скромным деревенским старшиной или всемогущим государем, была в прошлом окружена страшными обрядами. Французский исследователь Эммануель Терре писал о человеческих жертвоприношениях после смерти верховного вождя у народов акан: «Смысл человеческих жертвоприношений связан с представлениями о потустороннем мире, общими для всех народов акан: в ином мире повторяются общественные различия и иерархические отношения сего мира; когда исчезает важный человек, нужно, следовательно, дать ему средства поддерживать свой ранг в обществе умерших. Соответственно по случаю его кончины будет убито определенное число лиц, которые образуют его свиту и будут ему прислуживать так же, как прислуживали при жизни».