Свежий воздух опьянил Дорку, она схватила Нину Андреевну за рукав, голова закружилась: «Мама, я упаду». — «Сейчас привыкнешь, к хорошему быстро привыкают, держись». Она боялась открыть глаза, стояла, опустив голову. «Дор, смотри, он щурится!» — воскликнула Нина Андреевна. Вовчик наполовину выполз из одеяла, только ножки оставались еще в плену, и, втянув головку в плечики, смотрел но сторонам. Как зверек, он втягивал носиком непривычные запахи, ручонками ухватился за бабушкин платок. «Он меня сейчас задушит-. Дора, он весь дрожит, боится». — «Холодно ему, мама, — Дорка с головой укрыла сына одеялом. — Привыкай, Вовчик, родной, привыкай, это твой город, твой двор, твой дом, твое небо, твоя Родина!» Мальчику было страшно, он ежился, закрыв глазки, уткнулся в бабушкину грудь.

— Здравствуйте, Нина Андреевна, с праздником, с Победой.

Нина Андреевна обернулась.

— Валюта, здравствуй, деточка. Ой, это твоя дочка? Уже такая взрослая?

Рядом с Валентиной стояла обвязанная большим платком девочка.

— Это моя Леночка, — ответила она и подумала: «Странно, живем в одном доме, а Нину Андреевну за всю войну, может, пару раз видела, всегда спешила, ни с кем не общалась». Валентина даже забыла, что та здесь живет.

— Кто там горько плачет? — Валентина с дочкой, привстав на цыпочки, улыбаясь, дотронулись до ножек ребенка, которые выскользнули из одеяла.

— Это мой внучок, Вовчик, Владимир Викторович. А ты что, Дору не узнаешь?

— Дорка? — Валентина от неожиданности отступила, девочка тут же присоединилась к матери, крепко ухватила ее за пальто. — Узнала! Дорка! — Валентина бросилась на Дорку, обняла, расцеловала в обе щеки, — Поздравляю, поздравляю!

Сегодня все в городе, знакомые и незнакомые, приветливо улыбались, поздравляли друг друга, обнимались, целовались. Солдат растаскивали по квартирам, угощали, чем могли, пытаясь узнать, хоть что-нибудь о своих и когда кончится эта проклятая война.

— Мы с Соборки, там народу тьма, музыка, танцы, господи, дождались. Победа! Дора, ты что, уже так быстро вернулась из эвакуации?

Дорка отрицательно покачала головой. Слезы душили ее, говорить не могла. Нина Андреевна ответила за нее:

— Здесь она была. Валюта, я ее у себя прятала. — Она почувствовала, что мальчишка дрожит от холода. — Пойдемте, девочки, к нам, чаек попьем, отпразднуем, как можем.

— Спасибо, Нина Андреевна, я только маму предупрежу, а ты, Леночка, ступай.

Но девочка исподлобья посмотрела на незнакомых женщин и засеменила за матерью: «Мама, я с тобой».

Весть о том, что Витькина жена, Дорка, ховалась всю оккупацию у свекрухи, облетела молниеносно весь двор, всю Софиевскую. Как только женщины вернулись в комнату, Вовчик сразу успокоился, залез под стол, теперь ему разрешали везде бегать, кричать, никто не одергивал, не шикал, не прижимал, чтобы не кричал, а наоборот, отгоняли от себя. Мальчик никак не мог понять, почему дверь в коридор открыта – там ведь страшно, там какие-то чужие люди, и он ни за что туда не пойдет. Валентина с матерью и дочерью объявились быстро. Заслышав их шаги, Вовчик в ужасе забрался в печку и никак не хотел оттуда вылезать.

— Где он прячется? — спросила Леночка. — А можно я туда тоже залезу?

— Попробуй, только не пугай его.

Сегодня Дорка была именинницей, весь двор только и говорил о ней, о её свекрови, ребенке, их печке. Весь вечер Ереминых навещали соседи, чтобы своими глазами убедиться, что это не розыгрыш. Тяжело было поверить, что Витькина жена все эти годы просидела в печке, скрываясь от немцев, там же родила пацана, ну просто Витькину копию. Даже старый дед Макар не выдержал, пошкандылял, опираясь на своего внучка, посмотреть на Дорку с мальцом, прихватил с собой бутылку самогона еще довоенного. Спрятал старик эн-зэ, чтобы Победу встретить, сам себя зауважал: вот сила воли, не выпил ни грамма раньше. А здесь, ты гляди, кого упрятали, не бутылку, а целую бабу с ребенком! Опьяневшие от счастья, свободы, вина, соседи, громко перебивая друг друга, рассказывали каждый свою историю, что пришлось пережить, выстрадать, выстоять. Они больше никого не боялись, горланили на весь двор, на всю улицу, на весь город. Так продолжаюсь, наверное, с месяц, а потом, кто бы знал тогда, такое началось...

На следующий день Нина Андреевна пошла на свою прежнюю довоенную работу, однако телефонной станции не было, она сгорела. Под присмотром конвоя разбирали обуглившиеся доски, кирпичи, мусор военнопленные,

— Нина, давай к нам, — вдруг позван ее чей-то голос.

В проеме окна она узнана свою бывшую начальницу Ирину Яковлевну Та подбежала к офицеру, вероятно, старшему, что-то долго объясняла ему, видимо, что это ее бывшая сотрудница.

— Товарищ лейтенант, она наша, запишите, Еремина.

Молодой лейтенантик посмотрел на изможденную пожилую женщину: «Вы лучше потом приходите, немного отдохните».

Женщины обнялись, расцеловались.

— Жива! А сын как?

— Пока не знаю, воюет на фронте.

— И мои все по фронтам. А мы теперь здесь воюем. Что гады сделали с Одессой? Всю взорвать хотели. Театр-красавец заминировали, представляешь? Ниночка, приходи дорогая, нам другое здание должны вот-вот выделить.

На том и распрощались. Нина Андреевна решила побродить по родным местам. Ей стало страшно. Город нельзя было узнать. Булыжники мостовых румыны вывезли заранее, кругом выгоревшие, разбомбленные дома. Жутко. Но жизнь брала свое. Для людей, столько лет боявшихся немцев, румын, власовцев, бандеровцев, полицаев и вообще друг друга, наступили необыкновенные времена — времена любви. Все чаще ей попадались навстречу беременные женщины. Столько сразу их не было даже в довоенную пору.

Через день Нина Андреевна с Доркой и Вовчиком отправились в военкомат, откуда призвали Витьку, может, что-то известно о нем. Громадная очередь продвигалась крайне медленно. Они видели, как нередко впереди стоявшие женщины падали в обморок от страшной вести, что кто-то из родных погиб еще в 41-м, 42-м, 43-м, а то и совсем недавно, в 44-м. 3десь же им выписывали маленькую бумажку, лишавшую последней надежды, и уводили в комнатку, пропахнувшую валерьянкой, с дежурной медсестрой. Там на всякий случай стояло несколько коек.

Уже в четвертый раз Нина Андреевна с Доркой получали один и тот же ответ: сведений не имеется, приходите позже, просили еще раз заполнить запрос. От Ивана Валентина уже получает письма, чуть ли не каждый день. Родителей Аркадия из соседней комнаты нет, они еще не вернулись из эвакуации, а Аркашкины письма почтальон замучился носить. Их аккуратно складывают на столе две старушки, что временно проживают в их комнате. А вот от Витеньки ничего. Обманув свекровь, что пойдет поискать работу, Дорка прямиком отправилась в военкомат. Очередь, хоть и шла на лот раз быстрее, чем прежде, но казалась нескончаемой. Какой-то мужик лез сбоку, расталкивая всех острыми локтями.

— Граждане, пропустите, бога рати, моей Галке ответили, что пропал без вести, а я вот он, перед вами, цел и невредим, пусть меня вычеркнут. Сколько людей полегло, когда десант в Керчи высаживали, а я, значит, везучий, в живых остался.

Толпа расступилась перед матросом в мокрой от пота тельняшке; прихрамывая, опираясь с одной стороны на костыль, а с другой на счастливую Галку, он наконец пробился кокотку. Вся очередь пришла в волнение. Жену его, дочурку самого моряка все обнимали, целовали: «Может, и нашим повезет, вернутся?»

Надежда засверкала в глазах измученных стариков, детей и женщин. Люди пересказывали, перебивая друг друга, похожие случаи. Как одна женщина получила похоронку на мужа и решила покончить с собой. С этой мыслью и возвращалась домой, а пришла — обомлела: он ее ждет, жив-здоров, весь в орденах.

Наконец дошла очередь до Дорки. «Еремин Виктор Владимирович, 1915 года рождения, женат, мобилизован 23 июня 1941 года. Вот в этом дворе, сразу за военкоматом», — с трудом выговорила она. Ей было видно, как молодой очкарик-лейтенантик одним глазом читает напечатанные на машинке списки: Еремин Виктор Владимирович, 1915 года рождения, пропал без вести. Октябрь 41-го года. Город Одесса. Послюнявил пальцы, взял маленький листик, быстро заполнил его, вытащил из ящика печать, с силой ударил по листку, подписал и протянул Дорке. К ней тут же подскочила девушка в беленьком халатике, перехватила у лейтенанта бумажку обняла Дорку и повела в свою пропитанную валерьянкой и нашатырем комнату. «Выпейте вот это, полегчает, не отчаивайтесь, найдется ваш Виктор. Кто он вам? Муж?» — как могла, успокаивала она.